***
«Новая найдется дура
Верить в волчью седину»
М. Цветаева

Николетт хорошо помнила, что совсем не нервничала перед тем, как впервые войти в к нему в кабинет. Она была спокойной и собранной, хотя четко осознавала, какая ей выпала честь: получить направление в этот отдел. У неё не было даже приличного опыта работы – только хорошие рекомендации. Без них бы она и порога здешнего не переступила бы.

Конклин сидел в кресле в расслабленной позе, без пиджака, отъехав на кресле от стола почти к стене. Когда Ники вошла, он не встал. Рисуется, подумала Ники. Надо же. С его статусом – а туда же. Рисуется перед молоденькими сотрудницами. Композиция «Бес в ребро».

Она оказалась не права.

Он никогда не рисовался. Но это Ники поняла позже.

Конклин указал рукой на стул:

- Присаживайтесь.

- А почему, собственно, вы решили связать свою жизнь со спецслужбами, мисс Парсонс? – спросил Конклин, едва она послушалась. Это прозвучало непринужденно, почти дружелюбно.

На самом деле, этот вопрос Ники слышала миллион раз с тех пор, как поступила в академию. Но тут она растерялась. Ни с того, ни с сего. На секунду, но замешкалась.

- Я…

Ники запнулась. Конклин смотрел на неё, не мигая. Он это умел. Этому их учат – смотреть, не мигая, изучать лицо собеседника, подмечать любые детали. Но не все учатся, вот в чем дело.

- Вообще, моя мама хотела, чтобы я стала секретаршей. – неожиданно выпалила она.

Конклин приподнял брови:

- Вот как?

Ники скривила губы:

- Да. Она говорила, что у меня для этого все качества. Что я до чертиков пунктуальная и внимательная. Все держу под контролем. Ну и так далее.

Конклин подался чуть вперед, словно резко заинтересовавшись. Ники подумала, что он, должно быть, удивляется тому, какая потрясающая она дура, и какую вдохновенную чушь несет. Она сама себе удивлялась в тот момент.

- Знаете, мисс Парсонс, - неожиданно усмехнулся Конклин, - если эти качества до сих пор при вас, то это только к лучшему. Хорошие секретарши сейчас редкость.

Ники молчала, не зная, как реагировать.

- Как вы относитесь к Парижу?
- Что… К Парижу? Я там жила до пятнадцати лет. У меня мама француженка. Это красивый город, но я им сыта. У меня нет к Парижу никаких особо сентиментальных чувств, пожалуй.

«Сейчас он спросит, было ли несчастливым мое детство, а, получив утвердительный ответ, кивнет, скажет: «Тогда все ясно», и укажет мне на дверь»…

***
Из окна этой квартиры весь Париж был как на ладони: фигурные крыши, шпиль Эйфелевой башни, каналы, мосты, аллеи. Самый центр. Многие за такое гнездышко убили бы.

Николетт зевнула, прикрыв рот ладонью, и отошла от окна.

Она получила эту должность, потому что владела французским, хорошо знала Париж и была почти начисто лишена сантиментов. «Можно не беспокоиться, что вместо работы вы будете цеплять художников на Монмартре», сказал Конклин.

У Ники действительно не было не малейшего желания этим заниматься. Квартира с потайной дверью, за которой пряталась набитая аппаратурой комнатушка, стала её миром, который не слишком хотелось покидать.

В Америке она прошла курс двухмесячной подготовки – училась «куда правильно тыкать», как сказал, скалясь, молодой тощий инструктор, гений программирования. Гений хватал Ники за коленки под компьютерным столом, а она терпеливо сбрасывала его ладони. Каждый вечер она приходила в кабинет Конклина, отчитываться. Каждый вечер начинался одинаково: в приемной секретарша Конклина поднимала на Ники недобрый взгляд и цедила всегда одно и то же:

- Сейчас. Кажется, он занят.

Потом она поднимала трубку внутреннего телефона и совершенно иным голосом произносила:

- Мистер Конклин, к вам Парсонс. Да… хорошо. Он вас примет.

Трубка падала на рычаг с жутким грохотом.

- Как продвигаются дела, Ники?

- Очень неплохо. Думаю, я успею в срок.

- А я в этом даже не сомневаюсь. Как насчет курса дела?

Курсом дела была плоская черная дискета с надписью «Капкан» под грифом «Совершенно секретно». «Это суть проекта в общих чертах», - объяснил Конклин, когда она встретились на второй день после собеседования. Положил дискету на стол и подтолкнул к Ники. Дискета перелетела через всю столешницу. Ники тогда внимательно следила за его рукой.

Мужские руки были её слабостью. Мужские руки без обручального кольца – еще большей слабостью.

- Еще лучше. Я уже почти в него вошла. В смысле, в курс дела.

- Когда войдете полностью сообщите, ладно?

- Непременно.

- Вот и прекрасно. Ну все, пока, Ники. До завтра.

Всякий раз, спускаясь после этого в лифте на первый этаж, Ники чувствовала, как горят щеки. Слегка.

Сюда он тоже приезжал. Не слишком часто – он предпочитал раздавать указания по телефону. К голосу Конклина в телефонной трубке Ники относилась не так, как к целиком реальному Конклину. С его голосом она сблизилась настолько, что могла с ним спорить и пререкаться. Заявлять ему, что «вы заставляете меня работать с идиотами», «вся аппаратура глючит как черт знает что, вы в секонд-хэнде её покупали?». И Ники все сходило с рук.

Но два раза Конклин приезжал сам, и вот это было совсем по-другому.

В его непосредственном присутствии Ники становилась собранной, деятельной и вежливой, словно пожилая многоопытная секретарша. Ну, не совсем пожилая.

Надолго он никогда не задерживался. Производил ревизию базы и удалялся. Садился в машину, которая отвозила его к частному самолету и улетал обратно в Америку, а Ники оставалась наедине со своей одинокой работой.

Жаль.

Работа Ники заключалась в «информационной поддержке» Джейсона Борна, агента (условно это называлось так) «Капкана», живущего в Париже.

- Борн у нас сентиментальный парень, - объяснил Конклин. – Это плохо. Но ты у нас не сентиментальная девушка, Ники, так что если ты заметишь, что его заносит, ты ему напоминай. А еще лучше, говори мне. Договорились?

Нет проблем. Джейсон Борн (таков был его самый популярный «творческий псевдоним») был действительно сентиментальным, даже слишком. Когда Ники в первый раз пришла к нему домой, чтобы лично передать одно сверхважное указание, он встретил её в одном полотенце, скалясь во все тридцать два зуба.

Ники равнодушно смерила взглядом его мускулистый торс, сказала «Вы забываетесь», передала, что нужно и ушла.

Ситуация повторялась каждый раз, когда Ники приходилось приходить к Борну. Один раз он вышел вообще без полотенца. Тогда, выйдя на улицу, она позвонила Конклину:

- Извините, что отвлекаю. Но ваш Борн…

-Наш Борн, Ники, - ласково поправил Конклин. У него было хорошее настроение.

- Не в этом дело, чей он. Он мне хамит. Он мне дверь открывает, в чем мать родила, - наябедничала Ники. – И это не в первый раз.

- Ну и что?

Голос Конклина заметно напрягся.

- Что значит – ну и что? – растерянно переспросила Ники, останавливаясь у светофора.

- Вас это смущает? Вы не в силах сдержать себя?

- Нет, сэр, я просто…

- Не отвлекайте меня по пустякам мисс Парсонс, - резко перебил Конклин. – Лучше скажите, что передал Борн, а не что он...

- Передал, что позвонит вам, - холодно ответила Ники. – Всего хорошего, мистер Конклин.

Она отключилась первая и чертыхнулась сквозь зубы. На глазах закипели злые слезы, и это было так же непрофессионально, как горящие щеки и этот злополучный звонок.

***
В следующий раз отсутствие на Борне полотенца (если Конклин ему что-то и сказа после того звонка, то Джейсон это проигнорировал) Ники без внимания не оставила.

Если бы Ники вела дневник, она бы написала там что-нибудь в стиле: «Джейсон – милый мальчик» - фраза в духе искушенной сорокалетней коллекционерши мужиков. Но Ники не вела дневника, не общалась с другими особями женского пола. И поэтому о том, что универсальная машина для убийства стоимостью тридцать тысяч баксов с учетом инфляции – милый мальчик, знала только она сама.

Но он был скучным.

Вся его эксклюзивность, десять иностранных языков, прыжки по крышам и убийства в темных подворотнях были ей скучны. Они не придавали молодому белозубому Джейсону Борну никакого дополнительного шарма – по крайней мере, в глазах Ники. И каждый раз, идя к нему в неурочное время, она спрашивала себя, зачем это делает. И каждый раз находился ответ – как только она вспоминала тот звонок Конклину и свои слезы. Глупый звонок и глупые слезы.

Все это было так глупо.

***
Конечно, он её осточертел. Джейсон был милым мальчиком, но он ей осточертел. И Ники не успела в тот вечер прикусить язык.

- Скажи, а почему ты даже трахаешься так, будто сдаешь экзамен? – спросила она ни с того, ни с сего.

Джейсон даже не нашелся, что ответить. Конечно, он смертельно обиделся. Он ведь был профессионалом-перфекционистом и трахался соответствующе. Наверно, он этим гордился, а Ники его вот так вот… Но она не испытывала в данный момент ничего, кроме почти физической тошноты. Её тошнило не от Джейсона – от себя самой. От ситуации.

- Ладно, - буркнула Ники. – Извини. Я пойду.

Джейсон угрюмо молчал. Она все ждала, когда он свернет ей шею. Но этого не произошло.

А Ники была бы не против.

***
В квартире её ждал сюрприз.

Ники никогда не включала свет сразу, потому что ей нравился другой свет – красноватый, густой, который излучали фонари за окнами. Он заливал комнаты, но не прогонял темноту – он делал её другой.

В этот раз Ники тоже не зажгла лампы. Вернее, она хотела, потому что уронила на пороге гостиной ключи и не видела, куда они отлетели. Но отдернула протянутую к выключателю руку, потому что увидела, что дверь-в-стене открыта.

Ники всегда её запирала. Она не могла забыть.

Пистолет лежал у неё в сумочке, но сумочка осталась в прихожей, и Ники не стала за ней возвращаться. Просто на цыпочках подошла, осторожно заглянула внутрь и увидела Конклина, который сидел в кресле возле компьютера.

Она застыла на пороге.

- Где ты была? – спросил Конклин.

Он смотрел на неё, чуть наклонив голову набок. От его взгляда и интонаций тихого голоса Ники стало не по себе. Очень не по себе.

Правда, вместо того, чтобы сделать шаг назад, она сделала шаг вперед. Но ничего не ответила.

- Где?!

Он даже ответа не стал дожидаться, просто вскочил, схватил её за плечи и оттолкнул к стене. Не больно, но обидно. И чересчур похоже на сцену из фильма.

Не мелодрамы. По крайней мере, боевика.

А Конклин был в ярости.

Сейчас он скажет, что не ожидал от неё подобного идиотизма.

- Я не ожидал от тебя подобного идиотизма.

Красный свет ровно заливал комнату.

Ники тяжело дышала.

- Не ожидал.

- А что вы ожидали? – хмыкнула Ники. – Что я буду спокойно смотреть на молодого мужика без штанов? Поздновато вы спохватились, кстати. Поздновато.

Плевать. Она молодая, наглая и знает, что лучшая защита – нападение.

Конклин молчал. Стоял совсем близко и прожигал её взглядом.

Ники первая нарушила тишину. Волосы падали ей на глаза, она тяжело дышала, но не чувствовала ни страха, ни злости, ни досады. Чистый адреналин.

- Вы меня прямо сейчас расстреляете на заднем дворе, или дадите проститься с родными?

Сарказм в её голосе прозвучал, похоже, довольно жалко.

- Проститься успеете.

А вот по его голосу сложно было понять, серьезен ли он.

Конклин сделал шаг вперед, к Ники. Один.

Оставался еще один.

Ники призвала на помощь всю свою силу воли, чтобы его не сделать.

Она закрыла глаза, и этого оказалось достаточно.

Да. Ради этого она терпела, ждала, сказала сегодня Джейсону то, что сказала.

И вообще стала заниматься этим проектом.

Будь он проклят.

- У вас интересные методы расстрела, мистер Конклин, - заметила Ники, когда он закончил её целовать.

- А у вас интересные методы работы в проекте, мисс Парсонс.

Со стороны стола раздался требовательный электронный писк.

- Мне надо перезагрузить систему, - шепнула она.

Он отступил в сторону.

- Насколько я знаю, это недолго.

- Одна секунда.

Ники подошла к столу на негнущихся ногах, по инерции ввела код и выполнила перезагрузку.

Ночной Париж за окнами недвусмысленно подмигивал.

Она ждала, пока он снова подойдет сам. А потом уже ни о чем не хотелось думать. Целую вечность.

***
Конечно, это ничего не изменило. Ники и не ждала другого: она, как верно подметил Конклин, была почти лишена сантиментов.

Нет, конечно, это изменило многое. Но не важно. Главное, можно было создавать видимость прежней жизни.

Конклин по-прежнему отдавал приказания по телефону, только чуть чаще – через подчиненных, потому что Ники стала спорить с ним активнее, чем раньше. Но – в пределах разумного.

При этом она работала едва ли не лучше обычного. Не было смысла её отстранять.

Конечно, не было.

Смертельно обиженный на всех Джейсон готовился к убийству Вомбоси. Его вообще вроде как ничего больше не волновало.

Ники не чувствовала себя виноватой перед ним. Какого черта?

Ей вообще не хотелось думать о том, что произошло. Нарочито. Хотелось стать бесстрастной, как пожилая многоопытная секретарша. Ну, не совсем пожилая.

Получалось не очень.

Днем все было в порядке, но по ночам – не всегда, но часто – когда квартиру заливало темно-красным светом, хотелось просто выть.

Хотелось набрать номер Конклина и спросить: «Сэр, а вы не хотите использовать свой служебный самолет и прилететь сюда?».

Ники знала, что может это сделать, и, более того, это сработает. Хотя бы один раз. Она имела право.

Знала, но ничего не делала.

***
Потом Борн провалил задание по уничтожению Вамбоси и куда-то исчез, чтобы объявиться через несколько недель.

А чуть позже…

***
… Когда все выстрелы смолкли, она, наконец, решилась выйти на лестницу, чувствуя себя трусихой.

Пистолет в руках вряд ли бы ей пригодился: люди на ступеньках были либо в беспамятстве, либо мертвы. В пролете лестницы, внизу, на кафеле распласталась чья-то темная фигура.

Не Конклин, не Борн. Их здесь не было.

Николетт спустилась вниз, вышла через приоткрытую дверь черного хода.

На улице было промозгло и сыро.

От дурного предчувствия Ники мутило.

Она пошла по улочке не торопясь, точно так же, как пятнадцать минут назад по ней шел Александр Конклин, навстречу своей смерти.

Ники и была первой, кто обнаружил его тело.

Она опустилась на колени прямо на мокрый асфальт и протянула руку. Прикоснулась.

Пульса не было. Только два поблескивающих пятна на его рубашке. Не больших. Но и этих было достаточно.

Острые осколки щебня впивались ей в колени, но она этого совсем не чувствовала.

Совсем.

The End