Посвящается единомышленникам. Тем, кто хотя бы секунду сочувствовал тем, о ком я здесь напишу.

Глава 1.

"Надеюсь, все к лучшему. Надо быть терпеливой. Но не могу не плакать,
как подумаю, что его положили в сырую землю. Надо известить брата. Спасибо
за доброе участие. - Поворачивай, моя карета! Покойной ночи, леди. Покойной
ночи, дорогие леди. Покойной ночи, Покойной ночи".
Офелия – (У. Шекспир, «Гамлет»). .

Женщина напротив, ярко накрашенная пергидрольная блондинка неопределенного возраста, источает абсолютное равнодушие. Остро отточенное, натренированное годами беспрестанного заполнения бесконечных метрик. Даже история совсем молодой девушки, родившей сына не необитаемом (необитаемом) острове, не вызывала у неё никаких эмоций.

И хорошо, что не вызывала.

- Имя? - быстрый взгляд на Клер из-под густо намазанных тушью ресниц.

- Аарон Литтелтон.

- Дата рождения?

(«тогда еще умер Бун»)

- Второе ноября…

- Год?

- Две тысячи четвертый, - удивленно ответила Клер. Женщина метнула на неё еще один взгляд – на этот раз, раздраженный.

- Место рождения?

- Я… не знаю, что вам сказать, если честно, - растерянно протянула она.

- Поставлю прочерк, действительно – что я должна писать: «Тихий океан»…? Отец?

Пауза. Клер кусала губы.

«Скажи ей: Чарли Пейс. Скажи ей. Скажи».

Но она не имела права. Банального, проклятого, юридического права.

А значит, официально у её сына не будет отца.

- Мисс… Литтелтон, я жду!

- Нет, - Клер отрицательно качает головой, - Его отец погиб.

- Ну как-то же его звали, правильно?

- Не важно. Ставьте прочерк.

- Дело ваше, - женщина пожимает плечами. – Мать?

- Клер Литтелтон.

(«это я»).

***
В поликлинике, где Аарону делают прививки, очередь. Рядом с Клер сидит беременная: огромный живот, молоденькое личико.

Аарон агукает, смеется, сгребает в пухлый кулачок ткань блузки Клер. Он смеется так громко и заразительно, что на усталых лицах людей из очереди тоже появляются улыбки.

Клер чмокает сына в лобик - её беременная соседка наблюдает большими черными глазищами, и вдруг выпаливает:

- А вот я страшно боюсь рожать!

- Зря, - мягко говорит Клер.

- Вам делали эпидуральную анастезию, наверное, да?

Клер отвечает не сразу.

Вспоминает.

(«холод, земля такая сырая

так больно, будто в тебе разрывается бомба, начиненная стеклом

дышать очень трудно – он не будет меня любить

Кейт кричит: давай, тужься, ты молодец

чуть раньше: это вакцина, мы не хотим, чтобы он заболел…»)

- Нет, - она качает головой. – Без анастезии.

Глаза её собеседницы еще больше расширяются – от ужаса:

- Но ведь это же дико больно!

- Больно, - соглашается Клер, - Но…

Аарон радостно пищит и пытается засунуть в рот кулон на шее мамы.

- … Но ведь все обошлось, - Клер улыбается женщине. – Главное – правильно дышать.

(«он не будет меня любить»)

- Мне мой муж тоже постоянно это повторяет. Он со мной ходит на курсы будущих родителей, все записывает, такой внимательный! А ваш…

Она замолкает, потому что, следую за своими словами, опускает взгляд на левую руку Клер.

Когда-то, еще будучи беременной Аароном, и уже брошенной Томасом, Клер носила на безымянном пальце позолоченное кольцо, самое дорогое, что у неё было, чтобы выдавать его за обручальное. Ей казалось, что тогда люди смотрели на её живот с меньшим осуждением. Тогда ей было дело для остальных людей…

Сейчас на её левой руке вообще не было колец. Хотя столько раз Клер хотела надеть то самое. И все никак не решалась.

- Простите, - улыбается она беременной соседке, смотрящей теперь смущенно, и поднимается. – Кажется, сейчас наша очередь.

***
В больничной палате все так же работает телевизор, и диктор загадочным голосом рассказывает о редких животных в тропических джунглях. Придерживая Аарона одной рукой, Клер вынимает из сумочки фотографию в рамке и ставит её к двум другим, уже почти семь лет стоящим здесь, на прикроватной тумбочке Кэрол Литтелтон. На одном снимке Кэрол, Клер и тетя Линдси улыбаются улыбками одиноких, но счастливых женщин. Пока еще счастливых. На другой – маленькая белокурая девочка сидит под пальмой, а за ней – одинокий пляж и океан. Пятилетняя Клер.

На третьем, новом фото – взрослая Клер серьезно смотрит в объектив, а на руках у неё заливается смехом толстощекий шестимесячный Аарон.

- Вот, бабушке будет приятно…

Аарон тянет ручки к фотографии.

***
Тетя Кэрол уже который месяц уговаривает её переехать: уговаривает она, поджав губы, смотря без тени ласки и мягкости. Но видно, что она говорит искренне:

- Тебе нельзя одной в этой квартирке, с младенцем. Пособия тебе еле хватит, чтобы выплачивать ренту. Я буду помогать тебе с Аароном. Не глупи, Клер.

- Спасибо, тетя, Линдси, спасибо, но… - Клер смотрит в пол, - Пока нет.

- Как знаешь.

***
Телефонный звонок будит её грубо и резко. Первым делом Клер кидается к кроватке Аарона: он морщится, но продолжает спать. Он вообще спит крепко: привык на острове, когда вокруг постоянный шум.

Только потом Клер поднимает трубку.

- Алло… - слышится на том конце провода.

В какую-то долю секунды по её телу проносится слабость, подгибаются колени, и Клер садится на край постели. Но она тут же понимает: самообман.

«Просто их голоса слишком похожи».

- Лиам, - говорит она, пытаясь унять дрожь в голосе, и даже придать ему ласковый тон, каким говорят с маленькими детьми, - Сейчас четыре утра.

- Да… я знаю… - сухой смешок, или пародия на смешок, - Я же тоже в Сиднее, теперь это мой родной дом, уже несколько лет, видишь ли…

- Что ты хочешь?

- Я? Хочу снова увидеть Чарли. Живого. А ты?

Клер молчит.

- Сегодня его день рождения, - хрипло говорит Лиам. – Уже четыре часа как наступил.

Мир качнулся и поплыл перед глазами.

- Клер?

- Да. Да. Я знаю, Лиам.

- Знаешь? Впрочем, да, это легко узнать… Клер, - он срывается – он начинает рыдать как ребенок, - Скажи, неужели он не вернется? Вы действительно зарыли его на этом долбанном…

- Мы не зарывали, - прошептала Клер. Но он услышал.

- Что? Что?

- Я говорила тебе. Тело… его тело так и не нашли.

И тут она начинает рыдать сама, зажимая ладонью рот, чтобы не разбудить сына.

- Значит, он…

- С кем ты разговариваешь, Лиам? – взволнованный женский голос издалека.

- С Клер, - послушно отвечает он.

- Господи, ты же пьян… Иди, спи, иначе ты разбудишь Меган… Клер! – Карен отобрала у мужа трубку. – Клер, ради всего святого, извини… Ты понимаешь, завтра… то есть, уже сегодня, день рождения Чарли, и Лиам, он…

- Я понимаю, Карен. Ничего, - тихо говорит Клер, уже справившаяся с собой, и кладет трубку.

Начинается рассвет. Она забирается обратно в постель, обнимает колени ногами.

Тихо, без слов, напевает какую-то песню: только губы шевелятся.

Глава 2.

… - Я купаю его прямо в раковине иногда, ну, ты помнишь, у нас в ванной такая большая-пребольшая раковина. Аарон её очень любит. Я в неё набираю побольше пены, и сажаю его... ему так нравится, он помещается там отлично, хотя он крупный у меня, конечно, мальчик, даже для года с небольшим… Милый, любишь ты купаться? А?

- Мама, да, - радостно соглашается Аарон и порывается сползти с колен Клер на пол. «Нет, сладенький, нет, посмотри, сколько тут людей незнакомых!», - страдальчески шепчет она, окидывая взглядом закусочную.

- Может, отпустишь его? Рядышком побегает,– предлагает Рейчел. Клер мотает головой:

- Нет, нет! У меня прямо сердце к горлу подскакивает, когда он в такой толпе не у меня на руках…. Потом, потом, когда он подрастет чуть-чуть - обязательно! – поспешно добавляет она, видя взгляд подруги. – Ты поела? Я поела. Давай пойдем…?

… По лицу Клер видно: она до смерти рада, что они, наконец, покинули торговый центр, полный людей и нескончаемого шума. Парковка позади центра выходила на океан, и влажный, освежающий ветерок хотелось пить глотками.

- Черт… оставила машину на самом пекле, - сквозь зубы говорит Рейчел, открывая дверцу своей «Тойоты», - Клер, постойте пока, пусть чуть проветрится, а я потом кондюк включу…

Клер кивает и натягивает на голову Аарону смешную клетчатую кепку.

Вдоль края парковки, со стороны пляжа, появляются двое молодых ребят, почти подростков. Они двигаются медленно, словно во сне. Не смотря на жару, на них глухие спортивные куртки, давно не стиранные. У этих парней бледные, как рыбье брюхо, лица, под глазами – темные тени. Глаза же…

Глаза – обращенная в себя чернота.

- Ладно, поехали скорее, - бормочет Рейчел, глядя на них. – Видишь, наркоманы. Такие за два бакса удавят, не поморщатся…. Клер?

Клер немедленно отрывает взгляд от белых до синевы лиц и быстро юркает вместе с Аароном на заднее сиденье.

Всю дорогу она молчит, прижавшись губами к затылку сына. Рейчел хотела было спросить её о чем-то, но, посмотрев на подругу в зеркало заднего вида, передумала.

….И так они и ехали в тишине, если не считать включенного радио. Аарон дремал: звуки ему не мешали.

Радио пело голосом Синатры:

Strangers in the night, two lonely people
We were strangers in the night
Up to the moment
When we said our first hello.

На фасадах зданий за окном висели красно-зеленые гирлянды, полосатые посохи и ветки омелы.

В Австралию приходило Рождество.

***
Рождество на Острове.

Сначала был канун Рождества и канун кануна.

Когда…

Она слышала каждое слово, которое голос Херли – срывающийся голос Херли – произнес по рации в руках Джека.

Она поняла все даже раньше, чем Джек, который переспросил: «Десмонд сказал – что…?

До самого пляжа она не хотела верить: кажется, на кого-то кричала, кажется, ненавидела эти полные сострадания взгляды.

На пляже она оцепенела, глядя на развороченные обугленные палатки и вдохнув э т о т в о з д у х.

(о боже они сожгли их живьем

кровь на песке кровь).

Она не верила до самого пляжа. И только (дрожащими руками) уложив Аарона в кроватку и с трудом успокоив, она вышла искать Десмонда – Десмонда, потому что Чарли нигде не было.

Но её быстро вернули обратно, под тент, добросердечная Роуз и Кейт, крестная мать Аарона на полставки. Десмонд подошел сам – мокрые волосы, мокрая одежда, а почему бы и нет, ведь он нырял под воду не так давно и еще не успел высохнуть…

И только тогда мир вокруг Клер стал немым и душным, только тогда колени подкосились, и сознание накрыла чернота – кто теперь будет целовать её на ночь в лоб и держать за руку, пока она не уснет?

Кто?

…Потом был канун Рождества – Сочельник.

Спасатели – ваш главный подарок, уже летят.

Вернее, они не вполне спасатели.

Вернее – Чарли дал понять это Десмонду перед тем как утонуть.

Вернее – никакая помощь не придет, а значит, все зря.

Но об этом станет известно наверняка чуть-чуть позже.

Клер знала, что Десмонд и Саид снова побывали на подводной станции.

«Там нет его тела. Может, оно опустилось, но это вряд ли. Я не знаю, куда оно могло деться. Через иллюминатор? Ты смеешься? Ты его видел? В него собака не пролезет… Тише, Клер может услышать. Но ты прав, придется рано или поздно сказать…».

… И если бы не Джек, милосердный, добрый Джек, она не знала, как бы пережила следующие часы (пять, десять, двенадцать, двадцать четыре…).

Оно теперь покорно глотала успокоительное, которое он ей приносил. Так же покорно она ела – не ощущая вкуса – еду, которую приносили ей Кейт, Роуз и Сан. «Ты ведь понимаешь, что должна есть, Клер, иначе у тебя не будет молока. Ради Аарона…».

Да, да. Только ради тебя, мой мальчик.

Только ради тебя.

[от Кейт]

Кейт не отходила от Клер – и ругала себя за то, что уцепилась за её горе как за шанс. Шанс не быть там, где о н а. Шанс не видеть е ё рядом с Джеком. А Джека – один – приходил каждый час. Клер почти все время спала.

- Как она? – спрашивал он.

- Ничего. Поела. Покормила малыша. Выпила успокоительное. Спит.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга.

- Я вернусь, - говорил Джек и уходил.

«Вернись».

Приходил Сойер.

- Может, доверишь душевное здоровье принцессы Амидалы кому-нибудь еще?

Кейт отворачивалась.

В лагере назревала истерика. Что-то вроде бунта.

Люди изваяли Золотого тельца – надежду на спасение и начали роптать. Все в лучших библейских традициях (зря, что ли, училась в католической школе, а, Кэтрин?) – они чувствовали, что спасения не будет, ждали начала конца, и хотели выместить злобу на Джеке. Повод: «Он опять отпустил Бена».

Что, Джек, разобьешь скрижали, как Моисей…?

… Это случилось в Рождественскую ночь, после полуночи, когда Клер встала сменить пеленки плачущему сыну. Кейт не было – куда-то отошла.

Тогда-то оно и блеснуло в неверном свете костра.

Клер протянула руку, затаив дыхание, боясь выронить, потерять.

Кольцо. Серебряные буквы DS.

«Это его рождественский подарок».

[от Кейт]

- С Рождеством, Клер.

Она подняла на неё мокрые глаза:

- Да… Да, и тебя, Кейт…

- Как ты себя чувствуешь?

- Холодно…

Холодно. Наверно, поэтому она завернулась в черную спортивную куртку – мужскую.

- Я разбирала вещи Чарли, - неожиданно сказала Клер, перехватив взгляд Кейт. – Нашла это. Мне в ней теплее.

- Конечно, Клер…

Она снова отвернулась, обхватив себя руками. Кейт села рядом с ней.

И так они вдвоем и смотрели на океан. Клер не плакала, одурманенная успокоительным, мыслями, горем.

А Кейт позволила это себе: потому что лучше оплакивать чужую невинную любовь, чем лить крокодиловы слезы по своей - собственными же руками загубленной.

TBC