От афтара: капустке на сессию. Не грусти, - похрусти.

Я потерял покой после того, как случайно узнал об Энни. Не было никакого переворота в сознании, но, проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что стал по-другому смотреть на женщин.

Энни была Совершенством. Стала Совершенством для меня. Это не трагическая история ее короткой жизни и ужасного конца сделала ее совершенством в моих глазах, а патологическая слабость, которую испытывал к ней Бен. Если одно воспоминание о ней могло при случае превратить его в беспомощное сентиментальное дерьмо, то какой она, должно быть, была при жизни! Бен правит Островом, а Энни правит Беном. В моем безумии мне как-то раз закралась мысль, что Джейкоб – это Энни. Энни была источником невиданной силы и красоты, к которому мне хотелось припасть. Энни была женщиной, которая никогда не надоест. Наверняка она не была красавицей, - я не знаю, никогда ее не видел даже на фото, но это не важно.

Я начал свою жизнь с «Энни», - вечной Энни, бессмертной Энни, - с того, что, увидев утром свою жену, понял, что она не Энни. В ней не было ничего особенного, ничего такого, за что я люблю женщин, - не было ни сейчас, ни тогда, когда я женился на ней. Массу ненужных вопросов в духе «Зачем я женился» или «Что же теперь делать» я отмел в ту же секунду – все это дерьмо не стоило того, чтобы тратить на него время. Я сожрал свой завтрак, взял из ванной бритву, пару чистых носков, снял с крючка куртку и ушел из дома, не попрощавшись и вообще не сказав ей ни слова. Я даже мысленно не пожелал ей счастья, хотя она этого заслуживала.

В тот момент я был поглощен «Энни», этим нарицательным мертвым существом. Моя жена назвала бы это кризисом среднего возраста или депрессией, и мне еще повезло, что я обезумел от любви к несуществующей или, как минимум, мертвой женщине, под кодовым названием «Энни», а не к блядоватой школьнице вроде дочки Бена.

Я не думаю, что мое положение абсурдно, потому что оно не абсурдно – просто запоздало. Я, наконец, почувствовал и понял, с какой женщиной хотел бы скоротать оставшиеся деньки. Мне открылось. Я стар для таких откровений, это факт, но лучше поздно, чем никогда.

Если бы мы с Беном были бабами, мы бы, наверно, плакали, обнявшись, на крыльце и делились мечтами об Энни. Но все было не так. Не знаю, как с его стороны, но я, со своей, начал испытывать к нему неприязнь. Думаю, он тоже, хотя, в отличие от меня, не знал о причинах. Мы не могли поделить «Энни», - она была нашей общей собственностью. Если бы кто-нибудь мог прочитать в наших душах и мыслях, он счел бы нас парой старых чокнутых задротов и был бы прав.

Прошло совсем немного времени с тех пор, как я включился в эту игру, и Бен нашел выход. Точнее, решил, что нашел. Для этого он натаскал странного парня Ричарда, как собаку, на то, чтобы тот изображал самодовольного преуспевающего доктора, заставил его подстричься, побриться и надеть дорогой костюм, отчего Ричард стал похож на извращенца. После того как Ричард успешно выполнил свое задание, Бен, выпив дома какую-то белую таблетку, вышел на причал встречать ЕЕ.

- Джулиетт Берк, - сказал он, поддерживая ее под локоть. – Специалист по бесплодию.

В этот момент все взгляды обратились к ней, а Бен улыбался, как мудак.

Моя жена, на которую я, наверно, смотрел при встрече как на чужого незнакомого человека, сказала, что Джулиетт – одно лицо с Ней. Она сказала мне это, когда я вышел из операционной, где помогал Джулиетт, и чувство было такое, как будто мне на башку упал метеорит. Харпер дожидалась меня, чтобы вытянуть бесполезные и унизительные для нее объяснения, но я, кажется, даже не дослушал ее до конца. Едва она сказала про лицо Джулиетт, как я развернулся и вернулся в операционную. Там, на операционном столе, только что умерла молодая женщина, и Джулиетт с испуганными глазами стояла над ее разверстым телом. Джулиетт смотрела на спутанные кишки той женщины, как будто это был беспорядок, который она должна срочно убрать.

- Ты не виновата, - сказал я, встав чуть позади нее, чтобы она могла слышать меня, но не могла видеть. Чтобы ощущала мое присутствие и поддержку спиной.

Я видел, как дрогнули ее плечи, а потом она обернулась ко мне. В ту же секунду я понял, что, если она - Энни, то Бен остался не у дел.

Джулиетт могла кувыркаться часами. Ухаживания Бена не вызывали никакого интереса. Я был выбран с самого начала. Потом, правда, выяснилось, что ей больше нравилась моя задница, чем моя прекрасная душа, но за это я никогда на нее не обижался и не обижаюсь до сих пор. Это справедливо. Я сам был таким всю жизнь – поэтому, наверно, мы прекрасно сошлись.

В наших встречах был хороший секс, непринужденные разговоры, интрига, элемент опасности, и не было обязательств. Я думал, ревность Бена будет разрушительной, но он казался не более чем разочарованным, и вовсе не тем, что Джулиетт выбрала не его, а тем, что Джулиетт оказалась похожа на Энни только лицом. На глазах Бена развалилась модель его маленькой счастливой жизни, и он чувствовал себя не обманутым и не обиженным, а облажавшимся. Как будто он что-то не учел, но этим чем-то был не я, это я точно знаю, – Бен возненавидел меня совсем по другой причине. Наверно потому, что связь со мной открыла Джулиетт Бену во всем ее многообразии и уничтожила пару его бесценных иллюзий.

Может, он надеялся воспитать из нее Энни, - я иногда думал об этом. Из Джулиетт можно воспитать что угодно, она податлива. Слишком брезглива. Но из меня дерьмовый воспитатель, поэтому мои встречи с Джулиетт быстро превратились в промежуточный этап.

Теперь я знаю, между чем и чем.

- Доброе утро.

Валяюсь рядом с ней на траве. Она мне уже улыбается, но у нее в глазах, на дне, застыл ужас, который она испытала, когда поняла, что самолет падает в океан. Момент между осознанием смерти и смертью. У нее он, во-первых, затянулся, во-вторых, ей придется с ним жить дальше. Она уже пережила конец, который так и не наступил, поэтому когда-нибудь ей придется пережить его во второй раз.

Она еще не оценила своей удачи, еще не поняла, как ей повезло остаться в живых и очутиться в этом месте.

Она пока даже не допускает мысли, что, может быть, будет жить вечно. У нее может получиться.

Она еще вспоминает и заново переживает обиды, нанесенные ей на Большой Земле. Иногда она ходит так, словно таскает на плечах тяжелый рюкзак со всяким дерьмом, которое больше не играет в ее жизни никакой роли, но она еще этого не поняла.

Она еще не привыкла к нашей природе и не привыкла ко мне. Но она привыкнет. Это вопрос времени, а у нас его полно, потому что я буду преследовать ее с упорством маньяка до тех пор, пока не умру.

Она еще называет себя Ана-Люсия, но потом, по прошествии времени, она отбросит ненужную приставку и переименует себя в Анну. Пройдет еще немного времени, она привыкнет ко всему и изживет все, что мучает ее сейчас.

Тогда она назовет себя Энни. И я увижу всё это. Я уже это вижу.