Посвящается Карди, - это ее очень конкретно запоздалый подарок на шестнадцатилетие))) Я тебя люблю)

*****
Но однажды, когда они случайно найдут мою окончательную форму, я
скроюсь от них и сам, возбужденный настоящими ощущениями, смогу видеть сны.
(Х.Х.Арреола, «Плод сновидения»)

*****

Он оставил свой дом, аккуратно прикрыв за собой дверь. Он тихо спустился с крыльца, ощупывая ногой знакомые ступени. Ароматная и густая темнота тропических ночей была единственной, которую он знал, поэтому он не дышал, не смотрел, не наслаждался просто так, зная, что хочет спуститься по просеке вниз, к океану, и посидеть на берегу, пока не уснет, прислонившись к камню.

Он одет в светлые брюки и белую рубашку в полоску. Он одет с педантичной аккуратностью, не смотря на поздний час. Все, кого он знает, давно спят. Это не похоже на них. Всегда кто-нибудь не спит. Он всегда знает, кто. Потому что, когда ночью он уходит из своего дома, где поселилось одиночество, в чьем-нибудь окне горит свет. Кто-нибудь возле этого окна сидит, склонившись над бумагами, и зевает до утра.

Он субтильный призрачный человек с несчастным бледным видом и бесцветными глазами навыкате. Следы, которые он оставляет, почти не видны. Примятая трава поднимается в том месте, куда он ступил, ветки, которые он аккуратно отводит от своего лица, возвращаются обратно, не уронив ни одного листа.

Он никому не причиняет вреда. Он кажется безобидным, невесомым и маленьким насекомым с прозрачным телом, которое, невинно белея, бесшумно плывет в густой ночной темноте. Огромные бабочки с жирными пушистыми телами и плотными крыльями кружат над его головой без страха, норовя опуститься на его плечо.

Он выходит на песчаный берег, чтобы увидеть прекрасную картину и подумать о том, от чего клонит в сон – о Большом Мире. В стенах своего дома, где он унижен и слаб, ему не думается и не спится. В его доме мало мебели, там пусто и прохладно. Там он очень хорошо чувствует свое маленькое, насквозь больное тело, предавшее его. Когда он сидит в задумчивости за большим гладким столом, на котором ничего нет, ему чудится, что смерть, скучая, сидит напротив.

Он спустился к океану и увидел человеческую фигуру, сидящую на его обычном месте, обняв колени и глядя в черноту, скрывающую горизонт. Он замер на секунду, не чувствуя изумления, и бесшумно спустился вниз.

Он сел рядом с ней и тоже обнял свои колени, подавив острое желание больно сжать ее крепкое обнаженное плечо.

Это женщина. Он не может ее забыть.

Он вглядывался в ее профиль, - грубый профиль с плавными чертами и длинными ресницами, в ее мягкие, но плотно сжатые губы, в сердитые ямочки, проступившие на щеках, в напряженно нахмуренные тонкие брови - и еще он смотрел на то, как аккуратно и красиво лежат на ее плечах жесткие черные волосы.

Она не воспоминание о старой любви, - она женщина, которой ему не удалось как следует отомстить за зло, которое она причинила. Он все еще мечтает ее задушить. Покончить.

- Привет, Генри.

- Привет.

Ее голос звучал, как раньше, разве что чуть тише и ласковей. Не иначе шум спящего океана так подействовал на нее.

- Ты давно здесь?

- Два дня. Я выследила тебя.

Она отвернулась от него и склонила голову на бок, с наслаждением растягивая затекшую шею.

- А днем? Ты выходишь днем?

Она громко фыркнула и кинула в океан маленький камень, который держала в руках. Еле слышный всплеск прозвучал так громко, что он быстро моргнул от неожиданности и едва не вздрогнул.

- Скажи своим людям, - пусть обыщут чертов берег днем и попробуют найти меня.

Она перевела на него тяжелый, мрачный взгляд.

- Пока я не нашла их в лесу по одиночке.

Настал его черед улыбаться. Его улыбка всегда была кривой и вымученной. Словно судорога боли она сводила некрасивое, худое лицо, белеющее в темноте, и вызывала только жалость. Но от нее не дождешься жалости. Ей никого не жалко. Жестокая женщина. Свирепый и глупый зверь.

- Мои люди засмеют меня, Ана, - вкрадчиво, почти ласково ответил он. – Ведь они знают, что ты умерла.

Он улыбнулся снова, вглядываясь в ее расслабленную позу, полную здоровья, молодости и силы. Это впечатление ошибочно. Она как ядовитая змея, как гадюка, как сжатая пружина дрожит внутри от напряжения и готова броситься в любую секунду, покончив с жертвой одним коротким стремительным ударом. А, может быть, это все ночь. Ночью всегда приходят на ум страшные истории, и все кажется зловещим.

- Да? – протянула она с вызывающим сарказмом. – А что ты об этом думаешь?

Он смотрел на нее со страхом и нежностью, думая отвлеченно о своей ненависти, которая и сейчас была сильна, как прежде, но затаилась не в нем, а рядом.

- Думаю, я сплю, - он пожал плечами. – Странно. Я считал, что у меня бессонница.

Она понимающе поджала губы и покачала головой.

- Тогда не забудь, как проснешься, передать своим людям, - отрывисто произнесла она, и ее голос зазвучал в ночной тишине, как собачий лай, - что я буду ждать их в лесу. По одиночке.

Он коротко судорожно вдохнул.

Она повернулась к нему и уставилась в глаза, как раньше, когда она была жива и задавала ему вопросы, с жестоким и равнодушным любопытством рассматривая кровавые синяки на его лице.

- Каждого. Каждого говнюка. Каждого твоего ублюдка, - четко произнесла она. Он чувствовал ее дыхание на своем лице, - оно было живое и горячее. Ему показалось, что он видит, как бьется ее живой пульс, как сердце гоняет живую кровь, как тяжелый летний воздух входит в ее легкие.

Он коротко выдохнул носом, и его губы снова скривились в страдальческую улыбку. Он вытаращил на нее свои и без того выпученные белесые глаза.

- Черт, - тихонько сказал он. – Мой сон превращается в параноидальный кошмар.

Неожиданно она запрокинула голову, и тихо, с наслаждением засмеялась. Ее смех был грудной и хрипловатый, низкий, как ее голос, и, хотя он никогда его не слышал, узнал бы из тысячи других.

- Что? – с любопытством спросил он. – Может, я тоже умер, Ана?

Она перестала смеяться и посмотрела на него, нахально поджав губы.

- Спи.

Быстрым, коротким жестом она легонько хлопнула его ладонью по лбу, словно пристукнув комара.

Наступила темнота, которая рассеялась утром, с первым лучом солнца, когда для него настало время возвращаться домой с пустого пляжа.

*****

Он спит днем, за своим рабочим столом, уткнувшись лбом в бумаги так, что свежая типографская краска наверняка отпечатается у него на лбу. Он не принимал лекарств, он забыл о язве, отравляющей его тело, не колол обезболивающее – он опустил голову на минутку, закрыл глаза и провалился в глубокий сон.

Ему снился кошмар. Снилась тесная оружейная комната с голыми стенами, железный крюк в полу, к которому он был привязан за ноги, за руки и за шею, снился холодный синеватый свет яркой лампы на потолке. Ана прижала его к гладкой крашеной стене и стискивала сильные руки на его шее. Чем крепче она их стискивала, тем очевиднее становилось, что он не задыхается, а задыхается она, словно душит саму себя.

- Мне душно, Генри.

Вздрогнув, он проснулся, резко выпрямился и тут же забыл свой сон. Он чувствовал себя отдохнувшим. Его не мучила боль в шее, не ныла затекшая спина. Он чувствовал себя обновленным и сильным.

Быстро умыв лицо в раковине, он с наслаждением вернулся к работе, решив, что излечился от бессонницы.

*****

Бессонница вернулась.

С обреченностью смертника он вышел на крыльцо, аккуратно закрыл за собой дверь и, ощупывая ногой в темноте ступеньки, спустился на дорожку.

Слепые, темные окна окружали его. Все спали. Его люди спали. Опять. Они постоянно делают это.

Знакомой дорогой он спустился к океану, бесшумно и призрачно, как всегда. Пляж был пуст и необитаем. Набегающая океанская волна слишком сильная, а этот песок слишком мягкий – он не хранит ни следов, ни воспоминаний.

Океан шумит сильнее, чем накануне. Маленькие волны с пеной накатывают на песок, вода угрожающе ворчит в темноте, встав у линии берега нескончаемой черной стеной.

Он стоял на траве, на границе между песочным пляжем и просекой, сунув руки глубоко в карманы, и медлил сделать шаг, когда она налетела на него сбоку, сбив с ног и прижав к стволу дерева.

- Как я умерла, по-твоему? – прорычала она. – Как я умерла?!

Он посмотрел в ее лицо, пылающее ненавистью и страхом, и внезапно почувствовал ужасную сладкую слабость, пронзившую тело. Он обмяк и равнодушно отвернулся от нее, уставившись на океан и слушая его недовольное тревожное ворчание.

Он мог сопротивляться, мог ударить ее и победить, потому что он мужчина, но это было ни к чему. Он спал и видел странный сон о женщине, которую не мог забыть, и о своей бессоннице, которая так причудливо возвращалась к нему во сне. Сон о бессоннице.

Может быть, когда болезнь разрушит его тело, сожрет разум и убьет его, он будет видеть бесконечный сон о том, что жив.

- Это случилось, когда я сбежал, - начал он. – Майкл выстрелил тебе в грудь, и ты умерла. Я проверил твой пульс.

Она тяжело и шумно дышала, уверенная, что крепко его держит, уверенная, что победит его в рукопашной драке, уверенная, что задушит его. Он перевел взгляд на ее лицо.

- Твое сердце не билось, - он равнодушно пожал плечами. – Ты была убита, Ана.

Он видел, как она с ненавистью стискивает зубы. Она надавила предплечьем на его горло, и он почувствовал несильную боль и легкое, не пугающее удушье.

- Когда ты сбежал, - отчеканила она, с ненавистью цедя слова сквозь стиснутые зубы, - я была с Эко.

Она замолчала, выдерживая паузу.

- На берегу.

Она надавила сильнее.

- Он строил церковь.

Он не знал, что ответить, поэтому снова только равнодушно пожал плечами.

- Уверена?

- Да, твою мать! – в отчаянии рявкнула Ана, с ненавистью толкнув его в плечо. – Гребанный остров! Я спросила: «Что ты делаешь?», он ответил: «Строю церковь». Тогда я спросила: «И какого хрена ты ее строишь?». Он сказал, что ему велели во сне. Меня не было там, когда ты сбежал! По-твоему, я рехнулась и не знаю, где была?!

Он фыркнул и опять пожал плечами.

Она отпустила его и отступила на шаг. Ее лицо расслабилось. Она сложила губы трубочкой, согнула в колене одну ногу и в задумчивости похлопала себя по крепкому бедру.

Она не такая смуглая, как кажется. Плавные линии ее тела хорошо видны в темноте.

Она золотится. Да, она золотится. Это очень красиво. Свет этой ночью очень слабый, - это темная ночь, - но в этом бледном мертвенном свете она тепло золотится.

Она склонила голову на бок и жестоко скривилась.

- Отдыхай, Генри.

В следующую секунду, с силой замахнувшись, она ударила его кулаком по лицу. Удар получился не очень сильным. Его била женщина, и, сколько бы ненависти она не вложила в свой удар, он получился смазанный и слабый.

Эта женщина не для меня.

Он почти не почувствовал боли, но наступила темнота, и он очнулся на берегу с рассветом в одиночестве.

*****

На другую ночь он оставит свой дом, аккуратно прикрыв за собой дверь. Он тихо спустится с крыльца, ощупывая ногой знакомые ступени. Ароматная и густая темнота тропических ночей все еще будет единственной, которую он знает, поэтому он не будет дышать, смотреть, наслаждаться просто так, зная, что хочет спуститься по просеке вниз, к океану, и посидеть на берегу, пока не уснет, прислонившись к камню.

*****

Я сплю и вижу сон о бессоннице – ее шаги как шорох сухих листьев. Я прикасаюсь к тайнам.

Ту би...