Когда первый удар сотряс корпус падающего самолета «Оушеаник 815», у неё во рту еще сохранялся вкус дешевого кофе, выпитого в аэропорту.

- Я знаю, что во время беременности пить кофе вредно, но я не могла остановиться, -рассказывала она Чарли, смущенно улыбаясь. Ему нравилась эта её смущенная улыбка, и ямочки в уголках рта, и светлые завитки волос, падающие на щеки.

Придя в себя после катастрофы, она отмывала волосы от копоти водой, нагретой в скорлупке кокоса. Потом сушила их на солнце, перебирая завитки руками – они сияли, отбрасывая золотое свечение. Чарли увидел это, чтобы никогда не забыть.

Когда голос стюардессы, только что стучавшей в дверь сортира, за которой он собирался нюхнуть, зазвучал по громкой связи, требуя пристегнуть ремни, он уже поплыл по волнам кайфа. Чарли знал, что скоро этот самый кайф опостылеет ему, набьет оскомину, станет проклятьем. Впрочем, это уже началось.

Мир вокруг завибрировал, затрещал по швам.

- Ты… все время был в сознании, да?

«Смотря, что ты называешь «быть в сознании»».

- Да. Правда… мало что помню. Грохот, треск. Я был… я был в туалете.

- А я помню, как сверху свалились эти кислородные маски, - Клер ковыряет палочкой белый песок – какой-то трогательно-детский жест получается. – Помню, как руки, много рук, поднялись в воздух, ловить их, маски эти… А еще над нами лопнула обшивка, оттуда посыпалась какая-то пыль. Едкая.

…Едкая пыль забила легкие, забила привкус кофе, Клер едва успела закрыть лицо маской и сделать спасительный вдох. «Боже мой, - слышала она до ужаса спокойный голосок в своей голове, на дне вопящего от ужаса сознания, - я лечу самолетом первый раз в жизни…».

Краем глаза она увидела смешного пузатого мужчину, который помогал ей поднять чемодан на полку. Его лицо сейчас напоминало цветом прокисший кефир.

«Господи, - подумала Клер, ни разу в жизни до этого не молившаяся, - пожалуйста, забери нас к себе, если спасти не можешь…»

– Как ты думаешь, что там сейчас, на… большой земле?

- Они ищут нас, - Чарли протягивает ей бутылку с водой.

- Спасибо, – она откручивает крышку, делает глоток и продолжает. - Ну, а кроме этого? Наверно, в новостях мы идем первыми выпусками. И на первых полосах газет… и все такое.

- Да, - он морщит лоб. – Наверно. Весь мир за нас переживает.

- Я бы за нас переживала. В смысле… - Клер фыркает, собственная фраза вдруг кажется ей каламбурной, смешной. Чарли подхватывает смех.

Люди, проходящие мимо, пассажиры, еще не оправившиеся от шока, оборачиваются, смотрят на их сияющие лица. И на их губах тоже появляются улыбки – неуверенные, бледные, но все же улыбки.

Он впервые увидел её мельком в аэропорту, сквозь темные очки – хорошенькая беременная девушка шла по направлению к закусочной. «Черт, - подумал он, – неужели она собирается лететь – с таким-то пузом…».

Она впервые заметила его уже в самолете. Он, стиснув зубы, запихивал свою гитару в отсек. Клер улыбнулась и позже, примерно за пятнадцать минут до катастрофы записала в дневнике:
«Какой-то парень запихивал в отсек гитару. У него знакомое лицо – правда, он был в черных очках. А еще я, чуть раньше, перекинулась парой слов с пилотом нашего рейса в кафе аэропорта. Милый такой мужчина… правда я, как дура, разревелась, выболтав ему все про мистера-крутого-медиума-Малкина. Ну дура же! Ладно.

А парня я точно где-то видела».

- Чарли?

- М-м?

- А эта… штука, которая утащила пилота… как она выглядела?

Он вздыхает:

- Не знаю, Клер. Честно – не видел. И, может, это и к лучшему. К тому же, мне кажется, до пляжа оно не доберется.

- Почему ты уверен?

- Да потому что хотело бы – давно бы добралось! – Чарли действительно уверен в том, что говорит, и то, что Клер ловит каждое его слово, только подпитывает его уверенность. Ему хочется выглядеть сильным и знающим в её глазах… потому что, кроме него, никто о ней больше не позаботиться.

- Думаешь?

- Конечно. Возможно, оно боится огня, или большого скопления людей.

Клер вздыхает и кладет руку на живот.

- Как там малыш? – интересуется Чарли.

«…С той самой минуты, что мы оказались на Острове, я поняла – я никому не отдам ребенка. Когда нас спасут… я знаю, что там, в Лос-Анджелесе, меня ждет семья, но я не отдам им малыша. Не знаю, мне страшно думать о будущем, но я хочу оказаться в нем вместе со своим будущим ребеночком.

Он не шевелился первые несколько дней. Мне было так страшно… я старалась не думать о худшем. Тот парень из самолета, с гитарой, принес мне одеяло в самый первый вечер, на пляже и сказал: «Вам же не только себя согревать». В этот момент я поняла, как сильно я люблю того, кого ношу в себе…»

Первые несколько дней он не шевелился. Испуганно затих в её животе, словно понимая, что произошло. Словно понимал больше своей матери. Словно понимал, что мир уже никогда не будет прежним.

Мальчик, которому было суждено родиться на Острове на исходе октября, получить имя Аарон, быть разлученным с родной матерью на годы, уже в материнской утробе знал слишком много.

– Я думаю, с ним все в порядке, - говорит Клер, нежно поглаживая округлый бок. – Пинается все время. Футболист.

Чарли смотрит на неё, молчит некоторое время, а потом накрывает её руку своей. Несмело… но Клер его не отталкивает. Сжимает его ладонь в ответ.

- Все будет хорошо, - говорит Чарли.

И Клер кивает.

«Все будет хорошо» - мы так часто слышим эти слова, что, казалось, им давным-давно пора обесцениться. Люди говорят их так часто, что они стали напоминать дешевый кофе в бумажных стаканчиках по четыре бакса за порцию.

Клер любит дешевый кофе в бумажных стаканчиках. Его сладковатый вкус.

Она верит словам Чарли.

fin.