- Публий Сир, римский поэт, говорил, что человек совершал бы меньше ошибок, если бы знал, чего именно он не знает, Ана. Ты не знала, что у него был пистолет. И этот парень действительно выглядел как студент, ведь так? Было легко поверить, что он собирается показать тебе сту…

- Но я должна была знать то, чего не знаю, - перебивает она и смеется. Почти нормально, буднично. – Потому что я коп. Мы относимся к породе людей, которым положено видеть на десять шагов вперед.

- И при этом всего лишь людей.

***

Мама зашла вечером, проведать. Они пили чай и обменивались общими фразами, практически ничего не значащими, шаблонными. Почему теперь все было именно так, почему они не могли приблизиться друг к другу на то же расстояние, что и раньше? Ана-Люсия не знала, и не хотела себе объяснять. Она смотрела на смуглые и тонкие черты материнского лица, почему-то представляя себе маму молодой, совсем молодой, еще не замужней, без ребенка. Твердолобой дочкой эмигрантов, решившей, во что бы то ни стало, сделать карьеру в полиции, сделать её честным путем. Безумная авантюра.

Теперь Тереза Кортез шеф полиции. И у неё нет никого, кроме Аны. А у Аны нет никого, кроме матери.

Больше нет.

В этот вечер они так и не поднимали вопрос о возвращении Аны в полицию.

***
- Ты можешь вспомнить тот день, Ана?...

Конечно, доктор. Безо всякого гипноза. Каждую минуту – четко. Как выстрел.

Помнит, как стояла возле патрульной машины, опираясь голой рукой на нагревшийся за день металл, пока напарник брал в забегаловке кофе. Помнит подростка на углу, склонившегося над шиной своего велика. Когда поступил сигнал об ограблении, Раггз запихал так и не распечатанные стаканы с кофе в бардачок, чертыхаясь, что такое дерьмо вечно случается ровнехонько под конец смены.

Она помнит, что из всех патрульных их машина прибыла первой. Что фонарь перед тем магазином не горел, происходящее внутри нельзя было разглядеть сквозь заставленные витринами окна, а стая ворон, ужинавших на помойке по соседству, вспорхнула при звуках полицейской сирены.

Помнит, что тот парень вышел дверей магазина боком, испуганно тараща глаза. Он был похож на какого-то смазливого голливудского актера, хотя там все актеры смазливые. Еще он был немного похож на Дэнни, который совсем скоро останется в прошлом.

Еще у него дрожал голос, когда он умолял Ану позволить показать ей свой студенческий.

Актер и есть.

И она не сразу поняла – и где только её хваленая реакция? – откуда эти четыре невероятной силы удара, впечатавшихся в живот. И откуда это боль, невыносимая, но странная, будто бы не её собственная…

А потом все стало ясно, когда, падая, Ана заметила, как убегает парень-актер-студент, пряча под своей неприметной черной курткой пистолет (конечно же, пистолет). Её собственное оружие отлетело по асфальту, вертясь волчком. Сознание (тогда она думала, что и жизнь) вытекало из Аны вместе с кровью. А сирена выла и выла, словно голос мифического чудовища.

***
Перед тем, как придти в себя окончательно, Ана несколько раз просыпалась-теряла сознание в реанимации. Первый раз она, очнувшись, подумала, что нужно вытащить эти чертовы трубки в носу, а потом попыталась спросить молоденькую медсестричку рядом о чем-то очень важном, но снова провалилась в забытье. Во второй раз она увидела маму, бледную, с болезненно сухими глазами, которая гладила её по щеке теплой рукой без колец. В третий раз у её койки сидел Раггз – услышав, что Ана пошевелилась, он схватил её за руку и принялся громко звать медсестру. Ана попыталась улыбнуться, но это потребовало слишком многих усилий, и сознание вновь начало мутиться. Но она успела увидеть, как Раггз, заметив, что она закрыла глаза, опустился обратно на стул, сжимая пальцами переносицу и, кажется, плача – первый раз с ним было такое на памяти Аны.

В четвертый раз рядом были врач и медсестра. Ана долго смотрела на них из-под полуоткрытых век, прикидывая свои силы и шансы на то, чтобы снова не лишиться чувств. Потом она открыла глаза, и медики засуетились, поправляя приборы, меняя капельницы, что-то объясняя Ане. Она же набрала побольше воздуха в легкие и задала им, наконец, тот свой главный вопрос.

Ответ она получила. Врач продолжал говорить что-то, но его слова вдруг потонули в оглушительном вое сирены, а свет вокруг померк. Ана даже не успела осознать, что этот звук и эта темнота – только в её голове.

***
Это все вранье, месть не бывает сладкой. У мести привкус дешевого коктейля, который Ана пила у стойки бара. И запах чужих сигарет.

Пистолет в кармане куртки, переброшенной через руку, бился об бедро с каждым шагом, когда она последовала за Джейсоном Маккормаком по темной и пустой улице. Ночная влажная прохлада покусывала голые плечи Аны, но она этого не ощущала. Она видела перед собой только курчавый затылок Маккормака. Парня-студента-актера.

Ей было очень легко соврать в полицейском участке на опознании. Так легко сказать: «Это не он», пусть даже мать не поверила ни единому слову.

Сейчас это не важно.

- Джейсон?

Он оборачивается, щурясь от света уличного фонаря, бившего ему прямо в глаза. И небрежно спрашивает что-то типа: «Мы знакомы?». И он все еще похож на Дэнни, безвозвратно оставшегося в прошлом.

- Я была беременна.

Три выстрела с близкого расстояния. Потом – подойти поближе, к нему, скрючившемуся на асфальте в бордовой луже, и, кажется, еще живому. И еще три выстрела.

«Ни отпечатков, ни свидетелей – его казнили», - скажет ей завтра мать.

Уходя кружным путем, Ана-Люсия услышала вдалеке приближающийся звук полицейских сирен.

fin