Для любимообожаемой Реньши на челлендж «Дин/Джо, пост!Сэм. "... и всякий раз она задавалась вопросом - откуда взялись эти тонкие шрамы на его запястье... "».
Не бей меня, я ж говорила, что не могу писать во время рабочей недели.

+

Ей кажется, что она знает его наизусть. Хоть время от времени она и дышит с ним одним воздухом, хлещет пиво из одной бутылки, спит в одной кровати и залечивает кучу его ран, это все равно не так.

Она знает, что он всегда просыпается на рассвете. Как бы он ни наклюкался вечером, как бы ни умотался, как бы крепко ни спал – он встречает каждый рассвет каждый божий день.
Она думает, что он минусует один день от своей оставшейся жизни. А на самом деле он плюсует дни с того рассвета, когда погиб Сэм.

Он спит, раскинувшись широко по всей кровати, оставляя ей малюсенький кусочек, и – странное дело – ей это нравится. Иногда он по-хозяйски кладет ей руку на бедро, и это ей нравится еще больше. Его ладонь всегда горячая, шершавая и грубая.
Он трахает ее, но никогда не позволяет ей обнимать его даже во сне. Она думает, что было бы лучше, если он чувствовал себя защищенным и не одиноким, и не понимает его упертости. Он же просто не хочет приучать ее к себе.

Каждый день он уходит на охоту, а она, словно жена моряка, ждет его. Не хватало только начать вязать, или вышивать, или шить подушки с котятами или его именем. Вместо этого она с утречка переворачивает на пыльной стеклянной двери табличку на «открыто», материт посетителей и раздраженно гремит стаканами. И ждет. Как комнатная собачка.
Иногда ей и самой становится страшно, до какой степени она не может без него.
Она не понимает, почему он каждый день ходит на охоту, как на работу. Ей кажется, что после гибели Сэма, Дин должен был тихо-мирно дожить свой год. Пожить хоть чуть-чуть для себя, потому что жить ему больше не для кого. На свой счет она не обольщается.
Когда он буквально приползает после очередной вылазки весь в крови – своей и чужой, засохшей толстой коркой, - пыльный, грязный и изодранный, словно только-только с суда Линча, бурчит что-то вроде «семнадцать тридцать два» и разражается истерическим хохотом, она думает, что это какое-то особое время, или координаты, или что он сбрендил. Он не считает своим долгом что-то ей объяснять.

Она любит все его шрамы. Она знает каждый его шрам наизусть. Она может сдать на «отлично» экзамен по шрамам Дина Винчестера. Она любит водить по ним указательным пальцем и языком.
Она знает, что шрам на лбу остался после удара о могильный камень в ту ночь, когда скопытился Желтоглазик. Это ее любимый. Шрамы украшают мужчину, но этот Дин носит, как пиджак от Армани. Она знает, что отметины на груди от того, что Сэм собственной рукой выстрелил в брата в психушке. Она знает, что шрам на лодыжке – рваный, с кривыми и грубыми швами – остался после самой-самой первой охоты Дина. Она знает много-много других его шрамов. Но всякий раз она задается вопросом откуда взялись тонкие шрамы на его запястье.

Ей кажется, что она знает его наизусть, но это не так.
Оказывается, она его вообще не понимает.
У нее даже не возникает нехорошего предчувствия, когда она провожает его в последний раз. Ни смутно бьющихся на краю мыслей, ни внутреннего голоса, ни замирающего сердца. Ни.че.го.
И когда она спустя двое суток находит его по GPS, она ничего не понимает. Не понимает, почему он улыбается, как сумасшедший, и не моргает, когда дождевые капли затекают ему в открытые застывшие глаза. Не понимает, почему его голова безвольно мотается из стороны в сторону, когда она отвешивает ему звонкие пощечины, и почему он не закатывает раздраженно глаза, когда она начинает реветь и причитать. Не понимает, почему пульс на его шее не бьется под ее пальцами. И самое главное, она не понимает, почему на земле его пальцы криво нацарапали «17 50», обрывая и смазывая ноль.

Она так и не узнала, что когда Сэм от руки одного из 200+ демонов умирал на руках брата во второй раз, то он оставил на запястье Дина четыре тонких длинных шрама, сжимая его руку и медленно оседая на землю, пропахивая ногтями на коже четыре глубоких борозды.
Она так и не узнала, что последними его словами были «убей всех этих уебков» и «семнадцать девятнадцать, братишка».
Демон, который убил Сэма, сдох двадцатым по личному счету Дина. Медленно и мучительно сдох. А счет Сэма так и застыл на семнадцати.

Ей казалось, что она знала его наизусть.

Fin