Он стоял и смотрел на ее могилу. Она была засыпана свежей землей. Цветы, оставленные в ее память, только начали блекнуть и увядать.

Хотя его глаза неотрывно смотрели на серый мрамор ее надгробного камня, он видел только воспоминания о ней, которые сохранились в его памяти. Ее милая улыбка. Тихое безмолвие, которое она несла с такой грацией. То, как ее волосы развевались на холодном ветру Небраски.

Он знал, что кто-то стоит за его спиной до того, как она заговорила. Он вдруг понял, кто это, и, поняв, подумал, что не должен был оставаться здесь так долго, чтобы его заметили.

– Я знала, что однажды ты придешь, – сказала она. – Не знаю откуда, но я была уверена.

Он так и не обернулся. Тогда миссис Рорк встала перед ним. Она прибавила десяток лет за те семь месяцев, которые он ее не видел. Она выглядела усталой, а не постоянно ищущей выход. Изможденной, а не одержимой.

– Я уйду, если вы хотите, – ответил он.

И удивился, когда она улыбнулась.

– Нет. Ты можешь остаться. Думаю, она хотела бы, чтобы ты остался.

Миссис Рорк повернулась и взглянула на могилу дочери. Она встала на колени около ее надгробия и поправила букет увядающих цветов, который склонился на одну сторону.

– Знаешь, она никогда не винила тебя, – сказала она ему, не отрываясь от процесса.

– Знаю.

Женщина закончила и опять встала. Она отступила от могилы и оказалась очень близко к молодому человеку, который стоял рядом с надгробием. Он засунул руки в карманы, его плечи ссутулились, будто защищаясь от несуществующего ветра. Ему словно было холодно, несмотря на то, что день был не по сезону теплым.

Он подумал, что это произошло случайно, что она отодвинется, как только поймет, как близко они стоят друг к другу. Но этого не произошло. Она не отодвинулась. Она стояла на прежнем месте, разделяя этот момент с ним. Он понял: она верит, что он этого заслуживает.

Ее дочь умерла, и он виноват.

Одним этим движением она сказала ему больше, чем словами.

– Но я винила. Я так долго винила тебя. Если бы тебя там не было, если бы ты не привлек его внимания, назвав его шарлатаном, если бы он выбрал ее, а не тебя…

Она покачала головой – грустный жест разочарования и воспоминаний.

– Но не только тебя, – продолжила она после некоторого молчания. – Я винила преподобного ЛеГранжа. Винила Бога. Думаю, я могла бы даже обвинить ее однажды, – она скрестила руки на груди, защищаясь от холода, или от воспоминаний, или от того и другого. – И, конечно, я винила себя. Может, я мало молилась. Может, я сделала что-то, чем заслужила то, что случилось с ней. Может, я сделала что-то, чем заслужила видеть то, что происходило с ней

Она взглянула на Дина и улыбнулась. Ее глаза наполнились слезами. Ей было не стыдно, что они текут и падают на землю, которая разделяет с ней ее горе.

– Ты ищешь кого-то, чтобы обвинить, когда твой ребенок умирает. Я не знаю почему. Но уверена, что ты знаешь.

Он не придумал, что сказать, поэтому не сказал ничего.

Миссис Рорк повернулась к могиле дочери.

– Но, в конце концов, – тихо проговорила она, – когда в Лейле остался только дух и воля прожить еще один день, она научила меня тому, чему пыталась научить очень долго. Принять. Перестать искать способ остановить. Перестать искать способ замедлить. Перестать искать способ объяснить то, что произойдет. Просто принять.

Ее голос звучал таким далеким и полным боли, что его было тяжело слышать.

– Ей было больно, но она оставалась здесь, пока я, наконец, не приняла то, что должно случиться. И когда я сделала это, она просто ушла. Она умерла, – она вытерла рукой слезы с лица, потом миссис Рорк опять заговорила с ним: – Она столькому научила меня за свою жизнь. Больше, чем я когда-либо могла научить ее.

– Она была такой, – ответил он.

Миссис Рорк взглянула на него так, что он пожалел, что произнес это. Он не имел никакого права говорить матери, какой была ее дочь. Он знал ее лишь два дня. Она знала Лейлу всю жизнь.

– Я просто хотел сказать, что она научила и меня тоже, – быстро добавил он. – За те два дня, что я знал ее, она... – он замолчал и взглянул себе под ноги. – Извините, мне лучше уйти.

– Она никогда не винила тебя, – повторила миссис Рорк. – Я тебе говорила?

– Да.

– А ты винишь себя?

Дин закрыл глаза. Какое-то время он молчал. Потом взглянул на нее и встретился с ней глазами:

Она подошла ближе и коснулась его лица. Ее пальцы скользнули по его коже, как воспоминание о матери, успокаивающей своего ребенка.

– Не надо, – мягко сказала она. – Она не хотела бы. Ты ей нравился. Ты ей очень нравился.

– Я хотел бы знать ее лучше.

Она качнула головой. Ее рука упала.

– Нет, не надо. Если бы ты знал ее лучше, сейчас было бы еще больнее.

Он взглянул в сторону, он смотрел куда угодно, только не на нее.

– Я хотел бы, чтобы все пошло по-другому, – почти прошептал он.

– Я знаю. Моя дочь очень хорошо разбиралась в людях. Она увидела что-то в тебе. Я верю в это, даже если сама этого не вижу.

Наконец, он смог опять взглянуть на нее:

– Я пойду. Вам надо побыть с ней одной.

– Я всегда одна с ней, Дин, – ответила миссис Рорк. – Я сидела с ней, когда она умирала. Я похоронила ее. Я плакала на ее могиле, пока не выплакала все, что могла, – она сжала его руку. – Останься с ней. Сколько захочешь. А когда уйдешь, помни о ней. Она заслуживает, чтобы о ней помнили.

– Да, – кивнул он. – Заслуживает. И я буду помнить.

Миссис Рорк ушла. Звук ее шагов стих. Далекий шум заводящейся машины отметил ее отъезд.

И оставил его одного.

Он стоял еще минут десять, рассматривая ее имя, выбитое на камне.

– Прости меня, Лейла, – шепнул он. – Мне так жаль, что это был я, а не ты.

Он отвернулся, чтобы уйти. Когда Дин сделал шаг от ее могилы, то оказался в ледяном тумане, таком холодном, что он пробирал до костей. Его сердце сжалось в груди. Пульс застучал в висках.

– Лейла? – спросил он у тишины кладбища.

– Ты же знаешь, что она права, – голос Лейлы раздался шепотом в его левом ухе. – Я никогда не винила тебя.

Он почувствовал жар ее дыхания на своей коже, когда она говорила. Он почувствовал ее аромат в холодном воздухе.

– Ты должна была, – ответил он не оборачиваясь. – Из-за меня ты не получила своего чуда.

Она рассмеялась. Он вспомнил, как вспыхивают ее глаза, когда она смеется.

– Я видела чудо, Дин, – ответила она. – Просто оно было таким, что я не смогла его понять тогда.

– Каким?

– Ты.

Он обернулся, пытаясь ее увидеть. Ее нигде не было.

– Где ты? – потребовал он у тишины вокруг себя.

– Я здесь, – ее голос звучал около его уха.

– Что ты имеешь в виду, говоря обо мне?

– Ты. То, что ты излечился. Это было чудом.

– Это не было чудом, – горько усмехнулся Дин. – Это Сью-Энн играла в Бога.

– Ты ошибаешься.

– Я не ошибаюсь. Меня излечил не Рой. Я пытался тебе рассказать об этом тогда в шатре. Это была Сью-Энн. Она забрала жизнь у одного человека и дала ее мне. У человека, который не подходил под ее благочестивые стандарты. Он умер. Я выжил. Это не чудо. Это убийство. Она сделала меня его частью, сделала меня соучастником.

– Чудо не в том, что ты исцелился, Дин, – мягко ответила она. – Оно в том, что выбрали тебя. Я знаю, что делала Сью-Энн. Сейчас я знаю множество вещей, о которых не подозревала тогда. И я знаю, что увидел Рой, когда заговорил с тобой. Сейчас я тоже это вижу. Думаю, я и тогда это видела.

– И что ты видишь?

– Кто ты есть, – ответила она просто. – И это увидел Рой. Без внутреннего зрения, без сил, которыми он верил, что обладает. Он заглянул в твое сердце и увидел, кто ты. Вот почему он выбрал тебя. Вот почему он решил, что ты будешь жить. Это была не Сью-Энн. Это было чудо.

– Это была ошибка, – упрямо ответил Дин. – Должна была быть ты. Мы оба знаем, что это должна была быть ты.

– Бог не выбрал меня для спасения. Он выбрал тебя.

– Меня выбрал не Бог. Меня выбрал Рой.

Он почувствовал ее руки, давление ее пальцев на свои плечах, ее прикосновение на своей шее. Он опять уловил ее аромат, увидел ее в своих воспоминаниях. Она улыбалась, смотрела в его глаза, что заставляло его чувствовать боль и вину.

– Просто поверь, – шепнула она в его ухо. – Пути Господни неисповедимы.

И она ушла. Только что была тут, а сейчас, он понял, она ушла.

– Лейла?

Все вокруг молчало. Его ничего не касалось. Ничего не пахло ей. Он не чувствовал ничьего дыхания на своей коже.

– Лейла? – снова позвал он, громче и настойчивее.

Ничего.

Он повернулся, осматривая ее могилу, осматривая деревья за ее надгробием, осматривая каждый уголок безмятежного кладбища, где покоились останки Лейлы Рорк.

Ничего.

Она ушла.

А может быть, ее никогда здесь и не было.

Он сунул руки в карманы и пошел к машине. Она была припаркована неподалеку, поэтому путь не занял у него много времени. Когда Дин протянул руку, чтобы открыть дверь, металл вдруг обжег его холодом. Он отдернул руку и отступил назад.

– Что за...

Импала выглядела вполне нормально, но кое-что нельзя было объяснить. Белый иней, покрывающий ее. Каждая дверь сверкала тысячами бриллиантов под дневным солнцем. Машина и колеса покрывал тонкий слой песка и дорожной пыли, но все окна были заморожены.

Он молча стоял и смотрел, как что-то начало проявляться.

Иней таял. Вода сбегала по стеклу. Будто невидимый огонь выжигал линии на льду. Они складывались в слова. Буквы принимали форму. Проступало послание. Он видел, как оно проявляется, как оно разрушает лед изнутри, как оно прожигается, превращая иней в воду, которая стекает вниз. Оно появилось всего на несколько мгновений, но и их было достаточно, чтобы он увидел их и не увидел.

Просто поверь.

Он стоял под солнцем, смотрел на Импалу, и слезы, которых он даже не замечал, текли по его лице. Он почти не дышал из страха потерять это мгновение, не дышал из страха забыть, что это мгновение было и что оно значило.

Он закрыл глаза. Воспоминание о руке целителя, касающейся его лица, было таким реальным, будто это происходило сейчас. Это прикосновение обещало жизнь, обещало спасение, обещало чудо, которого не существует. Дин узнал об этом в четыре года, увидев мать в огне на потолке комнаты своего младшего брата.

Воспоминание о матери заполнило его разум. Она улыбалась, как и всегда, когда он вспоминал о ней. Он упал на колени – настолько сильное впечатление произвело на него это мгновение красоты.

Воспоминание о его матери изменилось. Ее лицо смягчилось, стало моложе. Оно напоминало ему ту, которую он видел недавно. Ту, которую он недавно потерял.

То, что Дин видел, не было призраком или видением. Это происходило только в его разуме. Это было воспоминание, которое он узнал, когда оно стало проигрываться раз за разом. Она взглянула на него, грустно улыбнулась, как умела улыбаться только она.

– Вот, – сказала Лейла, ее голос был мягким и тихим, он звучал на всех уровнях его существования, – вот оно – чудо.

Потом она отвернулась и исчезла.

Дин открыл глаза. Он стоял на коленях на холме около дороги посреди кладбища в Хастингсе, штат Небраска. Его джинсы намокли от влажной травы, и холод уже чувствовался кожей. Его Импала стояла перед ним. Ее черную поверхность покрывала пыль двухсот миль шоссе между штатами. Это расстояние он проехал от того места, где был, когда Сэм оторвался от своего ноутбука и взглянул на него глазами, полными горя и печали.

Он с усилием встал. Металлическая поверхность казалась нормальной под его руками, когда он открыл дверь Импалы, может быть, даже немного теплой под дневным солнцем. Он сел и завел мотор.

Ветровое стекло было влажным и чистым. Сквозь него все виделось гораздо яснее, чем когда-либо.

– Просто поверь, – сказал он вслух самому себе, машине, кому-то, кто мог бы услышать его. Потом он уехал с кладбища, не оглядываясь.