:::

Я солдат.
Я не спал пять лет, и у меня под глазами мешки –
Я сам не видел, но мне так сказали.
Я солдат,
И у меня нет башки,
Мне отбили ее сапогами.

:::

Я утерся. В прямом смысле этого слова. Только размазал по щекам зеленоватую кровищу демона, уже застывающую едкой коркой. От творившегося сейчас на моей голове беспорядка зашелся бы в завистливых коликах даже дикобраз.

Я стоял над поверженным врагом, как Георгий Победоносец, разве что вместо копья потыкал уже бесчувственную тушку демона концом посоха. Молли тихонько сползла с дерева, явно пытаясь слиться с корой. С ее еще не выцветшими розово-голубыми волосами, это получалось откровенно плохо.

- Га-а-арри, - жалобно потянула она.

Я попытался изобразить на заляпанной демонической кровью роже выражение крайнего гнева, разочарования и чего еще я там должен был изобразить по отношению к ученице, с визгом сбежавшей с поля боя.

- Скажи-ка мне еще раз, детка, каким символом надо замыкать пентаграмму, чтобы интерполяция была направлена на то, чтобы не выпускать демона наружу, а не на то, чтобы его отфутболило от пентаграммы на добрых сотню футов?

- Я… это… - Молли стыдливо спрятала глазки. Носок кроссовка ворочал камешек на земле, ручки сложены за спиной, голова опущена – ну само воплощение святого раскаяния.

- Каким символом, Молли? – я давно уже не ведусь на эти штучки. Ну, точнее, пытаюсь не вестись. Уж слишком пухлые губки соблазнительно подрагивают, а длинные ресницы стратегически порхают вверх-вниз.

- Заглавными сигма и эпсилон.

- Тогда с какого блин-тарарама ты вывела строчные? И почему бросилась улепетывать, когда демон зажевал твою штанину? В конце концов, эта рвань, которую ты называешь джинсами, не сильно изменила свой внешний вид. И почему я, старый больной человек, должен исправлять твои косяки, пока ты отсиживаешься на дереве?

Последнее предложение прозвучало на особенно трагичной ноте. Для усиления эффекта я скорбно вздохнул и резко отвернулся.

Блин-тарарам, наверное, слишком резко. Ноги предательски разъехались, и я самым позорным образом поскользнулся на демонических кишках и больно шлепнулся задницей об асфальт.

Перед глазами полыхнуло звездное небо – то ли оттого, что я сильно приложился затылком, то ли на небе действительно сегодня было столько звезд. Красиво, черт подери.

Я лежал, блаженно приняв горизонтальное положение впервые за двое суток. Последние сорок восемь часов мы с Рамирезом на пару носились по пустынным аризонским прериям за троими мерзопакостными умертвиями с томагавками, тьфу, то есть, с посохами, наперевес. От обезвоживания у меня потрескалась кожа даже на тех местах, о которых я раньше и не подозревал, а шкала моей магии опасно колебалась в окрестности абсолютного нуля. Уж больно настырными оказались умертвия, когда, стыдливо прикрывая платочками зубастые рты, улепетывали с космической скоростью и уворачивались от всех заклинаний, как обычно делают кегли, когда я играю в боулинг.

Перед моими глазами появилась маленькая ладошка:

- Гарри, вставай. Холодно же.

Я благодарно принял руку и дернул ее на себя. Молли взвизгнула и грохнулась на землю рядом со мной, уткнувшись носом в то, что, судя по внешнему виду, когда-то было желудком многострадального демона.

- А вот это, Молли, - сливки нашей профессии, - многозначительно изрек я.

Она как-то странно полузадушенно всхрюкнула и, выпростав нос из зеленоватых склизких внутренностей, уткнулась этим самым носом мне в плечо, ладошка сжала отворот моего плаща. Молли, давясь смехом, выдавила:

- Вот теперь я понимаю, почему ты ее выбрал.

Через секунду хохотали уже мы оба.

:::

Fin