То, что видишь Зрением, остается с тобой на всю жизнь. А может быть, и после нее. Не проверял и не спешу это проверить. Хватает и того, что я уже подпортил себе нынешнее существование видением таких вещей, которые при здравом подходе к Зрению предпочел бы не знать. Но мы с этим «здравым подходом» редко встречаемся в одном месте и в одно время. Закрывать глаза, зажмуриваться, отключать сверхъестественное рассматривание мира следует гораздо раньше, чем это обычно делаю я. Говорят, я не умею вовремя останавливаться.

Может быть.

Но вы смогли бы остановиться и зажмуриться, когда увидели бы такое?

Они двигались очень медленно. Сначала я решил, что они в каком-то зачарованном танце или трансе. Кроваво-красные руки скользили по белоснежной коже. Длинные когтистые пальцы демона забирались под доспехи рыцаря, касались живота, царапали позвоночник, сжимали бедра. Мне хотелось крикнуть ему, чтобы он прекратил и убирался в преисподнюю, но слова застревали у меня в горле, потому что я видел, что девушка в сияющих доспехах не сопротивляется. Она сама старается все теснее прижаться к медной коже демона. Он целовал ее плечи, проводил языком по шее, дразня ее и играя с доступными участками тела. Она вздрагивала и по-кошачьи выгибалась. Ее дыхание сбилось, стало тяжелее и резче. Я чувствовал, что ей уже не хватает этой маняще-дразнящей игры, которую вел с ней демон.

– Ну же! – выдохнула она, когда он оттолкнул ее от себя и рассмеялся. Короткие золотые волосы рыцаря растрепались и казались нимбом ангела. Правда, глаза этого ангела полыхали совсем не ангельским желанием. Ее дыхание вырывалось сквозь приоткрытый рот. Язык то и дело облизывал губы, которые манили этим влажным блеском.

Не знаю, на чем там держались доспехи рыцаря, но ей хватило пары секунд, чтобы выскользнуть из них и отбросить в сторону. Губы демона изогнулись в ухмылке. Я, честно, убил бы его за то, как он причмокнул языком, когда оценивающе и совершенно бесстыдно рассматривал обнаженную женщину. Но я будто вмерз и мог только глядеть, как она идет к нему.

Маленький сияющий рыцарь. Роста в ней было разве что чуть больше пяти футов, но подтянутой и тренированной фигурке позавидовала бы любая гимнастка. Блин-тарарам, если бы в гимнастке было столько жизни и страсти, как в этой девушке-рыцаре, судьи сначала выставили бы ей максимальные оценки, а потом перебили бы друг друга за одну возможность коснуться ее тела.

Когда она приблизилась, ухмылка демона стала еще наглее, хотя я думал, что это уже предел. Глаза девушки недобро полыхнули. Она быстро сделала подсечку и, когда он растянулся у ее ног, стремительно уселась на него сверху. Ее белоснежные ноги, согнутые в коленях, крепко сжали его. Она наклонилась вперед, уперлась руками в его плечи. Черт... Все во мне хотело очутиться на месте демона, когда ее соски оказались прямо у его лица. Монстр не растерялся: его вывернутые губы обхватили розовый круг одной груди. Сияющая девушка ахнула и подалась ближе к нему.

Я представлял – знал! – как демон играет языком с ее соском, как дергает его, сжимает, посасывает, покусывает. Любой мужчина поступал бы так же, а демон определенно был мужчиной. Я не мог отделаться от мысли, что меня пугает тот момент, когда их отношения дойдут до конца. А именно пугали размеры мужского достоинства демона. Блин-тарарам, вообще-то это должно было пугать девушку-рыцаря!

Но ее, казалось, не заботило ничего.

Все ее внимание было занято губами демона, которые то целовали ее груди, то целовались с ней самой. Он сжимал ее бедра, ласкал ее руками. К прерывистым вздохам добавилось негромкое постанывание. Я перестал дышать.

– Ну же… – выдохнула она, а демон словно того и ждал. Рыцаря, который свалил его с ног, будто и не существовало уже. Он в одно движение прижал ее к себе и перевернул на спину. И все-таки она оставалась воином, бойцом, хоть и без сияющих доспехов. Она попыталась вернуться в прежнее положение, но демон был сильнее. Одной своей лапой он зажал ее руки над головой, а второй продолжал ласкать и мять ее грудь. Никогда не понимал женщин: то хотят чего-то, кричат «Ну же! Давай!», то начинают извиваться и сопротивляться. Но демона, похоже, этот вопрос никогда не занимал. Он был уверен в том, чего хочет сам и чего хочет женщина под ним.

Он настойчиво развел коленом ее ноги и ворвался в нее. Она вскрикнула, но тут же начал двигаться с ним в унисон. Она оплела его своими руками, которые он уже не держал, и ногами, прижимаясь все теснее. Это синхронное движение белого и красного завораживало меня, как и их шумное дыхание. Я почувствовал тот момент, когда их напряжение достигло предела и удовольствие огненной волной прокатилось по ним обоим.

Мне казалось, что я не мог произнести ни звука и не дышал. Но, видимо, мое горло все-таки что-то издало, потому что демон и рыцарь вдруг обернулись. Глаза монстра были совершенно бесстрастны, а вот на ее лице сменилось множество чувств – от какого-то обвинения и злорадства, что я их увидел, до смущения и обиды.

Я зажмурился. То, что я разглядывал их Зрением все это время, казалось мне бОльшим преступлением, чем если бы я просто подсматривал. Я, конечно, не величайший праведник, но все-таки всегда считал себя джентльменом. Как бы старомодно и глупо это не звучало для кого-то. Но для меня это значит многое. До таких гнусностей как подсматривание я не опускаюсь. Обычно.

Сказав себе все, что думал на свой счет, я открыл глаза. Видимо, процесс проклинания самого себя занял больше времени, чем мне казалось. Без сверхъестественного взгляда демон и рыцарь выглядели совсем по-другому.

Хотя выражение обвинения не исчезло с лица Кэррин Мёрфи, а глаза ухмыляющегося Кинкейда так и остались равнодушными.

Я открыл рот, собираясь что-то сказать или хотя бы извиниться, но никак не мог найти нужных слов. В голове было ненормально пусто. Мёрфи устало покачала головой и тихо пробормотала:

– Ах, Дрезден, Дрезден…

Потом она отвернулась и двинулась куда-то вдаль. Кинкейд ничего не сказал. Он только подмигнул мне и отправился вслед за Кэррин.

А я так и стоял посреди великого Ничто и смотрел на них, пока они не исчезли в пустоте.

А потом я проснулся…

Проснулся, уткнувшись в книгу, раскрытую на столе в моем подвале.

– Знаешь, Гарри, я мог бы написать целый любовный роман, просто наблюдая за тем, как ты спишь, – высказался Боб, и его глаза-огоньки коротко вспыхнули. – Если бы ты сам услышал, как вздыхаешь и причмокиваешь во сне…

– Я не причмокиваю! – отрезал я. Ощущение сна проходило с трудом. Я потер глаза и потянулся.

– Причмокиваешь, причмокиваешь! – повторил дух. – Если ты в ближайшее время не найдешь себе девушку, то еще и слюни начнешь пускать. А книга, между прочим, дорогая и редкая, она совершенно не предназначена для озабоченных чародеев.

– Если ты прямо сейчас не заткнешься, то эта дорогая и редкая книга разнесет твою черепушку вдребезги, – нежно пообещал я Бобу.

– Во-первых, – ничуть не смутился дух, – ты не посмеешь, потому что я могу и обидеться, а без меня ты не сумеешь сварганить ни одного приличного эликсира, не взорвав пол-Чикаго. А во-вторых, будь ты нормальным мужчиной, ты бы обратил внимание, что Мёрфи не только полицейский, но и женщина с классной фигурой! А то, знаешь, я начинаю думать, что вся эти детективно-чародейские разборки плохо сказываются на работе одного твоего места…

Видимо, на моем лице отразилось что-то не слишком забавное и обещающее Бобу не только отлучение от любовных романов, но и вечное погребение его черепа под грудой книг, поэтому он замолк и, я бы сказал, нахмурился, если бы кость и бесплотный дух умели хмуриться.

– Вот так-то лучше, – победно хмыкнул я.

Но упоминание Мёрфи вызвало в моей памяти только что виденный сон. В разных ракурсах, планах и позах. Стараясь глубоко и ровно дышать, чтобы у Боба не появилось нового повода для ехидства, я поднялся из-за стола и двинулся вверх по лестнице. По дороге меня занимал один единственный вопрос: если то, что ты видишь Зрением, остается с тобой на всю жизнь, как быть со снами, в которых тебе снится, что ты смотришь на все Истинным Зрением?

Я не знал, что ответить на это. Но решил попробовать очень действенное и простое заклинание против причуд Истинного Зрения и собственного тела.

Ледяной душ.