написано на битву "Оптимисты vs Пессимисты", на тему "измена с лучшим другом/каким-либо близким человеком".
писалось в ночном бреду, дабы "Дневники Вампира" на тот момент конкретно вынесли мне моск. к тому же, как раз тогда я читала только первую книгу, но, в принципе, не особо промазала относительно дальнейшего "развития". в принципе. со второй книгой точно не промазала.

а еще я хочу понарциссничать. и т.к. это был мой единственный фик на битву, то баннер, в принципе, к нему:

а теперь все дружно могут погладить меня по голове и сказать, что я хорошая ;-)

...

Он приподнимает ее лицо за подбородок, вынуждает посмотреть ему в глаза. И тьма снова поглощает ее, зачаровывает; ее губы медленно растягиваются в невольной улыбке.

Она смотрит ему в глаза и не видит свежей крови у него на губах, не видит, как он стирает ее пальцем. Только чувствует солоноватый вкус крови во рту, когда он вынуждает ее разомкнуть губы и дотрагивается окровавленным пальцем до ее языка. Она даже отпрянуть не может, только широко раскрывает глаза, но не видит ничего, кроме тьмы вокруг нее.

- Хорошая девочка, - произносит он. - Хорошие девочки заслуживают награды.

Она бы рассмеялась, если бы могла. Если бы он позволил ей рассмеяться. Если бы он хоть на секунду перестал упиваться полным контролем над ней, ее покорностью...

... ее готовностью идти до конца.

Она медленно раздевается и совсем не чувствует себя хорошей девочкой. Под его пристальным взглядом она чувствует себя грязной, много раз использованной и никому в итоге не нужной. Он стоит неподвижно, прислонившись спиной к широкому стволу дуба, скрестив руки на груди. Туман стекает с холма вниз, стелется по старому кладбищу и жмется к его ногам как верный пес. Она не уверена даже, что туман - это туман, а не продолжение его.

Вампиры же умеют обращаться в туман, да?

- Мы похожи с тобой, - говорит он. Она видит только его лицо, белое пятно на фоне темноты, и на его бледных губах застыла злая усмешка. - Пойдем на все, чтобы добиться своего. Ты же на все пойдешь, Елена?

Она молчит. Не уверена, что ему нужен ее ответ, и не хочет говорить, будто бы ее слова - их разговор - сделает правду еще горче.

Она любит Стефана. Острая, болезненная любовь к нему вытеснила пустоту, когда-то жившую внутри нее. И она даже не знает, что лучше - быть пустой, но свободной, или быть такой.

Она любит Стефана. Она спит с его братом. Это так просто, что действительно может быть правдой. Это и есть правда.

Кровь Стефана жжет ей язык, и Дамон ухмыляется своей вечной ухмылкой.

Он оказывается рядом прежде, чем она успевает это осознать. Вот уже его холодные руки обвиваются вокруг ее тела, вот уже она утыкается лицом в его холодную, пропахшую дымом и кровью куртку. Его зубы прокусывают тонкую кожу почти мгновенно, и боль сменяется липким, наркотическим удовольствием.

Она всегда хочет еще. И он это знает.

В темноте происходят очень интересные вещи, - сказал когда-то он. - Ты даже не представляешь.

Теперь она представляет. Темнота - это его холодные руки. Темнота - это его гипнотизирующий взгляд. Темнота - это искусанные в кровь губы, колючая сухая трава, стоны - боли или, что хуже, удовольствия.

Она должна быть жертвой, той, кто пойдет на все, ради любимого. Мученицей. Самоотверженной. Она не должна извиваться под ним, голая и бесстыдная, и не должна хотеть еще. Но она такая. Она не хорошая девочка. Никогда не была.

Она даже не девочка Стефана. И, конечно, не девочка Дамона. Она просто когда-то верила, что может получить одного, избавившись от другого.

И он говорит, словно читая ее мысли, и его голос ровный и бесстрастный:

– Это карма, Елена. Знаешь, что такое карма?

А она задыхается и жадно хватает ртом воздух.

...

end

...