:::

На локтях и коленях

:::

heroes | питер/элль | r | pwp | 630 слов
дисклаймер: не мое

:::

Это всегда немножко больно – когда разряд рождается внутри моего тела. Когда он собирается, когда разрозненные искорки электричества сливаются в одну большую искру, когда тонкие серебристые нити скользят близко-близко к коже, задевая, царапая – это уже больно. Когда синее пламя вспыхивает на моих ладонях, когда мои руки сплошь охвачены электрическим огнем, когда заряд сконцентрирован в одной точке и пульсирует – это уже не просто больно. Это уже не только больно. Это кульминация. Самая высшая, самая яркая точка; и что-то там, во мне, сжимается – болезненный и приятный спазм.

Потом наступает разрядка.

:::

Я никогда не знаю, где и когда мы встретимся снова – и встретимся ли. Он не звонит мне по телефону и не приглашает на свидание; он появляется из ниоткуда – (буквально, потому что невидимость – это еще одна из его способностей) – и в его руках нет ни цветов, ни плюшевых мишек. Он не дарит мне подарков.

Он говорит – пойдем; и я иду.

:::

Дождь на улице, и он целует меня прямо так, не до конца материализовавшись; поцелуй-укус, потому что он всегда чуть прикусывает мне губу в конце, словно бы в отместку за то, что когда-то сделала я.

Идет дождь, и сегодня не будет мотелей и ванных комнат мотелей, не будет льющейся из душа ржавой воды и холодного, скользкого кафеля подо мной, все будет прямо здесь, под дождем, под этой, тоже холодной и тоже водой. Я ненавижу воду. Он знает, что я ненавижу воду. Но это его способ поставить меня на колени.

Он изобрел его.

:::

В тот первый раз, когда его глаза были черны от скопившейся внутри энергии, когда в его взгляде не было ничего от того Питера, которого я когда-то знала, в тот момент я впервые поняла, почему отец предостерегал меня. Почему твердил, что он опасен.

Но я всегда все делала по-своему.

Когда он стряхнул с себя посланный мною разряд, перехватил мою руку, потянул меня вниз, вынуждая упасть на колени, когда его лицо было близко-близко к моему и темная энергия – сила – в его глазах притягивала меня, я думала, что он убьет меня. Что от меня не останется почти ничего – только окровавленные останки, которые кто-нибудь потом расфасует по черным полиэтиленовым пакетам и отвезет в ближайший городской морг.

Но он не убил меня.

Его рука скользнула вниз по моему животу, его пальцы проскользнули под пояс моих джинсов, ниже, его дыхание щекотало мою шею, а его волосы липли к моим губам. Сверху лилась вода, лишая меня сил, делая беспомощной игрушкой в его руках.

Я ничего не могла. Только лежать, только подчиняться. Тогда он дразнил меня, касался там, где не касался никто и никогда прежде, и шептал – ты же не девочка, Элль, ты же не девочка.

:::

Идет дождь, и он трахает меня прямо на холодной, скользкой траве. Я опираюсь на ладони и колени, и он сзади, одной рукой удерживает меня за талию, теснее прижимает к себе; его дыхание сбившееся и прерывистое. Я не вижу его лица и не вижу его глаз, и мне так легче. Мне так проще.

Мокрые волосы липнут к лицу, лезут в рот; мне хочется поднять хотя бы одну руку, но тогда я упаду. Мне кажется, что внутри меня рождается разряд, та же цепная реакция, тот же путь по нервным окончаниям; я кусаю губы, чтобы не кричать и не стонать, и мне кажется, что мы с ним нашли какой-то свой, общий ритм.

И это первое, что мы делим.

:::

Потом наступает разрядка, и я падаю на траву, обессиленная. Я жду, что он исчезнет или – даже – улетит; но он остается. Он растягивается на траве рядом со мной, и его рука скользит по моей спине, вдоль позвоночника вверх, касается каждой выступающей косточки.

– Ты слишком тощая, - бормочет он, и я фыркаю.

– Не оцарапайся.

Я поворачиваю голову, и он – неожиданно – целует меня. Почти нежно.

И я почти не чувствую себя объектом.

:::

Но потом он исчезает.

:::

конец