Вежливость

В космосе не только нет звука, но и жизни. Огромное пространство и совершенно безжизненное. Жизнь ютится на крохотных песчинках в пустоте – планетах и лунах. А столько пространства пропадает даром. Разве Бог таким сотворил бы мир, если бы он его задумал? Если, конечно, не предположить, что Бог – это сумасбродный, шизоидный затворник, который плевать хотел на сотворенную им живность, покуда она не заслоняет ему обзор бескрайних пустот. Вот в такую концепцию Бога вселенная вполне бы вписалась.

– Священник? – Малкольм Рейнольдс, капитан звездолета «Безмятежность» класса «Светлячок», оторвал хмурый взгляд от звездной ночи за иллюминатором и повернулся к священнику. Чернокожий, седоволосый с доброжелательно-нейтральным выражением лица и в строгой серой одежде, свойственной людям его профессии, пастор Бук застыл в ожидании.

– Вы думаете, на корабле нужен священник? – Мэл усмехнулся. – Наши дела не настолько плохи.

Бук вежливо улыбнулся:

– Разве команде помешает моральная поддержка?

– Понимаю, для равновесия, – Мэл вновь обернулся к иллюминатору. – Аморальная у нас ведь уже есть.

Священник промолчал. Но его молчание звучало довольно громко, многозначительно и вежливо. С церковными людьми Малкольму всегда было трудно. Неловко. Хотя нет, не всегда, а лишь когда эти люди проявляли себя как церковные, когда они начинали вещать о Боге, религии, молиться и оказывать моральную поддержку.

На борту «Безмятежности» никто не был особенно религиозным. По крайней мере, зная отношение капитана к данному вопросу, никто открыто не заявлял о своей религиозности. Перед трапезой никто не читал молитв, на корабле не было библии и никому не пришло бы даже в голову освятить его. Никому, кроме пастора Бука.

Священник пребывал в твердой уверенности, что Малкольм не заметил, как он ходил по звездолету и обрызгивал его святой водой, бормоча молитву себе под нос. Но Мэл всё прекрасно видел. Поборов изначальный порыв грубо остановить пастора, запретить разбрызгивание жидкостей и велеть ему сидеть смирно в своей каюте, Мэл сосчитал до пятидесяти, успокоился и махнул рукой, решив проявить терпимость.

После того, как пастор поднялся на борт, всё изменилось. За обеденным столом теперь произносились слова благодарения Господу. «Было бы за что благодарить», раздраженно думал в такие минуты Мэл, демонстративно приступая к еде, пока остальные сосредоточенно слушали благодарственную молитву. Каким-то загадочным образом на столе в общей комнате появилась библия. Впрочем, Мэл не видел, чтобы кто-нибудь ее когда-либо брал в руки.

Он был вежливым с пастором. Он ни разу не сказал ему, куда Бук мог засунуть себе свои молитвы и благие вести. Он не мешал ему верить во всё, что ему заблагорассудиться. Малкольм не прикоснулся к библии на столе, не стал даже намекать на то, что ей там не место. Он не затыкал пастору рот за столом и даже позволил ему обойти корабль с его святой водой. Мэл сдерживался и вел себя предельно вежливо. Всё-таки священник был пассажиром.

Однако как только Бук выразил желание остаться на «Безмятежности» на неопределенный срок, Малкольм Рейнольдс чуть не сорвался.

– Только не говорите, что хотите наставить нас на путь истинный, – с вежливой усмешкой в голосе отозвался он. – Спасти наши заблудшие души?

Священник сцепил пальцы в привычном для него жесте и опустился на стул.

– Вы не любите Бога, капитан, – не спросил, а скорее заметил Бук.

Мэл закатил глаза.

– Я многое в жизни не люблю, пастор. И чаще всего мне отвечают взаимностью.

– Но вы верите в Бога, – тем же тоном продолжил священник.

Мэл глубоко вздохнул и принялся считать. Раздражение нарастало. Всё-таки теологические дискуссии были последней вещью в этой галактике, в которой он нуждался. Разговаривать с верующими – это то же самое, что пасти скот на окраинных планетах, на которых велись военные действия – минные поля заросли чахлой травой, худые коровы так и норовят подорваться на ненайденной еще искателями мине. При этом коровы, пребывая в неком своем параллельном мире, не понимают ни слово из того, что ты им говоришь.

Малкольм посмотрел на Бука. Тот улыбнулся в своей вежливой, ненавязчивой манере. Мэл мог бы многое рассказать ему об этом его Боге, и ничего из этого священник не захотел бы слышать, но вместо этого он досчитал до тридцати и сменил тему:

– «Безмятежность» мало подходящее место для священника. Вам бы лучше основать где-нибудь миссию.

Он сам заметил, что его слова прозвучали как издевательство, да и в его голос невольно проскользнули едкие интонации. Но это на больше его вежливости сейчас не хватило.

Пастор ничуть не обиделся.

– Разве в последнее время я был вам помехой? – спокойно спросил он. – Мне казалось, что я доказал свою полезность.

Мэл промолчал. Пастор и правда был куда полезней среднестатистического священника. Он отлично разбирался в оружии и некоторых других вещах, которым вряд ли обучали в семинарии. Малкольм окинул его еще одним более внимательным взглядом – крепкий, хоть и не молодой уже мужчина, привыкший держать себя в форме.

– Уверен, я не случайно оказался именно на этом корабле, – кивнул пастор.

– Значит, вы уже основали свою миссию, – хмыкнул Мэл. По правде говоря, Бук был ему даже симпатичен. Он вел себя ненавязчиво и проповедей не читал. По крайней мере, если его об этом не просили. На «Безмятежности» было достаточно место, да и человек, способный держать пистолет, никогда не бывает лишним.

Правда, он фактически ничего не знал об этом пасторе. Одного взгляда на удостоверение личности Бука офицеру Альянса хватило, чтобы срочно доставить его в мед часть корабля Альянса. Захудалого проповедника с внешних планет он бы оставил помирать, и глазом не моргнув. Малкольм сам был бы не прочь посмотреть это удостоверение. Это бы многое пояснило.

Не в его правилах брать в команду неизвестно кого. Даже когда он пустил на «Безмятежность» Джейна, Мэл имел представление о том, что от него можно было ожидать. Как и от Кейли… А Бук? Бук являлся загадкой. Единственное, что было очевидным, так это то, что у него есть вера.

Вера. Чертова вера. Она озаряла священника, как некий внутренний свет, она окружала его, как невидимая броня. Чем больше Мэл задумывался об этом, тем отчетливее понимал, что именно это в священниках ему и не нравилось.

Вера. Как давно уже Малкольм верил лишь в себя самого. Как давно в его сердце не было места Богу.

Пастор вежливо и доброжелательно улыбался, и в глазах его светилась вера. Мэл отвел взгляд, посмотрел на холодный свет звезд в черноте за бортом. Не было здесь ни небес, ни Бога. А вот ад существовал. Он его повидал. И что же с верой?

– Черт с вами, – не слишком вежливо бросил он, не поворачиваясь. – Оставайтесь.

конец