…

maybe, love you – было написано на лампочке маркером

…

Обычный весенний день кажется нам теплее, чем точно такой же день осенью. Этому есть психологическое объяснение, но оно может разрушить волшебство иллюзии.

Что весна теплее осени…

Точно так же пристальный анализ разрушит очарование увиденной однажды истории. Истории настолько трогательной, что фантазия зрителя переплетается с сюжетом и даже с сознанием персонажей.

В этой фантазии Хару и Аки снова и снова идут по мосту с красным гипсовым колесом, сквозь которое можно смотреть друг на друга.

…

Мое ожидание все еще длится, но когда ты рядом, я больше не жду.

- Гордость не позволяет нам поддаваться на провокацию, а переломить их тактику не хватает мастерства, - сказал Хару, опершись запястьями о перила и постукивая носком ботинка по ограждению.

День был… звенящим. Прохлада еще путалась в волосах; и если провести рукой по прическе Аки, то ладони будет гладко и холодно. А если запустить пальцы в прическу Хару, то он вздрогнет.

Мягкое сиянье солнца отражалось и от белых зданий, и от бетонного моста, и от желтоватой пыли. Даже асфальтные дорожки казались светлыми, и само небо отсвечивало бледно-голубым. Откуда-то из-за высоких домов доносилось влажное шуршание автомобильных шин, увлекающих за собой невидимые испарения отогревшейся земли.

Запомнившиеся с детства цвет и звук весны в спальном районе.

- Maybe, дело не в недостатке мастерства, - сказала Аки, прислонившись спиной к перилам. Сумочка с длинными ручками прикрывала ее колени, словно строгая офисная юбка уже не справлялась с этой задачей. - По-моему, вы неоправданно часто затеваете драки на льду. Слишком высоко задираете клюшки, вот и упускаете шайбу.

- Эй, я не просил тебя критиковать мою команду. Кроме того, я думал, ты смотрела только на меня.

- Я смотрела только на тебя.

Хару развернулся к Аки и уставился на нее. Он даже немного отстранился; несомненно, они были близки, но и искать ее – провожать, угадывать – Хару тоже нравилось. Это было как на каком-нибудь из матчей – он оглядывал трибуны, и видел стоящую посреди беснующейся толпы неподвижную фигурку.

И всю игру чувствовал тепло ее немного растерянного, но все равно радостного взгляда.

– Как и остальные – они тоже смотрят на тебя, - продолжила Аки. – Берут с тебя пример и идут напролом там, где можно легко проскользнуть или воспользоваться помощью. Как в тот раз, когда тебе передали лишний пас, и в результате шайба прилетела в ворота противника не с той стороны, откуда ожидал их вратарь…

- Нет, нет, нет – ты не можешь в этом разбираться. Тебе не нравится этот спорт, и ты боишься смотреть на драки и увечья. Ты – девушка из прошлого века, тебя не привлекает грубая игра с мордобоем.

Аки тоже повернулась к нему; его улыбка на мгновение исчезла – и тут же появилась новая. Так уж сложилось между ними: на ее голос, на ее взгляд – и на его взгляд на нее – у Хару всегда находилась новая улыбка.

Аки посмотрела себе под ноги:

- Это неправда. Мне кажется, - она подняла голову и встретилась с ним взглядом, - Я люблю хоккей.

Мое ожидание…

Хару растянул губы – несмотря на то, что старался сдержаться – и отвел взгляд. Рядом с Аки он удивлял сам себя: не верил, что заплачет – и плакал… замирал с глупо – а ей казалось, что очаровательно – раскрытым ртом… улыбался так, что казалось – лицо порвется... и отворачивался, махал в ее сторону рукой, чтобы не смущала.

Он убегал от самого себя, катился на коньках прочь – ледяная арена была обманчиво бесконечной; но ему и в голову не приходило убежать от Аки. Она хранила его талисман – зуб, выбитый во время игры. Вся гордость Хару в этом зубе.

Отдана Аки…

- В какой руке?

Она растерянно посмотрела на его вытянутые руки, но переспрашивать не стала – молча указала на правую. Хару раскрыл обе ладони, и обе были пусты.

Только на правую прыгнул солнечный зайчик.

Аки быстро накрыла это светлое пятнышко своей ладонью, и Хару вздрогнул. Аки было неловко от того, что он вздрагивает каждый раз, когда она нечаянно прикасается к нему; но она была уже не в том возрасте, чтобы удивляться этому.

Руки у парней всегда такие горячие.

- Этой ночью я опять спал рядом с Аки, - сказал Хару, переворачивая ее руку ладонью вверх – так, чтобы они оба могли держать солнечного зайчика. – Она…

…

…Она завернулась в одеяло, как в кокон – вся обмоталась им, до самого подбородка. Заснула, не дождавшись его, и проснулась, когда было уже светло. Хару лежал рядом и смотрел на нее.

- Пусти меня к себе.

- Мммм… нет, - Аки попыталась подтянуть одеяло повыше, но у нее не получилось, и тогда она, наоборот, стала втискиваться поглубже в свой кокон, из которого и так торчали только ее голова и кончики пальцев.

- Как легко ты мерзнешь, - он притянул ее к себе вместе с одеялом и сжал крепко.

- Не то, что ты.

- Да, мне никогда не холодно. Даже на льду – я обливаюсь потом.

Аки вытянула руки и обняла Хару. От его кожи пахло сонным жаром, и усталостью, и немного – ею, Аки. Дышать им было трудно; и внизу живота что-то трепетное, задающее пульс всему-всему в теле, отзывалось приглушенному самоуверенному голосу.

- У тебя вот здесь родинка.

- Где?

- Вот здесь, возле уха… И вот здесь. Это, на самом деле, мило.

…

Мое ожидание – где-то там, отдельно от меня. Когда ты рядом, я больше не жду.

- Я – Хару, ты – Аки, - сказал парень-Весна девушке-Осени.

Неправда, что весна теплее осени. Сердце Аки такое же горячее, как и сердце Хару.

Он склонил голову – она прижала руки к груди, к белому шарфу, под которым прятались кончики ее волос. Девушка, которая любит хоккей… Она никогда не вскочит с места, не побежит, расталкивая всех локтями, к ограждению; не выругается из-за пропущенного гола и не потеряет голову, празднуя победу. В колышущейся людской массе она будет стоять неуверенно и словно стесняясь, а его имя выкрикнет так, что ее голос потеряется в топоте и свисте.

Как он ее услышит? Еще одна загадка игры – как и то, почему шайба, запущенная его рукой, всегда прилетает в ворота противника в последнюю секунду периода. Как и то, почему искусственный лед в явно видимых границах бортов становится безграничной ареной вечного поиска и погони за самим собой.

Хару поцеловал Аки в правое веко, и на этот раз она не зажмурилась крепко-крепко от смущения, а он не усмехнулся ее стеснительности. Такая памятная мелочь между ними. Все это памятные мелочи: лампа под оранжевым абажуром, шоколад, фотографии и неизменные леденцы со вкусом сливочного ликера в стеклянном стаканчике.

Поцелуи Хару пахнут сливочной карамелью.

…И не надо больше ждать.

…

Они разжали объятия и пошли куда-то, оставив зрителя зачарованно смотреть им вслед. Фантазия в который раз закончилась чем-то совсем не тем.

Хару шел, засунув руки в карманы; и его походка была чуть более расслабленной, чем можно было бы ожидать от спортсмена. Аки слегка косолапила и размахивала сумочкой с длинными ручками. Она украдкой посмотрела на Хару и повторила – словно бы про себя, но не для себя –

Мне кажется, я люблю хоккей.

Она не сказала – знаю точно, и не сказала – хоккеиста…

Но ведь сказала – люблю.

…

конец