~~~~~~~~~~
Дорогой, где ты был…?
~~~~~~~~~~

Пару раз он встретил там себя.

Липкий кошмар. Что снилось – не помнит, помнит только, что это было ужасно, а он был беспомощен, слаб, глуп и виноват кругом.

Как умирает любовь? Наверно, как и рождается, - в один миг. В этом смысле какому ужасному риску подвергается желающий вступить в брак! Одно неверное слово, - по-настоящему неверное, - и всему конец, любовь лопается, как воздушный шар, - остается маленькая, тошнотворно-нежная на ощупь и сладковатая на вкус тряпица. Наверно, это память, потому что она остается где-то в голове, совсем не там, где раньше была любовь, - большой упругий шар.

Вот как умерла его любовь. Лично его.

Он проснулся ночью в холодном поту, потому что мозги во сне не переставали работать, - ускорялись, наращивали обороты, только вместо ответов порождали бредовые, кровавые и тошнотворные кошмары. Рожа Оскара Шейлза ему не снилась. Не снились несчастные жертвы. Не снились мертвые дети и жестокие пытки. Снились какие-то мистические бредни вроде тех, которые расследует Малдер из подвала штаб-квартиры, - цветные, сюжетные, захватывающие сны-многоходовки, в которых его спящее воспаленное сознание обладало как будто собственной волей и имело выбор из многих альтернатив, одинаково бессмысленных и лишенных логики.

Пару раз он встретил там себя. Кто-то подводил его за руку к нему самому и укорял. Говорил, мол, посмотри, что ты сделал с человеком. У него не выспавшийся изможденный вид, взгляд психопата, устремленный внутрь себя. У него руки столетнего старца и гастрит. Тогда кошмар превращался в эпопею жалости к себе, - никаких Так-Мне-И-Надо, хотя казалось бы!

Вот что-то такое ему снилось. Проснувшись, он резко сел на кровати и, замахав руками, задел Пэм. Она села рядом, обняла его за плечи, а он обернулся и уставился на нее с ужасом. Это существо было ему незнакомо и не имело с ним ничего общего. Оно не знало сомнений, не страдало паранойей, и даже не представляло, что значит быть пойманным в ловушку, заточенным в темницу собственных больных мозгов. Что значит бродить по своему сознанию во сне и самого себя не узнавать в уродливых цветных сюжетах и перипетиях сновидения.

- Ты ни в чем не виноват, - сказала она. – Ты делаешь все, что можешь. В конце концов, ты его найдешь. Не вини себя.

На этой последней фразе в одну секунду умерла его любовь.

Он ушел в туалет, открыл кран с холодной водой, сунул под него голову и так стоял, как страус, пока голова не начала раскалываться от боли. Отплевывался и фыркал. Даже что-то напевал, потому что первым делом испытал облегчение, - скорее от того, что проснулся, потому что только это успел осознать.

А как объяснишь? Как скажешь:

- Да я и не виню. Ты думаешь не в том направлении, ведь мои вопросы обращены не к Шейлзу. Мне неинтересно, почему он делает ЭТО. Мне интересно, почему я делаю НЕ ТО. Моя голова вставлена не туда, рассудок болен и беспомощен, ум превратился в многолетнее заблуждение. Иллюзию. Фикцию. Обман. Я утратил доверие к самому себе.

Вместо этого он сказал:

- У меня начинается шизофрения.

- Нет, милый…

- Да!

Нелепое, неизвестное науке, насквозь абсурдное создание.

- Ты просто устал.

Накрыла ярость. Даже светлые круги пошли перед глазами, но в тот раз он почти сдержался, ведь труп его нежной привязанности еще не остыл.

Он сказал:

- Наверно, ты права. Я пойду, - возьму чего-нибудь поесть.

- Я тебе сделаю.

- Нет. Лежи, пожалуйста.

- Приготовлю тосты…

- Спи, пожалуйста.

Трагедия превратилась в комедию. Трагическая гибель чувств произошла потому, что возникли неразрешимые противоречия. Противоречия возникли потому, что он узнал о себе кое-что, чего не знал раньше, оказался не совсем таким. Вновь обретенная сущность не могла смириться с Пэм. Любовь превратилась в устаревшую информацию. В засохшую котлету. Это трагедия, но Пэм всегда умела превратить все в абсурд.

Как Пэм умела обосрать весь пафос.

Она сказала:

- Алекс, ты ничего не найдешь на кухне. Я встану и приготовлю тебе гамбургер.

- Я не хочу гамбургер. Пожалуйста, не волнуйся. Спи.

- Ты уверен? Я могу приготовить омлет. Можем заказать пиццу.

Он схватил прикроватную тумбу и швырнул ее в стену. Совсем в другую сторону, повернувшись к Пэм спиной, но она все равно закричала и закрыла лицо руками.

- СПИ! СПИ, БЛЯДЬ! ЕСЛИ Я ВЕРНУСЬ И УВИЖУ, ЧТО ТЫ НЕ СПИШЬ, Я, БЛЯДЬ, НЕ ЗНАЮ, ЧТО Я С ТОБОЙ СДЕЛАЮ!

Кэмерон был у бабушки. До соседских домов далеко, - они живут за высоким забором, так что вряд ли слышали ЭТО. Зря он так сделал, но это была меньшая из страшных зол, которые зародились в тот момент в его душе. Жалко было мебель, обои, стену – она ведь сделана из картона. Жалко обстановку маленькой спальни и двенадцать лет жизни. Но разве мог он поступить иначе?

С тех пор все было так, как будто он стоит на краю глубокой ямы или колодца. Темное дно, - это заплаканное лицо Пэм. Во всем этом кораблекрушении ее мокрое от слез лицо было самым важным, от чего не можешь отвести взгляд, - точно как с дном колодца. От него кружилась голова и ненависть к прекрасной, женственной слабости накатывала как цунами.

Однажды она выросла на пороге кухни в вечернем платье и спросила, нахмурившись:

- Ты еще не готов?

- Что?

Фотографии трупов и номера банковских счетов, распечатки телефонных разговоров и карта штата валялись перед ним на кухонном столе вперемешку с грязными, жирными ножами, осыпанные крошками булочек для гамбургеров, забрызганные соком из свежих сладких груш.

С тех пор, как Пэм начала плакать, фотографии жертв Шейлза пробуждали в нем страшный аппетит. Он прибавил четыре килограмма за полторы недели. Так бывает!

Пэм ответила:

- Мы собирались в гости к Прю. Ты забыл?

- Что?

Он не мог поверить своим ушам. Его пронзила мысль о том, что он не только не может выследить маньяка, - даже страха в собственной жене ему пробудить не удалось, раз она пришла к нему сейчас с этим разговором.

Она замерла на пороге, и ее губы задрожали, как у ребенка.

- Мы никуда не идем, верно?

Он улыбнулся, не в силах поверить в происходящее. Пальцы, вымазанные в груше, прилипли к страшной фотографии.

- Конечно, нет.

Потом он судорожно втянул воздух сквозь стиснутые зубы и отлепил руку от фотографии.

- Ты иди, конечно. А у меня очень много работы.

Пэм. ЭТО сделалось с ее лицом, - она задрала подбородок и сжала губы, чтобы не заплакать.

Он затараторил как полоумный. Так быстро он не говорил никогда в жизни.

- Прости, Пэм, я действительно забыл. Я виноват. Это дело сводит меня с ума, я не могу расслабиться. Из меня сейчас паршивый гость. А ты иди, милая, и хорошо повеселись, ладно? Передай Прю мои извинения. Мне правда очень жаль.

Она подавила вздох и вынула из ушей длинные блестящие серьги.

- Я понимаю. Ничего. Мне не очень хотелось туда идти.

Так она сказала. Подошла к холодильнику, вынула оттуда питьевой йогурт в банке, а когда повернулась к нему лицом, он увидел, что ее щеки блестят от слез. Настоящие крупные слезы катились градом, срываясь с подбородка на кафельный пол кухни. Тушь растеклась, зубы были плотно сжаты, потому что она боялась всхлипывать и стонать, как ей бы хотелось.

Алексу показалось, что ему разнесли череп. Сорок пятым калибром. Ужасная штука, - черепушка разлетается на осколки, как хрупкая фарфоровая чашка.

- Я же сказал, - ты можешь пойти без меня. Это ведь твоя сестра.

Она замотала головой и закрыла глаза. Две темные от туши дорожки на ее лице влажно блестели.

В словах утешения тогда, в спальне, утонула его любовь.

В этих слезах утонул его разум.

Он вышел из-за стола, быстро пересек расстояние между ними и, схватив ее за локоть, с силой потащил к раковине.

Он открыл кран на полную, запустил руку в ее волосы и, как щенка макают носом в его лужу, сунул голову Пэм под мощную струю ледяной воды. Свободной рукой он тёр ее лицо с такой ненавистью, словно хотел стереть именно ЭТО, - надеялся, что под ЭТИМ лицом окажется ТО, другое, которое он когда-то так нежно любил.

Пэм пыталась кричать и отбиваться.

Потом он рывком вернул ее в вертикальное положение, схватил с крючка кухонное полотенце и швырнул его ей в лицо.

- Вали к Прю! Я тебя убью, если ты не будешь веселиться!

Она судорожно хватала ртом воздух, как будто он ее топил. Хотя черт знает! Может, и топил!

Через неделю он возвращался с работы как обычно, если не считать того, что все летело в задницу каждую секунду, но что в этом особенного? То же самое может сказать о себе каждый второй американец.

Он приехал домой, завел машину в гараж, подумал, - не худо бы постричь газон. Ведь можно одновременно стричь газон и думать.

Он вошел в кухню, намереваясь что-нибудь съесть, заглянул в холодильник, достал оттуда кусок холодной курицы гриль, купленной накануне, и только усевшись за стол заметил возле раковины Пэм.

Он навсегда запомнил этот момент и быстро, изумленно заморгал, потому что это было самое нелепое и неуместное, что он видел в своей жизни.

Кто это?

~~~~~~~~~~

fin