…

Дело было не в том, что мы так решили. И даже не в том, как на это отреагировали. Дело было в том, как мы собирались дальше жить.

И вопрос, все ли будет в порядке, был задан Дэну именно с этим подтекстом. Предположение, правда, оказалось ложным.

…

Дэн переживает за Роршаха. Неправдоподобно мне улыбается, а на деле смешно хмурит брови, придавая своему и без того детскому лицу еще более забавное и милое выражение.

- Он такой… бескомпромиссный, – говорит он, и я решаюсь. В конце-концов я Роршаха почти не знаю, может мне будет проще, чем Дэну.

Хотя Дэн и не пробовал с ним говорить.

…

В коридоре пыльная и затхлая темнота. Пронизывающий ледяной ветер за порогом сейчас кажется даже приятным.

Я нахожу его в кухне – он сидит за столом, сцепив пальцы в замок, и внимательно смотрит на стоящий перед ним полупустой и мутный стакан.

Я прислоняюсь к косяку двери.

- Привет.

Он отзывается, без интонаций, словно эхо.

- Привет, Шелковый Призрак.

Я морщусь, но молчу. Подхожу к нему сзади, переступаю с ноги на ногу. Киваю на соседний стул.

- Можно мне сесть?

- Садись.

У него всегда был необычный голос. Из-за фактического отсутствия внешности, именно голос был тем, что характеризовало для нас Роршаха. Тихий и хриплый полушепот, словно ему тяжело говорить, да и говорил он в общем нечасто. А сейчас вообще почти перестал.

Я осторожно сажусь и опускаю голову, соображая, с чего начать. Он мне помогать не собирается, скользит равнодушным взглядом по бликам на стенках стакана.

Сукин сын…

…

- Пришла протянуть стакан воды умирающему?

- Вовсе нет. Я хочу поговорить.

- О чем?

Я перевожу дыхание.

- Дэн волнуется за тебя.

Он усмехается, но усмешка выходит совершенно мертвой.

…

Он перестал носить маску; с того самого дня, когда Джон едва не убил его, перестал. Но Джон не стал бы убивать… Роршах не понял вовремя, что слова о человечности сведут на нет все его шансы погибнуть за высшее благо.

Человечность для Манхэттена не пустой звук. Но он понимает ее так же, как и все в этом мире – по-своему. И пока есть хоть какая-то возможность не убивать… связать по рукам и ногам, заставить молчать и просто сломать… но не убивать.

Он не убьет.

Но сейчас, глядя на Роршаха, я вздрагиваю, подумав, что может Манхэттену и правда стоило его убить.

…

- Ты не понимаешь решение Эдриана?…

Он ощеривается и его хриплый голос превращается в рычание.

- Ваше решение, хочешь сказать? Не собираюсь понимать.

- Но ведь ты знаешь, что другого выхода не было!

- И что с того? - Он вскидывает голову и сверлит меня мутным не то от злости, не то от алкоголя взглядом. – Этот чудесный мир тупорылых панков и слабоумных хиппи давно уже мертв. Эти идиоты не способны даже думать, если так запросто верят в вину Манхэттена.

- Манхэттен не против…

Голос почему-то не дрожит.

Роршах прищуривается. Я впервые вижу, как он это делает, вижу его лицо, и это очень странно.

…

- Никаких компромиссов значит?…

Он смотрит на меня в упор. Не меняя выражения лица отвечает:

- Никаких.

Я закрываю глаза, понимая, что Дэн беспокоится не зря.

И дело не в потере хрупкого всеобщего мира, а в том, что мы на глазах теряем одного из наших…

…

Он поднимает стакан и разглядывает его на свет, с трудом пробивающийся в комнату сквозь грязное оконное стекло.

- Водка удивительный алкоголь, знаешь? Один стакан равносилен где-то трем стаканам мартини. На вкус конечно хуже, но у всего есть свои минусы. – Он усмехается. – Еще одна польза от примирения с СССР.

Я смотрю на него, в его глаза и впервые замечаю, какого они цвета. Бирюзового, словно морской прибой. Не зеленого, не синего, не голубого – именно бирюзового. И сейчас, когда солнечные лучи ломаются на стенках стакана, в его глазах отражаются тусклые блики, и это завораживает.

…

Я никогда не знала Роршаха.

Я знала Манхэттена. Ровно в той степени, в которой простому человеку максимально возможно было его знать. Он говорил мне это, да и я сама это чувствовала. Я действительно знала Джона Манхэттена, и он долгое время был для меня всем миром.

Джон… Если бы он умел любить по-человечески, я ни на кого его не променяла бы…

…

Я знала Дэна. Хотя вряд ли хоть кто-то из наших его не знал, он всегда был открытой книгой. Добрый, незлопамятный, доверчивый. Никакой не супергерой.

А впрочем мы все не слишком-то похожи на спасителей и мессий. Особенно теперь.

…

На сборищах Хранителей я смотрела на Джона, ловила на себе взгляд его белых глаз, светящихся изнутри мягким рассеянным светом, краснела и отворачивалась. Иногда смотрела на Дэна и улыбалась, заставляя уже его краснеть и отводить глаза. Иногда смотрела на Комедианта, когда было настроение бросить вызов, а он ухмылялся мне в ответ. Одной половиной рта, потому что другая всегда была занята сигарой. Ухмылялся, а шрам, тянущийся через всю правую половину его лица, от виска до подбородка, растягивался, превращаясь в жутковатую полуперевернутую улыбку, карикатуру той, что была на его значке…

Но я никогда не знала Роршаха.

И вряд ли хоть кто-то из нас его по-настоящему знал. Даже Дэн, работавший с ним намного чаще остальных. Он как-то сказал, что Роршах всего один раз назвал его другом.

И очень редко, наблюдая за игрой теней в его маске, я отрешенно думала, можно ли как-то по ним определить, что он чувствует… Когда спокоен, когда злится, когда радуется…

Хотя не помню, чтобы он когда-нибудь чему-нибудь радовался.

…

- Роршах, я хочу помочь…

Я протягиваю к нему руку, он резко убирает свою. Поднимает голову, смотрит на меня, и я пытаюсь подавить желание отодвинуться.

- Не пытайся, Шелковый Призрак.

- Говори «Лори», пожалуйста.

- Хочешь приучить меня к нормальным именам? Первый шаг к нормальной жизни?

Я теряюсь.

- Я только…

- Не надо. Иди к Дэну. Скажи, что все в порядке. Армагедона не будет.

- А тебе он нужен, что ли?! – Я резко встаю из-за стола. Он вновь поднимает на меня взгляд, но я больше не хочу молчать. – Не притворяйся, Роршах! Тебе на самом деле плевать на твои хваленые бескомпромиссности и прочее дерьмо. Ты просто не умеешь жить в таком мире. Тебе кажется, что все вокруг сошли с ума, и ты просто боишься. Всех этих счастливых людей боишься, они всего лишь живут и радуются жизни, а ты не можешь не считать их ублюдками, которые прячут ножи за спинами и ни на что не способны кроме предательства. Вот и цепляешься за этот твой гребаный обман, на котором все построено, но и что с того, черт возьми?! Что если бы мы рассказали все, как ты и хотел? Ты хотел войны? Не верю. Или ты считал, что нас поймут? – Я со злостью смеюсь. Настал мой черед прищуриваться. – Может все-таки веришь в людей, Роршах?

Он резко встает и перегибается через стол ко мне.

- Я не верю в людей.

Я хочу ответить что-нибудь такое же резкое и гадкое, но упускаю момент. И чувствую, что гнев во мне испаряется.

В его голосе злость, но я все же умею различать за нею боль.

И больше всего мне сейчас хочется спросить: «Почему?», но я просто смотрю на него. Он устало закрывает глаза и садится. Прижимает ладони ко лбу, словно у него болит голова. Может и правда болит, кто знает, сколько он выпил.

- Ты многого не знаешь, Шелковый Призрак. Не о мире, ни о войне, ни обо мне. Не знаешь даже моего имени, иначе не забыла бы его назвать. А я знаю, что ты очень хочешь вправить мне мозги, процентов на шестьдесят потому что хочешь помочь Дэну и на сорок – потому что тебе жалко меня. Не надо меня жалеть. Дэна можешь, он не будет против…

- А ты против? – тихо говорю я.

- Жалость опасна. Жалеть стоит либо не переходя границ, либо на расстоянии. Иначе пожалеешь ребенка, которого отец охаживает ремнем, выбьешь родителю пару зубов, а потом выяснится, что ребенка били за дело и, оставшись безнаказанным, он станет считать, что ему все дозволенно. Или пожалеешь бродячего пса, а когда он будет кусать тебя за руку, не сознавая, что его гладят, а не бьют, ты будешь сильно жалеть о том, что когда-то его пожалела… Лори.

Он не собирался с силами, чтобы произнести мое имя, нет. Просто выдержал паузу, чтобы это прозвучало еще более ядовито.

Я отрешенно думаю, что он красиво говорит… Наверное он мог бы очень хорошо писать, если бы хотел…

…

Он залпом допивает стакан.

- Не пытайся. Не трать силы. Без компромиссов.

Я смотрю на свои руки, сцепленные в замок. Я знаю, что никогда мы ни до чего не дойдем…

И дело не в бескомпромиссности. Дело в нас. В наших причинах, по которым мы все хотим разного мира.

Того, который был бы удобнее нам.

…

Я поднимаюсь из-за стола.

- Удачи, Роршах… - Он молчит. – Приходи к нам, когда захочешь.

- Непременно, – глухо отвечает он.

Я прикрываю за собой дверь.

…

fin