…

автор: болен Реньши
фандом: Devil May Cry
персонажи: Леди, Данте (не пейринг все-таки, не раскатывайте губу раньше времени.)
спойлеры: post!game
рейтинг: PG ("за фантазии на тему топора")
жанр: со-о-опли ангстовые
слов: предположим, что мало
дисклеймер: ну да, самое главное
achtung! у автора проблемы с крышей нет, серьезно, мой муз со мной развелся и переехал жить к соседке, которая замечательно готовит котлеты.

Анике в подарок. типа. я искренне считаю, что дарить надо флафф, посему прошу прощения еще и за это.

p.s. это еще и на 10х10, на одноименный челлендж. но это так, между прочим.

…

Я чувствую его.

Чувствую, что он где-то рядом, неподалеку, не оставляет меня; темной тенью следует за мной, тайно, не показываясь. Иногда я оборачиваюсь, и мне кажется, что он там, в тени домов, стоит неподвижно, смотрит на меня. И иногда я подхожу ближе – только чтобы убедиться, что его там нет.

Я бы сказала, что только от одного лишь ощущения его присутствия мне хочется выхватить из-за пояса пистолеты. Я бы сказала, что ненавижу демонов, всех без исключения – злых и не совсем злых; сказала бы, что готова убивать их всех, одного за одним.

Но не скажу. Скажу, что его присутствие меня успокаивает.

…

Мои дни гнева наполнены кровью и болью. Мои руки липкие от крови – моей и не моей. Иногда я просыпаюсь – широко открываю глаза и, лежа на спине, смотрю в потолок – и на моих щеках следы слез – слез боли, обиды и чего-то еще.

Я упиваюсь гневом и яростью, упиваюсь отчаянием и беспросветностью; я растворяюсь в них, сливаюсь с ними. Я уже давно не Мери, и теперь уже едва ли даже Леди; мне сложно сказать, где заканчивается параноидальная жажда убивать-убивать-убивать демонов и начинаюсь сама я.

Но я знаю одно – он следит за мной.

…

Мы сталкиваемся под утро, когда серый рассвет медленно вытесняет хмурую ночь. Сталкиваемся, когда я возвращаюсь домой – мокрая от дождя, окровавленная; и когда он ждет меня там, откинувшись на спинку стула, закинув ноги на стол, закрыв глаза.

Он такой же, как и всегда.

Демон.

Из тех, кому идет и кровь, и дождь, и грязь. Он демонически-ненатуральный, но, в то же время, куда более естественный, чем я. Для него это естественно – убивать, калечить и причинять боль. Для них – демонов – это естественно.

…

Я выхватываю пистолет, но он не двигается. Даже не открывает глаз.

Готова поспорить – он слышит биение моего сердца, слышит шум крови у меня в ушах, слышит щелчок взведенного курка. Но он не двигается. И я медленно опускаю оружие.

– Что ты здесь делаешь?

Он открывает глаза. Усмешка на его губах все та же, что и всегда, насмешливо-издевательская. Он отталкивается ногами, наклоняя стул; и я не успеваю заметить, откуда в его руке вдруг появляется пистолет.

Усмешка на губах все та же, когда он прицеливается в меня.

– Бам.

…

Я вздрагиваю. Вопреки всему, вопреки желанию не шевелиться, замереть. Я вздрагиваю и отшатываюсь в сторону, стискиваю в руке рукоятку пистолета. И только тогда останавливаюсь – напряженная, готовая.

И тогда он смеется.

…

Он смеется, и в следующую секунду он уже на ногах, уже рядом со мной; и его пальцы стискивают мои плечи, встряхивают, разворачивают. Мой пистолет упирается ему в грудь, и я могу выстрелить в любой момент, но я не стреляю.

Он разворачивает меня к зеркалу.

…

Изображение мое – яркое, четкое и, несомненно, мое. В зеркале отражаюсь я – окровавленная, мокрая; и слипшиеся от крови волосы падают на мое лицо, почти – но не совсем – закрывают мои разноцветных – как у отца – глаза.

И я вздрагиваю.

– Теперь понимаешь? – спрашивает он. Спрашивает тихо, наклонившись к моему уху; и в зеркале отражаются его белые волосы, его руки в черных перчатках, все еще стискивающие мои плечи. Но лица его не видно. – Посмотри на себя.

Он больше не смеется – отмечаю вдруг я. Больше не смеется.

…

Это плохо, что он не смеется.

Это плохо.

И я смотрю на себя – на себя в зеркале, и мне вдруг начинает казаться, что отражение неправильное, искаженное, и что это не я там. Не я – только оболочка.

…

Я вычеркнула Мери из своего прошлого. Маленькую девочку, беззвучно плакавшую по ночам. Маленькую Мери, до смерти боявшуюся своего отца. Маленькую Мери, слабую, жалкую, растерянную.

Я забыла о Мери. Я давно уже не Мери.

…

Я закрываю глаза, и в темноте остаются лишь ощущения. Я чувствую, как его пальцы стискивают мои плечи – сильно, так, что наверняка останутся синяки. Чувствую, как его волосы щекочут мою шею.

И этого мне мало. Я прогибаюсь назад, ближе к нему; чтобы ощутить его тело, ощутить его – реального, существующего, пусть даже и демона. Того, который следил за мной и не оставлял меня одну.

…

Он отпускает мои плечи. Его руки соскальзывают с моих плеч, ниже. Скользят по груди, вниз. Я чувствую, как расстегивается застежка, и как он снимает с моей спины Калину Энн. А потом его руки опускаются еще ниже, к поясу.

Я понимаю, что он делает – разумом. Я могу представить, чего он хочет, я могу даже сосредоточиться на этой мысли, и – может быть – тогда колени не будут дрожать. Я могу – но я не представляю. Потому, что мне страшно.

…

Темнота пугала меня. Темнота, тишина, ночь – все это значило только одно.

«Ты же хорошая девочка, Мери?»

И тогда я начинала дрожать.

…

Я выбрала странный способ – расстреливать свои ночные кошмары. Я стреляла в них в упор, чтобы не надо было целиться, не надо было на них смотреть и бояться. Я убивала демонов, и с каждым демоном я убивала частичку его – отца. Каждый убитый демон приближал меня к цели.

У меня была цель. Мне нужен был мой гнев.

…

Я чувствую, как он снимает с меня пояс с пистолетами. И как его руки опускаются еще ниже.

Тогда я стреляю. Наугад, не открывая глаз. Стреляю в темноту, в свой последний ночной кошмар, в упор. Стреляю, не целясь; и отдача от выстрела толкает меня назад, и я чувствую брызги его теплой крови на своей коже.

И открываю глаза.

…

– Ну и сколько можно? – фыркает он. Зажимает дуло моего пистолета рукой, тянет на себя – и я отпускаю. – Не наигралась еще?

Кажется, я готова.

– Ты же не умрешь, - отвечаю. – Одна пуля для демона – это ерунда.

– Ты испортила мне плащ, Леди.

…

А потом я начинаю рассказывать. Быстро, не по порядку. Одно за другим. Рассказываю о своих днях гнева, пустоте, темноте.

Я говорю, говорю и говорю – отвернувшись, уставившись в пол; и я не уверена, что он стоит у меня за спиной и слушает.

…

Он и не стоит. И – может быть – не слушает.

Когда я оборачиваюсь, он сидит на стуле, закинув ноги на стол – так же, как и до того. До того, как я снова застрелила его.

– Я никогда раньше не видела моря, веришь?

Он почти усмехается. Почти – потому что усмешка какая-то неполная, неправильная – усмешка не до конца, чуть горьковатая.

– Верю.

– И что теперь?

Он протягивает руку, ладонью вверх.

– Пойдем.

…

Я вытягиваю ноги и засыпаю их песком, сверху; холодный белый песок и холодный ветер с моря, запах соли и влаги. Впервые мне кажется, что сейчас – еще чуть-чуть – и я, наконец, смогу забыть. Настолько, насколько это возможно – спрятать как можно дальше, засыпать другими воспоминаниями, как песком.

– Ты еще многого не видела. Не только моря.

Он лежит на песке, растянувшись; и небо над нами низкое и серое, и море беспокойное, но мне – почему-то – спокойно. И я перебираюсь к нему поближе, ложусь рядом.

– Да, - говорю. – Но это же поправимо?

– В отличие от моего плаща – да, – морщится он.

Я смеюсь в ответ; вскакиваю на ноги и бегу по песку к морю.

…

end

…