Да. Посвящаю сестре-близняшке Шпи и нашему Клубу Окончательно Свихувшихся.

And I don't know
This could break my heart or save me
Nothing's real
Until you let go completely
So here I go with all my thoughts I've been saving
So here I go with all my fears weighing on me

Год и три месяца.

Она даже делает пометку в настенном календаре, который висит на кухне. Обыкновенный настенный календарь с видами Лондона.

Она ходит босиком по кухне и переставляет с места на место посуду: готовит Аарону завтрак, а у самой кусок в рот не лезет.

Год и три месяца. Три месяца назад она испытала жуткое желание напиться, одурманить себя: ей звонил Джек, который уже давно и беспробудно пил, он говорил, бормотал что-то невнятное, а она сидела, слушала, тупо, даже не плача. Но осознавая, что каждое слово, им сказанное, к истине ближе всех трезвых слов.

Она опасалась, что Джек, в конце концов, сорвется глубже, но ничего не могла поделать: он был в Лос-Анджелесе, она в Сиднее, ничего не изменится – да и зачем? Зачем… Держаться друг за друга нужно ровно настолько, чтобы не раздирать старых ран, не дышать на них, не прикасаться. Как это все-таки пафосно звучит: раны…

Такого неистового желания выпить (напиться) у неё не было со школы, когда она изображала из себя бунтующую и независимую деваху. Тогда она часто приползала домой на бровях: не потому что ей нравилось, а потому что хотелось позлить мать. По крайней мере, она поняла это потом, с ужасом оглядываясь на свои прожитые шестнадцать лет. Потом – бессонными ночами над койкой матери. После того, что с ней случилось, после встречи с отцом – удивительно, но после у неё не разу не возникло желания напиться. После – это не то, что до.

После – это не то, что до.

Сейчас ей кажется, что глоток виски её спасет, честное слово, спасет, немножко поднимет над этой реальностью - год и три месяца, и все станет на свои места. Все станет легче.

Она уже замерла, зацепилась за это наваждение, как услышала хлопок двери детской и шлепки босых детских ножек: сын перенял её привычку ходить по дому без обуви.

Three months and I'm still sober
Picked all my weeds but kept the flowers
But I know it's never really over

Год и три месяца. Значит, она держится уже три месяца. Правда, она сомневается, что когда-нибудь это пройдет.

Аарон на детском стульчике пьет сок из бутылочки, периодически фыркая: капли попадают на стены.

- Не балуйся, солнышко.

Он подчиняется: у него замечательный характер, он слушает её с полуслова, она должна быть счастлива и горда. Она счастлива и горда – она хорошая мать.

Включает радио. Щурится: солнце пробивается сквозь полуопущенные жалюзи.

Конечно, по-другому и быть не может – начинает играть заезженная, с разболтанным мотивом, с насмешливыми простыми словами, которым хочется подпевать хором, песня, с его голосом в конце.

«Здравствуй, - думает она. – Ну вот и ты».

Аарон никак не реагирует на голос по радио. Хотя… На секунду – или это ей только кажется – он замирает с мимолетным выражением озадаченности на детском личике. Вроде бы он слышал этот голос… когда-то…

Боже, какой бред. Это только ей хочется, чтобы так было. Только ей хочется видеть это.

And I don't know
I could crash and burn but maybe
At the end of this road I might catch a glimpse of me
So I won't worry about my timing, I want to get it right
No comparing, second guessing, no not this time

Её окружают друзья из прошлой жизни, которые честно стараются не лезть ей в душу. Похвально. Не всегда получается, но похвально.

Они тщательно пытаются не задавать ей лишних вопросов. Честно пытаются растормошить её, вытащить в мир, гудящий, оглушительный мир. Они обещают, что она не потеряется в нем. Легкий, невесомый призрак её прежней – вот, что они пытаются ей показать. Их нельзя осуждать: они желают ей добра. Но ей трудно. Трудно.

Однако, почему бы не попробовать, бесстрастно думает она? И сегодня, в год и три месяца, она соглашается пойти с ними в какой-то ресторан: она даже не помнит, по какому поводу.

«Я напьюсь там, - грустно усмехается она, - О, это точно».

Three months and I'm still breathing
Been a long road since those hands I left my tears in but I know
It's never really over, no
Wake up

Тетя Линдси любит Аарона – это удивительно, но это так. Возможно, меня она тоже любит, думает она. По-своему, но любит – ведь не зря она не бросила меня.

Аарон питает к тете взаимную любовь, он смеется, когда она щекочет его и целует за ухом. Тетя Линдси опускает его на ковер, к игрушкам, которые занимают в её квартире целый угол ( с недавних пор) и переводит на неё взгляд.

- Хорошо выглядишь, - суховато одобряет она. – Но глаза никуда не годятся. Что за мрачный взгляд? Тебе опять звонил твой братец?

Если у тети Линдси чего и не отнять, то это непоколебимой, кондовой ненависти ко всем Шеппардам.

- Нет, - ответ короткий, простой, лаконичный. Тетя понимает.

- Так не может продолжаться вечно, - тем же тоном говорит Линдси. – В конце концов, это была не самая великая любовь.

«Да, разумеется».

Она выходит от тети на негнущихся ногах, зациклившись на монотонном стуке своих каблуков, садится в такси и смотрит на свое отражение в зеркале заднего вида.

Ей кажется, что она – не она. Она себя не узнает.

Three months and I'm still standing here
Three months and I'm getting better yeah
Three months and I still am

Three months and it's still harder now
Three months I've been living here without you now
Three months yeah, three months

Год и три месяца.

По дороге в ресторан она гонит от себя мысли – воспоминания – о тех, кто остался. Она гонит мысли о могилах в мокром песке. О мертвых и живых – там.

Нет, она не осталась бы никогда, ни за что. Она не имела права: у неё был сын. Она не имела права, она не хотела… и она не могла допустить, чтобы его жертва оказалась напрасной.

Она не осталась. И теперь она едет, как ни в чем не бывало, спустя год и три месяца, в развлекаться. У неё мать в многолетней коме, губящий себя выпивкой, сходящий с ума старший брат, у неё груз тайн и секретов, которых она не рассказала никому – ни психоаналитику, ни журналистам, ни полицейским, ни священнику на исповеди…

Three months and I'm still sober
Picked all my weeds but kept the flowers

Она не напилась. Она даже не прикоснулась к вину, пока вокруг все методично напивались, и брат Дэна попытался положить руку ей на колено под столом. Она сбросила руку, выскользнула в проход между столиками – незамеченная. Вышла на улицу, в ночную городскую жару.

Она была пьяна от своей трезвости, душившей её вместе со словами тети Линдси о том, что это была не самая великая любовь. Она прошептала что-то самой себе, даже не осознав, что и увидела его на противоположной стороне дороги. Он стоял, совершенно спокойно, так обыкновенно, будто ждал её там на обычное, рядовое свидание, на которое она слегка – на год и три месяца – опоздала.

Она шагнула вперед. И бросилась бы через дорогу, через шоссе, под колеса машин, если бы огромный автобус с рекламой Apollo Bar не пролетел мимо. Конечно, когда он скрылся за перекрестком, на той стороне уже никого не было.

Ей было очень больно вдыхать воздух: будто опалило легкие. Как во сне она достала телефон и набрала номер тети:

- Тетя Линдси?

- Да.

- Как там Аарон?

- Прекрасно. Мы посмотрели с ним мультсериал, с аппетитом поужинали: он спит. Я хотела сказать, ты можешь не торопиться и спокойно…

- Нет, тетя. Спасибо. Я сейчас приеду.

Three months and I'm still breathing
Three months and I still remember it
Three months and I wake up

Если бы Аарон Литтелтон уже умел хорошо разговаривать, проснувшись, он бы сказал, что ему снился папа. Не тот, что когда-то поучаствовал в его зачатии: тот, Томас, узнав, что Клер была в списке пассажиров пропавшего рейса, больше года назад сел на иглу и скончался от передозировки в вонючем притоне «свободных художников». Тот, не испытывавший к нему любви, не мог ему присниться – Бог бы не допустил.

Но если бы Аарон умел разговаривать, он бы сказал, что видел во сне настоящего отца. Он играл с ним возле океана, на пляже – на незнакомом пляже, скорее всего, не сиднейском. Они играли, смеялись, и все это было так замечательно, как наяву. Правда, потом отец ушел. Он сказал что-то – Аарон не запомнил, но почувствовал, что это важно. Что-то про любовь. Наверно, подумал Аарон, я вспомню, когда вырасту.

На секунду он проснулся. Рядом с его кроватью сидела мама. Красивая. Любимая. Она гладила его по волосам теплой мягкой ладонью.

- Спи, малыш, - шептала Клер, - Спи, мой маленький. Спи.

The end.