*=*=*=*

1. Джонни Кэш

where are we?
what the hell is going on?
the dust has only just began to fall
crop circles in the carpet

*=*=*=*

Спустя четыре минуты после появления на свет Джеймса Форда, на электростанции, обеспечивающей Баптистский госпиталь в Восточном Теннесси, произошла авария.

Если бы он был религиозным человеком, то назвал бы это знаком свыше. Но он не такой. Все идет так, как должно идти. И нет смысла поднимать этот вопрос.

Восемь лет спустя, или около того, его папаша всадил в его мать пулю, а потом разбрызгал собственные е*аные мозги на кровать своего сыночка.

Джеймс Форд, должно быть, переслушал Джонни Кэша в детстве. Он не зовет Фолосомскую тюрьму домом, никогда не был в Рено, но он пристрелил человека. Просто чтобы увидеть, как тот подохнет.

Если бы он был религиозным человеком, то сказал бы, что из-за этого дерьма и попал на остров. Но он не такой.

Все идет так, как должно идти.

*=*=*=*

Забавно.

Забавно, о чем думаешь, когда кажется, что через несколько секунд ты отбросишь коньки.

Он не откладывал в памяти самые важные моменты жизни. Он не размышлял над событиями, которыми можно гордиться, не вспоминал места, где так никогда и не побывал, не перебирал в уме женщин, которых так и не отымел. Он не раскаивался в неправильных поступках и не лил крокодиловые слезы по несбывшимся мечтам.

Вместо этого он увидел отца. Он увидел отца на крыльце, парадном крыльце их дома. Он пел. Пел медленно, протяжно, завораживающе, как гимн.

“When I was just a baby, my mama told me, “Son,
Always be a good boy; don’t ever play with guns.”
But I shot a man in Reno, just to watch him die.
When I hear that whistle blowin’ I hang my head and cry”.

Этого никогда не было. Но когда отвалился хвост самолета и кислородная маска на веревочке дергалась перед ним в конвульсиях, он мог поклясться, что это было на самом деле.

Он очнулся и понял, что умудрился каким-то образом нажраться песка. С песком во рту и подернутыми красновато-кровавой дымкой глазами. И он вспомнил. Все.

Время текло неторопливо, как песок сквозь песочные часы. И вдруг он уже на плоту, плывет к горизонту и садящемуся солнцу.

Он сжимает ружье вспотевшими ладонями. Раскаленный металл клеймом впечатывается в кожу. Пальцы на спусковом крючке, солнце в такт с пульсом бьется в сонной артерии. Он сжимает ружье, как распятие, и отчаянно хочет побывать в Рено.

2. Капитан Ахаб

sinking, feeling
spin me around again
and rub my eyes
this can’t be happening

*=*=*=*

Называйте меня Сойер.

*=*=*=*

В три часа восемь минут поутру Джеймс Форд открывает глаза под водой.

Соленая вода жгучей болью ошпаривает глаза, и он закрывает их. Его плечо горит, горит, горит и, бл*ть, просто п*здец как болит.

Его никогда не подстреливали, как утку, до этого. Болит… болит просто ох*енно сильно. Настолько сильно, что он даже не предполагал, что так бывает.

Вопреки здравому смыслу, излишков которого у него, впрочем, сроду не было, он снова открывает глаза и все, что видит, - это пролитые чернильные чернила. Чернильная тьма, ведущая в ад.

Он слышит голоса, голоса умоляют его, слезно просят остаться здесь, задержаться подольше.

“Останься, останься здесь. Останься со мной”. Несмотря на головокружение, он готов поклясться, что это Кейт. Веснушка где-то рядом, в ложе этого чернильного океана лежит обездвиженная и безжизненная. И зовет его. Умоляет его остаться. С ней и остальными русалками, с непроницаемой тишиной и бездонной тьмой.

Может, он останется. Звучит заманчиво. Кажется.

Он плавно опускается все ниже и ниже. Это так легко.

Нет. Твою мать, нельзя умирать так. Если собираться сдохнуть, то сдохнуть во вспышках выстрелов и разрывах пуль, с кольтом в каждой руке и самим дьяволом, орущим непристойности твоими устами. Но не так. Не так.

Еще слишком рано.

*=*=*=*

Он когда-то где-то читал об этом. Или, может, видел на канале Дискавери. Вообще-то, по*уй, откуда он это помнит. Особенно по*уй сейчас, когда холодная вода разлетается брызгами вокруг него. Акулы выслеживают свою добычу по стуку сердца.

Он думает об этом, когда серебристый лунный свет скачет, прыгает, вышагивает по водной ряби, рябит вместе с движением, похороненным под вздымающейся гладью.

Акулы слышат биение сердца. И Сойер пытается притвориться, что у него нет сердца. Опять.