Она живет в последнем доме слева, который никогда никому не принадлежал. В доме песочно-желтые стены, и скользкие половицы в прихожей. Она спит одетой, потому что время неспокойное, и нужно быть постоянно готовой к эвакуации. Хотя спит она плохо и мало, по ночам иногда сидит на веранде и смотрит в слезящиеся глаза звезд, пока головокружение не становится нестерпимым.

Почти ничего не ест. Любит оливки, у них терпко-солоноватый вкус, как у слез. Вылавливает их прямо из банки. Что же касается настоящих слез, то Клер давно уже не плачет. Она поняла тщету рыданий.

Она до сих пор не знает, почему Другие позволили ей остаться. Все было просто: она попросила, они согласились. Наверно, когда-нибудь они потребуют что-то взамен. Клер ждала этого и не боялась. Ей было все равно.

Каждый день ей мучительно хотелось умереть и так же мучительно хотелось прожить еще один день. А потом еще. И еще. Чтобы дожить, наконец, до того дня, когда она снова увидит своего мальчика.

Однажды Чарли уже вернул ей Аарона. Но никто теперь не вернет самого Чарли. В спальне Клер возле кровати стоит его гитара, а на столике лежит кольцо. Когда-то именно это кольцо в пустой колыбели сына спасло Клер от безумия. Она цеплялась за мысль о том, что непременно должна передать его Аарону, как хотел Чарли, и что обязательно, обязательно сделает это однажды. Скоро. Очень скоро.

Надо только выжить.

У Клер есть пистолет, хотя она ненавидит его, тяжелый, пахнущий металлом и порохом. Она так и не научилась стрелять как следует. Но все равно таскает его с собой за поясом джинс, потому что таковы правила – никуда без оружия. Другие доверяют ей, хотя она по-прежнему не одна из них. Это странно, но, с другой стороны, Клер и сама знает, что никогда не приставит ствол ни к чьей голове.

«Никогда не говори никогда».

Каждое утро она встает на рассвете, и маленький катер увозит её и еще нескольких человек на соседний, «рабочий» остров. Увозит «первым рейсом», основные начнутся только через два часа.

Клер повязывает волосы платком-банданой, достает из кладовой все необходимое, и начинает уборку. Она моет полы лабораторий с монотонной тщательностью, до блеска, до стерильности. Она никогда на была помешана на чистоте, но почему-то прекрасно справляется.

Через два часа, стащив с рук пахнущие хлоркой резиновые перчатки, она возвращается на главный остров, и долго сидит на берегу океана, всматриваясь в волны и вслушиваясь в шелест пены. Иногда она почти впадает в транс, загипнотизированная этим зрелищем и этими звуками. Тогда ей чудится голос Чарли и плач Аарона. Тогда Клер встает и возвращается в свой последний дом слева.

Она часто мерзнет, несмотря на тропическую жару. Ей нравится ливень, потому что в потоках воды ей иногда мерещатся лица матери, тети, Чарли и даже отца. Только её сыночка нет среди этих призрачных ликов.

Клер постоянно представляет себе, каким он вырос, её малыш. Она пропустила уже два его дня рождения. Она каждый вечер поет колыбельные в пустой комнате. Об этом никто не знает, но если бы кто-нибудь узнал, то вряд ли счел бы её сумасшедшей.

***

Их дом – последний по левой стороне улицы. Здесь всегда тишина и чистый воздух. Пригород – то, что нужно для маленького ребенка. Спокойствие.

Кейт не очень любит показывать Аарона другим людям. Хотя мальчик – чудо.

Она обожает его купать, намыливать мягкие светлые волосики детским шампунем, пахнущим клубникой. Покупает ему миллион игрушек, не боясь избаловать. Хотя по-настоящему он любит только две: белого медведя из плюша и простенькую модель вертолета (для радиоуправляемого Аарон еще слишком мал). Кейт не хочет даже предполагать, чем обусловлены его пристрастия.

Аарон очень самостоятельный. Пытается одеваться сам. Всегда кладет на место игрушки и относит посуду в мойку. Он не слишком разговорчивый, но умненький и улыбчивый малыш. Он никогда не зовет Кейт по ночам. Он не боится темноты и никогда не обращает внимания на шум.

«Он же родился на острове».

Слова Клер.

Кейт боится вспоминать Клер.

Она предпочитает думать, как же она однажды ответит Аарону на вопрос о том, кто его отец. Если Аарон задаст его. Хотя… конечно же, задаст.

«А я даже у Клер об этом не спросила».

Тут бы рассмеяться, пусть и горько, но Кейт начинает плакать. Она вообще часто плачет перед сном.

Она убеждает себя в том, что поступила правильно и нечего мучиться от стыда. Она любит Аарона как родного сына. Он – её сын.

«Ты не обманешь его, Кейт».

Слова, однажды сказанные Джеком.

Перед сном Кейт включает Пэтси Клайн и забирается под одеяло, кусая губы. В коридоре слышно шлепанье детских ножек, и в спальню заглядывает Аарон.

- Почему ты еще не спишь, приятель?

- Я тебе рисунок нарисовал, мамочка.

Цветными карандашами он изобразил их дом. Рядом – их с Кейт, возле крылечка. В небе…

- А это чайки, - поясняет Аарон.

Кейт пытается скрыть неведомо откуда взявшееся чувство тревоги. Целует малыша в лоб, крепко прижимает к себе.

- Это просто прекрасно, милый. Спасибо.

Аарон кивает с комичной серьезностью, оставляет рисунок Кейт и собирается возвращаться к себе.

- Эй, милый, - окликает его Кейт. – Хочешь сегодня спать со мной?

Он отрицательно мотает головой. Такой маленький, серьезный, независимый.

У Аарона есть маленький секрет, которым он не делится с мамой. Он не боится темноты, потому что каждый раз перед сном слышит, как будто издалека, как кто-то поет ему тихую, прекрасную колыбельную.

Аарон верит, что этого его ангел-хранитель.

Fin.