. .

Jack and Jill went up a hill to fetch a pail of water. Jack fell down and broke his crown and Jill came tumbling after.

. .

В воздухе джунглей витает что-то смутно знакомое, и Кейт уже догадывается, что так будоражить может только запах смерти.

Утро выдалось ясное и тихое. В отдалении приглушенно шумят волны и птиц совсем не слышно. Они вышли, едва забрезжил рассвет. Пятеро, держащие путь через островные пляжи, ведомые Майклом, позволяющие увлечь себя все дальше и дальше. И если зловещее безмолвие утра есть знамение, то оно пророчит им что угодно кроме благополучного возвращения.

Перед ними неожиданно вырастает склон, густо поросший кустарником, - дорога резко начинает идти в гору, что затрудняет подъем.

Джек с Майклом возглавляют шествие, Херли плетется позади.

Преследователей двое. И эти двое явно сели им на хвост, хоть и держатся на почтительном расстоянии, прячась за деревьями и по зарослям.

А ни о чем не подозревающий Джек продолжает восхождение, Херли - свою нервную болтовню, а Майкл все так же баюкает трепетно прижимаемую к груди руку на перевязи, стоически шагая в полной тишине.

Она хватает Сойера за руку. Их двое, говорит она ему. Она говорит ему, что Другие преследуют их, и в подтверждение своих слов передергивает затвор и выбрасывает руку с пистолетом, проделывая все это быстрее, чем он успевает хоть что-то возразить.

Джек резко замирает на месте, Майкл хватается руками за голову, а Херли выглядит так, словно только что разверзлись небеса.

Одного Сойер убил. И они стоят там бок о бок, двое как один, по-прежнему держа оружие на прицеле, а пальцы – на спусковых крючках. Остальные наблюдают за происходящим в немом изумлении, а застреленный Другой так и лежит на земле, не подавая признаков жизни.

И тишина вновь парализует лес лишь для того, чтобы его немота была нарушена гневным возгласом Джека и горькой исповедью Майкла.

Воздух джунглей пропитывает одно-единственное слово, и Кейт узнает его вкус – вкус предательства.

Но они не поворачивают назад, а продолжают подъем и выходят на ровное место, на котором нет ничего примечательного за исключением невесть откуда взявшейся здесь горы свитков, футляров с дневниковыми записями, испещренных невнятными однообразными каракулями с обеих сторон листа.

А безмолвие по-прежнему обнимает долину. И на фоне этого затишья Джек взывает к совести и что-то доказывает, а Майкл как может оправдывается. Они же втроем просто стоят в сторонке, наблюдая эту сцену в качестве зрителей. В руках Кейт держит тетрадь, скрученную в трубку временем и теснотой цилиндра.

Вдруг ни с того ни с сего Сойер резко хватается рукой за шею, и в самом этом жесте есть что-то противоестественное, пугающее. Он падает на землю, как подкошенный, и все его тело конвульсивно выгибается, бьется в страшном судорожном танце, и тишины больше нет. Тишину поглотил бешеный стук ее собственного сердца, неистово колотящегося в ушах.

Она бежит. Бездумно, без оглядки бежит, повинуясь лишь инстинктам. И еще при падении ощущает, как тело скручивает судорога и с этим нет сладу. Беспорядочно хватаясь за воздух, руки загребают пустоту, а падать еще так долго, и Кейт изо всех сил пытается удержаться на ногах, пытается вернуть контроль движениям, но конечности не слушаются. Мышцы схватывает спазмами, а воздух, воздух такой страшно чужой, враждебный, словно в нем разлили отраву… И вдруг все прекращается.

И когда она наконец-то касается земли, то ощущает привкус океана на губах. По горлу стекает соль и все вокруг заволакивает черная пелена.

. .

Confined to sex, we pressed against the limits of the sea. I saw there were no oceans left for scavengers like me.

. .

Десмонд растянулся на песке с бутылкой какого-то пойла. И с каждым новым глотком толпа вокруг него все редеет и редеет. Кейт сидит тут же, на пляже, обхватив себя руками. Тихая, нездешняя.

Сойер приближается нарочито медленно, вразвалочку. Волосы спадают на лицо. А вот чего этому лицу не хватает – так это привычной улыбки.

Он опускается на песок, вальяжно развалившись рядом.

«Саид завтра с нами не идет».

Она никак не реагирует на его слова – только глубже зарывается пальцами ног в песок и наблюдает за тем, как они тонут.

На что он раздражено фыркает. Но это Сойер. И Кейт прекрасно знает, когда он взбешен, когда обеспокоен, а когда напуган.

А когда и все вместе.

«Нутром чую, что-то здесь не так», вновь заговаривает он, пробежав рукой по волосам. «И ничем хорошим это не кончится. Ты знаешь это не хуже меня, Веснушка».

«Тогда зачем же ты идешь?» Ее голос спокоен, но в нем проскальзывают стальные нотки, и его губы прорезает жесткая улыбка, отчего на щеках тут же проступают ямочки.

«Потому что я получил пригласительный».

Далее они сидят, окутанные тишиной. Волны набегают и разбиваются о берег, вновь набегают и вновь разбиваются… И вниз по пляжу не гаснут костры. Ветер треплет ей волосы, и они щекочут шею, но есть во всем этом что-то чертовски неправильное. В этой ночи, в этом дне. Что-то, суть чего ей никак не удается ухватить. Что-то, то и дело ускользающее от понимания. То был своего рода конец, подобие финиша, некого завершения или развязки. Словом, чего-то, что никак не поддается определению. Будто они достигли какого-то предела, за которым следует неизвестность. И эта неизвестность гнетет ее куда больше, чем ей хотелось бы.

Они похоронили Анну и Либби. Им удалось вытащить яхту на берег. И с утра они отправятся в джунгли, за Другими и Уолтом.

«Мы идем на верную смерть», шепчет она, не вопрошая, а скорее утверждая. И несмотря на мягкость в голосе и то, что ее слова почти слились с ночным бризом, в нем так и сквозит обреченность.

«Запросто», бормочет он, откидываясь на руках назад и вытягивая вперед ноги. Картинное воплощение безмятежности. Но за этой обманчивой расслабленностью угадывается напряжение сжатой пружины.

Она взглядывает на него. Взглядывает, не таясь, не оценивая и как будто бы даже без особого интереса. Скользит взором, вбирая с головы до пят, и он никак на это внешне не реагирует. Не говорит ни слова до тех пор, пока ее глаза не встречаются с его, и в них она видит отражение собственного страха и отчаянья, но не отводит взгляда. Не говорит ни слова до тех пор, пока с его губ против воли не срывается ее имя, прозвучавшее не то как предостережение, не то как мольба.

Она целует его.

Он целует ее в ответ и немедленно опрокидывает на песок. Наматывает волосы на руку, сжимает в кулаке и больно тянет. Ну и пусть. Пусть. Это не имеет никакого значения, потому что завтра они все равно будут мертвы.

И даже с берега им слышно, как джунгли наполняются шепотом. Не сейчас, хочется сказать Кейт, только не сейчас. Но вместо этого ее пальцы находят его обнаженную спину и расцарапывают кожу. Она не видит, как ногти оставляют за собой красные полосы, которые будут алеть до рассвета, покуда утро не скроет их под его рубашкой, когда вооруженные, они двинутся в джунгли, оставив все надежды у волн и догорающих сигнальных костров.

Он стягивает ее майку через голову, и в их касаниях нет и тени той нежности, что присуща любовникам. Руки дрожат, а поцелуи жадны и грубы, колючий песок впивается ей в спину и липнет к голым рукам и ногам. Кожа Сойера на ощупь, как и ее, словно наждак. И в своем нетерпении они готовы содрать ее друг с друга.

Они торопятся, слишком торопятся. Их движения резки и порывисты, и ей никак не удается справиться с отсыревшими джинсами, которые упорно не хотят слезать с ног, и он нисколечко ей не помогает – его руки уже скользят вверх. И по идее они должны бы запомнить подобные мелочи, но сейчас, прямо сейчас, это чересчур, это слишком. Они двигаются так быстро, словно за ним по пятам гонится смерть. Замолкли птицы, утих прибой и черт с ними с голосами в джунглях - подождут.

Он входит в нее резко, с силой, и шепоты обрываются вместе со звуком его имени, затерявшись в ее долгом стоне.

. .

Here’s the day you hoped would never come; don’t feed me violence just run with me through rows of speeding cars.

. .

Девушка появляется в ее темнице лишь однажды.

Кейт сидит взаперти, мучимая жаждой, дурнотой, быть может, в полусознании, со связанными за спиной руками, потерявшими уже всякую чувствительность, одержимая одним-единственным желанием – пошевелить хоть суставом.

Незнакомка отпирает дверь и тут же закрывает ее за собой. Она говорит, что у них мало времени и что она должна слушать очень внимательно.

Девушка развязывает веревки и, пока Кейт растирает затекшие запястья, она принимается объяснять, что у нее есть ключ, есть ключи и что Кейт возьмет их и рванет отсюда, рванет с такой прытью, словно за ней гонятся все черти ада, и будет бежать до тех пор, пока от этого места не останутся одни воспоминания.

Кейт кивает и спрашивает об остальных.

Ее освободительница сообщает, что Джека увели куда-то, куда ей не добраться, зато Сойер заперт в такой же камере вниз по коридору и если она поторопится и возьмет ключи, то сможет освободить и его. И напоследок просит передать Клер привет. До потерянной и растерзанной Кейт только-только начинает доходить, кто перед ней.

И она уже собирается высказать вслух свою догадку, как девушка останавливает ее, нетерпеливо дергая за руку. Времени нет. Она должна поспешить.

«А теперь… Ударь меня».

И Кейт подчиняется. В ладонь ложится холод ключей. Она спотыкается о порог – ноги ватные и непослушные. А дверей так много, а времени так мало, чтобы ломиться и проверять каждую.

За первыми тремя – пустота. Только четвертая открывается к Сойеру, связанному и сгорбленному. Он смотрит так, словно ему явился ее призрак, но Кейт не тратит время на разговоры. Она только мотнула головой, «Позже». А дальше дрожащими неповинующимися пальцами пытается освободить его от веревок как можно скорее.

Они бегут.

Бегут быстро, хотя обездвиженные, тела успели отвыкнуть от какой бы то ни было деятельности. Легкие горят, но они не снижают скорости.

Им удался побег и они несутся наперегонки с ветром, устремляясь все дальше и дальше. Чуть ли не кубарем выкатываются на открытое место, но и тогда не останавливаются. Здесь негде спрятаться и они вынуждены бежать дальше.

И они мчатся напролом через джунгли. Вдвоем. Мчатся до тех пор, пока дышать становится совсем невмоготу. Оба оступаются и падают да так и остаются лежать на земле. Порознь. Судорожно, запалено дыша.

«Ты жива», - шепчет он, запоздало констатируя оцепенелым разумом и без того очевидное.

«Да. И ты тоже».

Он тянется к ней и берет ее руку в свою. Пальцы очерчивают суставы, скользят по ладони, прослеживая линии, а потом с силой сжимают ее, когда их руки переплетаются.

И они лежат там, посреди джунглей, словно посреди мироззданной пустыни. И вдруг на них обрушивается дождь.

Она хохочет.

. .

There is no escape from the slave-catchers’ songs, for all the loved ones gone; forever’s not so long. And in your soul they poked a million holes, but you never let them show.

. .

Она стоит у огня и раскаленный воздух обжигает ей руки и лицо. И это лишнее, потому что ей и без того жарко - душная сырость ночи противно липнет к влажной разгоряченной коже, но она все равно ворошит костер и пламя занимается еще ярче. Но Кейт не отходит, а продолжает смотреть на Сойера сквозь огонь.

Он сообщает ей, что завтра они отплывают.

Говорит, что на этом острове нет ничего, ради чего бы стоило оставаться.

Она не знает Сойера как следует. И знает, что никогда не узнала бы и не захотела узнать при любых других обстоятельствах – ни дома, ни в дороге, ни в другой жизни, в которой она могла бы вернуться к такому, как он.

Она не знает его (но она лжет себе). И никак не возьмет в толк, почему мысль о нем, уходящем в море, и себе самой, остающейся на суше, вызывает такое беспокойство и недовольство.

Она уверяет себя, что все оттого, что это она должна была быть на его месте. Плыть на плоту. Выйти завтра в море.

Но она также знает, что это ложь. Ложь, не имеющая с истиной ничего общего.

Следующий день начинается с дикой беготни и суматохи и черного дыма, поднимающегося от самого горизонта, а Джеку просто неотложно понадобился динамит, а Локку – взорвать с его помощью люк да помимо всего этого нужно идти за ним в джунгли к Черной Скале. И идти немедленно.

На пляже самое пекло и полно народу. Все прощаются. То и дело откуда-нибудь слышатся пожелания счастливого пути и попутного ветра.

Его в толпе нет. И она ни капельки не удивлена.

Поднеся руку козырьком к глазам, она всматривается поверх голов вдаль. Временами она задумывается, а как бы все могло быть. Что, если бы этот остров и в самом деле стал их домом и никому за его пределами и впрямь не было бы нужды искать и преследовать их. Это ее страшный секрет и, что еще страшнее, затаенная надежда: что вот оно, наконец нашлось на земле то место, где можно спокойно прожить отпущенное и умереть. Где больше не нужно прятаться и убегать.

Она часто представляет, как бы все они жили здесь, как строили дома и латали свои жизни, как рожали бы детей и прочее в том же духе. Воображает, как рано или поздно с небес бы вновь упал самолет и что на этот раз именно они по иронии судьбы стали бы теми людьми, что наводят на выживших ужас.

Она смотрит на воду, а потом вновь переводит взгляд на плот. Джек подает ей знак, и, в последний раз оглянувшись через плечо, Кейт уходит с пляжа.

Все не должно было так закончиться. Да так и не будет.

Плоту суждено было спуститься на воду, а им предначертан был этот поход в джунгли. И какой им не выпади расклад - в итоге ее удел все равно ожидание.

. .

Но вы-то уже знаете, да, знаете

Что ждет их в конце пути.

. .

конец.