Каждый новый день – это новый маленький ад. Каждый новый день – это пластинка, играющая одну и ту же мелодию. Снова, снова и снова. До боли, до зубного скрипа надоевшая мелодия. Снова, снова и снова. Если бы у него был пистолет, он разрядил бы его себе в голову, примотал бы палец к курку и сделал так, чтобы весь магазин вошел ему в висок, даже когда его мышцы расслабятся, и он не сможет жать на курок. Это бред чистой воды. Но он придумал бы, как это сделать. Лишь бы не слышать эту мелодию. Снова, снова и снова.

Каждый новый день – это запись в дневнике.

«Хм, похоже, я остался один».
«Они, правда, все умерли. И здесь, и за пределами здесь. Остался только я».
<десяток вырванных листов>
«Прости меня, пожалуйста, прости меня».
«Это я убил их».
«Пожалуйста, кто-нибудь спасите меня. Заберите меня отсюда. Пожалуйста».

Каждый новый день – это боль, помноженная на тысячу. Каждый новый день – это снова ее смерть. Раз за разом, давая надежду, но ускользая. Раз за разом разные сценарии, новые способы, новые роли, но всегда одна и та же боль. Как бы быстро он не бежал, как бы сильно он не бил, как бы крепко он не прижимал ее к себе, он терял ее. Раз за разом, каждый день. И каждый день надеялся спасти ее вновь. Потому что в этом – его вина. В том, что ее больше нет. В том, что он был неосмотрителен, неосторожен, глуп. Его вина в том, что шестнадцать лет он раз за разом выбирал не ее.

Каждый новый день – это запись в дневнике. Синими, черными и красными чернилами. Углем, землей, кровью, слезами, едой, морской водой.

«Сегодня я выходил к океану. Ничего больше нет. Кроме этого гребанного стеклянного шарика».
«Я уничтожу тебя, убью каждую частичку тебя, и ты пожалеешь, что не убил меня. Ты пожалеешь, что не дал мне даже возможности сдохнуть».
«Я хочу умереть».
«Давай я буду верить в тебя, а ты в меня, идет?»
<пустые мокрые страницы>
«Ну, дай же мне умереть!».

Каждый новый день – это попытка убежать. И каждый новый день – это страх, что на следующий день все повторится опять. Снова, снова и снова. Липкий, вязкий, всепоглощающий страх беспомощности, слабости. Страх одиночества. Все, что сводит тебя с ума, все, что в твоей голове – позволь себе пробыть достаточно долго в одиночестве, и оно сможет убить тебя. А ему было, о чем думать. Столько лет постоянного послушания и повиновения чьим-то идеалам. И одни жертвы, жертвы, жертвы. Снова, снова и снова.

Каждый новый день – запись в дневнике.

«4 8 15 16 23 42».
<профиль девочки с копной темных кудрявых волос>
«Не уходи больше».
«Я бы убил сейчас кого-нибудь. Кого угодно, лишь бы почувствовать запах крови».
«Прости меня. Мне так жаль».
«Кто-нибудь, пожалуйста... Эй, кто-нибудь меня слышит? Хоть кто-нибудь? Кто-нибудь там есть? Был конец света. Настоящий конец света. Мир рухнул. Весь мир рухнул, а мой остался. Эй? Кто-нибудь... Кто-нибудь?»

Каждый новый день – это новый конец света. Каждый новый день он притворяется, что ничего не произошло. Он живет в своем старом маленьком желтом доме, носит свои старые брюки и рубашки, читает свои любимые старые книги, хоронит свою единственную любимую дочь. Снова, снова и снова. Он выращивает на окошке герань, а в саду гортензии. Однажды он выкопал их к чертям и похоронил на этом месте Алекс.

Каждый день – запись в дневнике.

«Пошло все к чертям!».
«Ведь так не может быть, не может быть, чтобы только мой мир остался?».
<неразборчиво>
«Сегодня кончился ром».
«Это я убил Эмили Лайнус, Роджера Лайнуса и Алекс Лайнус».
«Пожалуйста, прости меня. Мне очень, очень жаль. Отпусти меня».