=====

Такие ночи… недописанные песни… когда пощады нет – чужие руки обвивают,
Я напрягаюсь и мечусь, и стоит веки опустить, я слышу именно твоё дыханье.
<…>
И как бы научиться видеть сны… о чём-нибудь другом. Пусть бредни. Пусть кошмары.
Не о тебе…
«Попытки изменять» Лескина

=====

Он бессильно приваливается к стене, зажимая раненое плечо, и переводит дыхание. До бара осталась пара десятков шагов. У меня хватит сил, чтобы дотащить его, даже если он совсем не сможет идти, но я вижу – нет, знаю – что дальше он не пойдет.

Он закрывает глаза, жмурясь и стискивая зубы от боли, но я смогла бы нарисовать его глаза даже в темноте. В его взгляде весь он, Дин Винчестер. Отчаянный казанова, четко знающий, в каком месте разговора изогнуть бровь, улыбнуться или отвесить скабрезную шуточку, чтобы любая женщина растаяла. Побитый жизнью и соседскими ботинками пес, рвущий зубами ораву бродячих собак, а в душе мечтающий залечь в свою конуру и умереть. Озорной ребенок, подпиливающий ножки стула и ищущий удобного момента, чтобы подложить подушку-пердушку. Прошу любить и жаловать, Дин Винчестер. Мужчина, в которого я, по меткому наблюдению одержимого демоном Сэма, втюрилась по самое не могу. Мужчина, который считает меня маленькой девочкой, вечно находящей неприятности на свою блондинистую голову, безмозглой школьницей и кем-то-там-еще.

Он закусывает губу, а я внезапно краснею.

Дин сидит, привалившись спиной к стене, и, наверное, уже забыл о моем существовании. Потому что морщит лоб от боли и побелевшими пальцами стискивает простреленное плечо. Если бы он помнил, что я здесь, то высказал бы одну из своих фирменных сальных острот и, отказываясь от моей помощи и пошатываясь, дошел до бара.

Я вздыхаю и провожу рукой по его щеке, напоминая о своем существовании. Он резко перехватывает мое запястье и распахивает глаза. Я чувствую под своей ладонью двухдневную щетину и почему-то вспоминаю картинку из детской книжки мифов Древней Греции. Взгляд Антея, держащего на своих плечах весь мир.

Его губы складываются в улыбку. Безумную, дьявольскую, похожую на оскал. Мне хочется стереть ее с его губ. Поцелуем.

Дин сильный. Если он играючись справляется с демонами, то что уж говорить о тощей девочке. Мне кажется, что сожми он руку чуть сильней, то раздробит мне все косточки. Я знаю, что завтра буду щеголять роскошными иссиня-черными синяками: четыре параллельных продолговатых отпечатка вместе и еще один с другой стороны. Но мне все равно. Где-то в глубине души я даже испытываю мазохистское удовольствие. Словно он оставляет на мне свое клеймо. Закрепляя право на обладание.

Он измучен. Дело не только в ране. Он смертельно измучен, и кажется, что каждое движение он делает через силу. Мне хочется то ли обнять его, то ли чтобы он обнял меня. Чтобы не видеть бесконечную усталость и пустоту в его взгляде. Хочется уткнуться носом в его плечо и вдыхать запах кожаной куртки. Как у отца.

Я невольно смотрю на его губы и гадаю, какие они на вкус.

Умом я понимаю, что он потерял много крови и его надо перевязать. Что вода в это время года ледяная и его бьет дрожь. Что в рану может попасть зараза. Что его надо дотащить эти е*аные пару десятков метров до бара. Умом. Но я же блондинка, и думать мне не полагается. Потому что взгляд его темных глаз пришпиливает меня, словно бабочку. Я как кролик, загипнотизированный удавом, не могу пошевелиться.

Дин по одному, словно нехотя разгибает пальцы. Я отнимаю онемевшую руку от его щеки. Он с ленивым интересом наблюдает, как я растираю запястье.

- Нам нужно идти, - шепчу я, и сама не знаю, зачем шепчу. Нас все равно никто не услышит – вокруг пусто, как на кладбище.

Он никак не реагирует, демонстрируя желание остаться на этом асфальте, у этой бетонной стены едва ли не навечно. Он устал бегать и убегать. Он устал от бесконечной гонки и игры в чехарду со смертью и злом. Он устал жить взаймы и постоянно отдавать долги. Ему хочется покоя хоть на пару е*аных минут своей жизни. Но и тут до него дое*ывается настырная школьница.

- Дин, - едва не умоляю я его. – Дин, пожалуйста…

Он внезапно вытягивает здоровую руку и берет меня за подбородок. Сделай этот сутенерский жест кто-то другой, я бы немедленно влепила пощечину. Но сейчас я цепенею и испуганно замираю. Дин тягуче-медленно проводит большим пальцем по моей нижней губе. Я не понимаю, что это – грубоватая ласка или попытка заткнуть меня. Но у меня сводит живот, и я закрываю глаза.

Он скользит ладонью по моей щеке. Его ладонь твердая, мозолистая и словно какая-то… колючая, что ли. Словно она предназначена не для нежности, а лишь для ружья и кинжала. Но я невольно ласкаюсь и тянусь за его рукой. Он заводит прядь волос мне за ухо и внезапно сильно притягивает меня за шею.

Я неловко плюхаюсь на его колени. Он кусает мою нижнюю губу. Я от неожиданности вскрикиваю, но мой крик переходит в стон, когда Дин накрывает мои губы своими.

Краешком ускользающего сознания я понимаю, что все мои предыдущие поцелуи и поцелуями-то назвать нельзя. Губы Дина не допускают возражений, не допускают инициативы. Его губы терзают мой рот, и, если бы я была способна связно мыслить, то вспомнила бы легенду о суккубах – существах, выпивающих жизнь поцелуем. У меня кружится голова и кажется, что я сейчас потеряю сознание. Это не качели, не карусель. Это бесконечное падение отвесно вниз, в пропасть.

Даже когда Сэм прижал меня к барной стойке я не чувствовала такой беспомощности. Я не могу сопротивляться, не могу двинуться с места, я едва могу дышать. Хотя Дин только держит меня только одной рукой. Зарывшись ладонью в волосы, крепко прижимает затылок.

Он отпускает меня и резко отстраняется. Его взгляд колючий и насмешливый.

- Довольна? Я удовлетворил твое любопытство?

Не дожидаясь моего ответа, он спихивает меня с колен и с трудом встает.

- Ты права, нам нужно идти.

Он отворачивается и покачиваясь идет к бару.

Мне хочется плакать и биться в истерике. Ну конечно, это была демонстрация силы, превосходства над тупой школьницей, которая втюрилась в него по уши. Объяснение, что мне нечего делать с ним. Ни на той войне, что они ведут с братом, ни потом, никогда. Урок маленькой девочке, попытка отвадить от себя. Жестокая попытка. И неудачная.

Я проглатываю слезы и иду туда, где только что хлопнула дверь. Туда, где меня никогда не попросит о помощи человек, которого я изо всех пытаюсь не любить.

Меня трясет, а на краешке сознания смутно маячит мысль, почему из всех Сэм выбрал именно меня, чтобы сделать приманкой для Дина.

Я иду туда, где меня ждут, но никогда не покажут этого.

Fin.