Он сдох точнехонько в Хеллоуин. Они прикончили эту тварь в годовщину смерти матери. Наверное, в этом был какой-то символизм, какая-то высшая справедливость. Наверное, они должны были неделю по-черному бухать в первом попавшемся баре и переспать со всеми шлюхами в этом захудалом городишке – словом, отметить.

Но и Дину, и Сэму было абсолютно похуй.

Ибо первый в бессознательном состоянии лежал в больнице, а врачи с лицами «мы сочувствуем вашему горю» трепали второго за плечо и говорили, что все обойдется. Что Дин сильный и сумеет встать на ноги. Сэм стряхивал заботливые руки с плеча и одним взглядом затыкал доброхотов. Он не верил в Бога, не верил в справедливость и в то, что хоть что-то может быть правильным. Но он верил в брата и, как мантру, повторял про себя, что тот сможет. Сможет снова – в третий? пятый? десятый? – раз уйти от смерти.

Он молился. Не Богам, вовсе нет. Просто молился, чтобы Дин смог.

===

Спустя месяц после Хеллоуина Дин уже начал ходить. Опираясь на тросточку, хромая и тщательно следя за своим лицом, чтобы оно не кривилось в гримасе боли. Отчего казалось, что он вечно стискивает зубы – до крошева, до крови в деснах – и сдвигает брови.

Он матерился вдвое больше обычного и отказывался смотреть в зеркало.

Сэм прекрасно помнил, как Дин получил свои раны и шрамы. Точнее, из-за кого. Чью жопу он полез спасать и вместо кого подставился. Сэм снова должен. Жизнь, здоровье, ногу, лицо – все. Он снова должен Дину и понятия не имеет, как отдавать долг.

Сэм через силу улыбался и говорил, что Дин похож на пирата, не хватает только черной повязки, чтобы скрыть шрам – глубокий, бордово-красный, набухший – через все лицо. Он теперь всегда улыбался через силу. Заставлял губы раздвигаться, обнажая зубы, чтобы обозначить хоть какое-то подобие улыбки. Он знал, что уже не выглядит тем милым, обаятельным мальчиком, способным очаровать своей почти что детской непосредственностью и прошибающей все блоки искренностью. Он разучился улыбаться и смеяться, но постарался научиться быть хорошим актером.

===

Спустя два месяца после Хеллоуина Дин сам себя выписал из больницы. Шумно выписался, с криками, скандалами и закатыванием глаз со стороны врачей.

Он злобно, сквозь зубы, процедил, что не желает больше жрать больничную еду, не желает носить больничное тряпье, не желает видеть одни и те же приторно-заботливые улыбки симпатичных медсестричек, которые всегда неизменно разбавлялись долей жалости.

Он никогда не мог допустить жалости к себе.

- Я позабочусь о нем, - тихонько шепнул Сэм лечящему врачу, подписывая документы о выписке. Тот недоверчиво покачал головой, но облегченно вздохнул. И крепко пожал руку.

Дин совершил невозможное. Ему пророчили, что он не будет ходить. Ему пророчили жизнь в инвалидном кресле. Но Дин Винчестер хуже собаки – на нем даже заживает все быстрее.

Сэма всегда удивляло, как Дин может быть язвительным, желчным и вечно хмурым, но все равно не отталкивать от себя людей.

В больнице с Дином прощались едва ли не со слезами на глазах.

===

Дин больше не мог бегать. Он едва научился ходить без трости. И каждое утро Сэм деликатно отворачивался, чтобы не видеть, как Дин стискивает зубы и старается не морщиться, разминая ногу.

Дин больше не мог водить Импалу, и это было для него как потеря половины души.

Дин больше не мог быть охотником, и это было для него как потеря всей души.

Дин больше не мог быть самим собой.

Все это осталось в прошедшем времени.

===

Он начал материться в два раза больше обычного и порядочно выпивать.

===

Сэм избегал слова «инвалид» даже в мыслях. Потому что Дин – это непробиваемая стена, за которой можно спрятаться в ураган, и никакой шквальный ветер не собьет его с ног. Дин – это основа. Дин – это человек, который проползет в любую щель, вылезет из любой передряги, да и еще и его, Сэма, протащит вместе с собой.

И никаких прошедших времен.

===

Спустя три месяца после Хелоуина Дин сидел в Импале на месте пассажира и не отрывал взгляда от дороги.

Они бесцельно ездили из города в город. Неприкаянные, бездомные, потерянные. Они просто не знали, что теперь делать. Вопрос «как дальше», как клубы пыли под лампой, висел в воздухе. Он неприятно щекотал нос и нервы и не давал покоя.

Они больше не могли охотиться. Просто не могли и все. Охота слишком много забрала и ничего не дала взамен. Они день за днем, месяц за месяцом, год за годом, тратили свои жизни, свою кровь, свои нервы и седые волосы. И ничего взамен.

Они больше не читали газет – даже не брали их в руки, словно те могли вспыхнуть и оставить на ладонях незаживающие волдыри. Они больше не рылись по интернетным поисковикам, не читали книг с мифами и легендами, не рылись в библиотеках.

Они отгородились от мира, словно боясь, что если услышат хоть одну невероятную, бредовую, сверхъестественную историю, то тот мир, от которого они бежали – черный, сумеречный, всепоглощающий, вязкий – снова вихрем ворвется в их жизни и тогда… тогда им уже действительно нечего будет терять. И некого. Даже друг друга.

Они перестали жить чужими жизнями, бесконечными профессиями и именами, которых у них никогда не было. Выискивая, вынюхивая, выслеживая. Они перестали дышать пылью прошлого.

Больше никаких прошедших времен.

===

Дин начал материться в два раза больше обычного и исправно надираться в каждом баре, в котором они останавливались.

===

Сэм потерял мать – но он толком ее и не помнил. Только нечто эфемерное, ласковое и обволакивающее.

Сэм потерял отца – но он никогда его не понимал. Они всегда ругались, цапались, ссорились, прожигали друг друга взглядами, чуть ли не дрались.

Сэм потерял надежду на семейную жизнь, потому что там, в их с Джессикой доме, кроме его надежд, сгорели еще и кольца, которые он купил.

Сэм потерял стипендию и карьеру блестящего адвоката.

Но он ни за что не потеряет брата. Потому что потом уже будет нечего терять.

===

Дин потерял мать – он прекрасно помнил ее теплые уютные руки и волосы, пахнущие выпечкой и солнечными зайчиками.

Дин потерял отца – пусть он, в сущности, и не был отцом. Он был только командиром, обращавшимся с сыновьями – особенно, со старшим – как с солдатами, по старой армейской привычке. Но Джон отдал свою жизнь за сына, и такое не забывается.

Дину кажется, что он скоро потеряет и Сэмми. Он жив и здоров – стараниями Дина, бросивегося наперерез демону, когда тот напал на брата. Сэмми не сможет всю жизнь возиться с братом – ах, как сложно произнести это слово – с братом-почти-что-инвалидом. Дин не может позволить себе ломать его жизнь.

Охота отняла у Дина все, даже жизнь. Отняла и нагло заржала в лицо. Переломила через колено и выбросила обломки на помойку.

Дин не может потерять только дорогу. Она никогда не предаст, она никогда не закончится, она никогда и никуда не исчезнет. И и пусть он на пассажирском сидении, но пока дорога бежит в никуда под колесами Импалы, а в колонках орет Металлика, вся жизни – дерьмовая, отвратительная, откровенно хуевая – может потихоньку убегать в прошедшее время.

The end?..