Она завалилась в номер. Она была пьяной и прокуренной, как последняя шлюха. Ее шатало из стороны в сторону, но ее черты стали чертовски привлекательны в лунном свете, который он зря начал ненавидеть.

Он сидел на ее кровати. Ждал ее. Беспокоился. Он примерно знал, чем она занимается, но не был уверен в том, насколько она надерется за этот вечер. Он попытался представить картину ее посещения бара, но только сделал себе хуже, когда дошел до того момента, как она сидит с грязными мужиками, курит дешевые сигареты и поливает себя дешевым виски, а потом...

Он помотал головой, чтобы вытрясти из нее навеянные эти запахом картинки. Она подошла ближе, словно и, не замечая его. Он глубже втянул воздух: нет ли на ней чужого, не ее запаха, но похоже, вечер окончился только сотней пачек сигарет и двадцатью ящиками виски. Он преувеличивал, но был неделек от истины.

Она подошла еще ближе. И он резко втянул в себя воздух и уже не потому, что ему хотелось знать, принадлежала она кому-либо сегодня. Она сводила его с ума. Эта пьяная невинность и то, что он сейчас мог сделать, сводило его с ума. Он встал слишком резко и сам того не ожидая, оказался в нескольких сантиметрах от нее. Он был не в силах больше думать или шевелиться. Он не был уверен, что еще контролирует себя.
Несколько минут она изучала его рубашку, потом подняла глаза вверх. Он был выше ее на полторы головы. Раньше это его очень забавляло, а теперь он бы многое отдал, чтобы быть на одном уровне с ее губами.

Она смотрела ему в глаза, и он понял, что простыми сигаретами все не обошлось, и был благодарен той дряни за то, что не видит цвет ее глаз за предельно расширившимися зрачками. Она смотрела в него, изучала, испытывала на вкус, а он старательно пытался не смотреть в ее глаза, глядя прямо в них.

Ненадолго ему показалось, что она совсем и не пьяна, а только издевается над ним, но ее качнуло, и она с размаха присела на кровать, свалившись.

Он позволил себе вздохнуть и отойти на шаг от ее кровати.

- Я так пьяна, - удовольствием и оттенком гордости произнесла она и засмеялась.

Язык у нее заметно заплетался. Но она была так привлекательна под этим неровным лунным светом. И, кроме того, она была «так пьяна». Ему снова стоило больших трудов взять себя в руки и на этот раз не предложить ей помочь раздеться. Он прекрасно понимал, что все, что ей сейчас было нужно, это скинуть с себя куртку и ботинки, залезть под одеяло и забыть весь этот вечер, весь прошлый день – да что там! – всю свою жизнь.
И он собирался позволить ей проспать столько, сколько она сможет, если только он сейчас сможет справиться с собой. Ему это пока удавалось, но сжатые в кулак пальцы руки уже успели безнадежно онеметь.

Она снова смотрела на него. Она не была похожа на ту смешную девчонку, которой была, когда они на спор пили ящик пива. И только тут он понял, какая мысль пришла и ей в голову. И эта мысль в ее расширенных зрачках мигом сломала все барьеры внутри него.

Широкий шаг, и он оказался рядом с ней, ее теплом и этим чертовым запахом виски.

Первое, что он помог ей сделать, затаскивая выше по плоской поверхности кровати вверх, это скинуть куртку, прожженную пеплом в нескольких местах.

Судорожный вздох протеста сорвался с его губ, и он резко остановился, так и не прикоснувшись к ее губам. Он уже почти взял контроль над собой, но она не дала ему этого сделать. Ее рука скользнула по его волосам, она приподнялась и накрыла его губы своими. Как школьница. Как дешевая шлюха, к которой прилип один образ. Ему сейчас было плевать, ему хотелось только быстрее перейти к делу. Она более требовательно припала к его губам, одновременно расстегивая его рубашку. Он помог ее неверным пальцам справиться с последними пуговицами, зажав ее бедра между своих ног.

Время успело порядочно сжаться, прежде чем они, наконец, сбросили друг с друга всю одежду.

Он прикоснулся кончиками пальцев к ее шее и повел руку вниз. По ее коже начали разбегаться мурашки, и когда его рука опустилась ниже груди, она выгнула спину, закусив губу. Он знал, что она ненавидела, когда касаются ее кожи. Он подхватил ее под спину и притянул к себе. Поцелуй был короткий и жесткий. Она позволяла одной его руке держать себя под спину, а другой убирать ее волосы с лица.

Он понял, она позволяла ему все. И не потому, что была пьяна, просто потому, что это был он. Это понимание обрушилось на него, как ведро ледяной воды, и у него перехватило дыхание. Он окунулся в это чувство и ее желание. Она тихо застонала, выгибаясь ему навстречу.
Ему хотелось повторять только ее имя.

::..::

Это утро они встретили вдвоем. В одном номере, на одной кровати среди разбросанных вещей. Ему было все равно, от кого сейчас больше тянуло перегаром от нее или от него. Он не чувствовал ничего, кроме запаха ее кожи, приятного, с легким оттенком миндаля. Она спала на его плече и казалась ему почти что невесомой. Ее голова утыкалась в его шею, свободной рукой он перебирал ее волосы и щурился от утреннего солнца, пробивающегося сквозь грязные окна, никем вчера не задернутые. Он не улыбался, но на его лице было выражение полного умиротворения, спокойствия, удовольствия с чем-то похожим на сомнение, можно было бы сказать, что не было никакого выражения, если бы в нем не было намешано столько им самим еще не понятого.

Он закрыл глаза только чтобы стряхнуть с лица это выражение, но неожиданно для себя провалился в сон, а когда открыл глаза, увидел, как она смотрит не него и, улыбаясь, водит указательным пальцем по его лицу, чуть касаясь кожи.

- Что рисуешь? – голос сиплый ото сна, ухмылка – «это для меня ничего не значит».

- Солнце, - она закончила выводить на его щеке лучики.

Прежнее выражение сползло у него с лица. Он понял, что играть во «мне все равно» с девушкой, у которой слова «все хорошо» за день теряют смысл от того, сколько раз она произносит их без выражения, и которая срывает стресс стольким количеством народных антидепрессантов, бесполезно.

Он улыбнулся.

- Мне не все равно.

- Мне тоже.