Когда она была маленькой, в ней поселилось и начало жить чувство страха. Оно всегда было при ней. Несмотря на все, что Джо успела пережить, ей все еще было страшно. Ей все еще было больно. Джо не знала, какие раны причиняли ей больше боли: старые и успевшие затянуться или новые глубокие порезы.

Джо давно не была наивной. Она считала себя даже циничной. Она училась сарказму. Те, кого она хоть немного подпускала к себе, считали Джо холодной, расчетливой. А он всегда называл ее бесхарактерной, мягкой. Школьницей. Не забавной маленькой школьницей, а наивной и доверчивой. И Джо иногда казалось, что с ним она действительно такая. Но это было так давно.

Джо постоянно боялась. Боялась всего. Открытых пространств, хмурых взглядов, недосказанности. Джо до чертиков пугал скрип несмазанных петель. Но Джо никогда не подавала вида. Она, наверное, и сама не понимала, насколько ей страшно, просто жила с этим, и все. Она уже и не помнила, как жить иначе. А может, и вообще не знала. Когда твой отец охотник, а мать управляет баром, в котором все время собираются люди, которые даже слишком много знают о темной стороне, трудно ничего не бояться. Трудно не бояться, что это темное когда-нибудь доберется и до тебя. Трудно не бояться, что твой отец может однажды не вернуться с охоты. Особенно, когда твои страхи становятся реальностью. Джо постоянно боялась. Но она научилась быть невосприимчивой. Черствой, жесткой.

Но почему-то Дин Винчестер всегда видел в ней девчонку. Наивную, напуганную. И Джо это сбивало с толку. Она никогда не могла унять чуть заметной дрожи, в разговорах с ним. Она каждый раз долго себя укоряла за глупости, которые несла при нем. Джо тысячу раз называла себя дурой. Она ненавидела все те мелочи, которые выдавали ее волнение. Показывали, что ей не так наплевать, как она хочет выставить.

Она всегда была начеку. Джо знала, что для того, чтобы что-то темное не добралось до тебя, нужно всегда быть осторожным, внимательным, а еще – хорошо вооруженным. Она знала, что это темное когда-нибудь доберется до нее, несмотря на то, что она сама перестала пытаться до него добраться. А может, как раз именно потому, что она перестала пытаться. Джо это прекрасно знала. Она боялась шорохов, запахов, незнакомых и припозднившихся посетителей. Но Джо не боялась этого темного. У Джо с ним были личные счеты.

Она была бы и рада остаться наивной, мягкой. Но так было слишком страшно. И Джо научилась врать вместо открытости, язвить вместо искренности, ухмыляться вместо улыбки. А Дина она не боялась. С Дином можно было быть честной, с ним можно было быть ранимой, с ним можно было звонко смеяться.

В ней постоянно жило чувство страха. Если бы Джо когда-нибудь решила назвать его, она назвала бы его Винчестер.