***

- Я позвоню позже, ладно?

Дождь льется сплошным потоком (утопи меня), смывая стыд, слезы и позволяя тешить себя надеждой, что он сможет проникнуть в её сердце и также легко смыть уверенность в том, что он никогда не позвонит. А ещё можно представить, что он всё-таки позвонит, и что это не было сказано с той страшной интонацией уверенности в обратном.

Во всем был виноват тот парень. Парень, который пах как Дин: той самой особой смесью ароматов старой кожи и потерянности. Он сидел в баре, болтал с Джо о чем-то незначительном, пока она работала, флиртовал и поглядывал многозначительно, когда думал, что она не замечает. Было бы просто – так просто – позвать его в грязную комнатушку, которую она считала своей (забыть и жить дальше – это не выход). Было бы просто позволить раздеть себя, прикоснуться к себе, поиметь в конце концов…но это было бы нечестно. Она бы просто представляла на месте незнакомца Дина, его губы на её губах, его огрубевшие пальцы в её волосах… Выдыхала бы его имя, слабея от накатившего оргазма.

Она отказалась от приглашения на чашечку кофе и, может быть, на что-нибудь ещё (шаг вперед – два назад), предпочтя одинокий вечер в компании старых, потрепанных книг и совсем нового, ещё неиспользованного оружия. Телефон на вибрацию, и она, по-турецки скрестив ноги, склонилась над пыльными томами, как делала каждый вечер, ожидая непонятно чего.

А дождь всё продолжается, даже после того, как она выбросила недокуренную сигарету (Когда только начала? Не помню) и вернулась в опустевший бар, промокнув до нитки. Даже после яростного вытирания и переодевания в теплую пижаму, она не чувствует себя достаточно сухой. Джо задевает длинную, неглубокую рану, идущую от виска к подбородку, и кривится от боли – боли, ненависти к себе и сомнения в собственных силах – как результата очередной не-очень-удачной охоты, которая была закончена кем-то другим.

Тени на стене легко трансформируются в отголоски жизней, которые она никогда не проживет. Не обязательно с Дином, а просто подальше от всего этого (только бы вырваться из этого Богом проклятого места). Тени показывают то, с чем она никогда не согласится, чем она никогда не будет довольна. Но куда важнее понять, какая же тогда жизнь её устроит?

Вибрация сотового, лежащего на рассыпающейся от старости прикроватной тумбочке, вырвала Джо из сна, нет, просто легкой дремоты, ненамеренной даже, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять то, что имя звонящего ей до боли знакомо, но всё же очень непривычно смотрится на экране телефона. Она хмурится в темноте, с легким щелчком открывает сотовый, прикладывает его к уху, отвечая отрывистым, хриплым со сна голосом.

- Привет, Джо - робко звучит в трубке, а она ничего не может сделать с тем, что за один удар пульса, только из-за звука его голоса на неё накатывает неясное, родное ощущение «Закусочной у Элен». Внезапно она снова окружена запахом старой кожи и потерянности.

- Привет - отвечает, усаживаясь на кровати и совершенно не замечая укола боли из-за плотно прижатой трубки телефона к поврежденной щеке. - Эм…что-то случилось?

Наступает продолжительная пауза, и Джо хочется сказать то запретное слово, ставшее самым строгим табу: год прошел с их последней встречи, и всё это время она ни разу не произносила его имени, хотя и могла прочувствовать вкус каждой буквы, тем не менее, не решаясь высказать их вслух.

- Прости… Прости меня, Джо, - звучит признание, неожиданно, как гром среди ясного неба. Джо бессильно откидывается на тонкие, неспособные дать нужную поддержку подушки, будто разом ослабев: будто обрывается что-то в груди, будто она неизвестно почему ждала чего-то худшего.

- За что?

- Ну, я обещал позвонить тебе, но… так и не собрался - заканчивает он еле слышно, словно оправдываясь.

- Лучше поздно, чем никогда, так? - отвечает Джо с дрожью в голосе. Она всё ещё нервничает из-за того, что Дин явно что-то недоговаривает и отчаянно пытается это скрыть.

- Точно - бормочет Дин после долгой паузы. - Слушай, Джо, мне… Мне нужно с тобой встретиться.

Семь часов спустя её раздолбанный внедорожник припаркован рядом со сверкающей свежей полировкой Импалой, и она садится на переднее сиденье, промокшая под проливным дождем, будто насмехающимся над поднимающимся солнцем.

Неловкая, неестественная беседа всё длится и длится, а те странные отношения только-не-здесь-только-не-сейчас уже давно в прошлом. Слишком много воды утекло, слишком многое ушло безвозвратно, и именно это мешает ей дотянуться до него и положить руку на плечо, где должны быть оставленные ею шрамы. Шрамы, как частицы её, спрятанные под рубашкой недалеко от сердца.

Он странно изменился за год, стал более закрытым и сломленным…будто выжженным изнутри. Её совсем не удивляет, что Дин заключил сделку и продал свою душу, чтобы воскресить Сэма (это было так предсказуемо). Она ничего не говорит, только наклоняется и разглаживает горестную складку у него на лбу. Она молчит, молчит потому, что тогда ушла от него в степь Небраски. Она старается не дрожать, когда Дин шепчет её имя перед тем, как легко поцеловать её ладонь; полный отчаяния, жажды и обещаний, которые, как они оба знают, он не сможет сдержать.

Джо встряхивает головой (не могу посмотреть на тебя, только не сейчас), опускает руку и с трудом сглатывает, когда он говорит, что скучал по ней. Её словно разрывают на части неведомые чудовища, но сильней всего, до дрожи, пробирает ощущение тех самых, дрожащих и огрубевших пальцев на её шее. Это его способ узнать, скучала ли она тоже, простила ли за то, что не звонил; так он спрашивает, сможет ли хоть что-то исправить единственным доступным ему способом.

Они совершенно одни; было бы просто - так просто - позволить раздеть себя, прикоснуться к себе, поиметь в конце концов… И она позволяет, прилипая вспотевшей спиной к кожаному сиденью. Всё закончилось слишком быстро для него и длилось слишком долго для неё. Джо хотела этого целую вечность, но это всегда было частью того, чего они не могли достичь; частью тех только-не-здесь-только-не-сейчас отношений, которые были между ними раньше. И теперь они друг для друга не больше, чем чужие люди после совместной бурной ночи, она слишком хорошо это знает.

Он хочет обнять её после, но Джо отталкивает его, наконец-то понимая, почему это никогда бы не сработало. Дин – тот, кто всегда будет уходить до рассвета, прикрывая за собой дверь как раз тогда, когда она будет просыпаться; он слишком напоминал её отца, может, в этом и крылась проблема. Она небрежно накидывает кофту обратно на плечи и игнорирует непонимающий, умоляющий взгляд Дина (ты всё-таки не тот, кто мне нужен), хлопая дверью Импалы.

Дождь укутывает её своей пеленой (утопи меня), и Джо понимает, что не от чего больше избавляться. Легко представить, что он сможет проникнуть в её сердце и избавить от осознания того, что скоро Дин Винчестер будет мертв. Дождь всё идет (помоги мне), а Джо с легкостью представляет их совместную жизнь: она - официантка в какой-то занюханной забегаловке, он чинит хлам, по ошибке называемый машинами, зарабатывая только на то, чтобы сводить концы с концами и изредка позволять себя излишества вроде новых рубашек – и реальность, краткий миг близости, который не принес даже того жалкого удовлетворения, которое когда-то представлялось ей в мечтах.

Она задерживается около Импалы ещё на мгновение. Единственное, что смыл дождь – это мрак ночи, а вместе с ним и неясную картинку её с Дином совместного будущего, старательно до этого воссоздаваемую по кусочкам. И только теперь, в резком свете дня, Джо понимает, что до этого она не разглядывала внимательно плод своего воображения, и, как оказалось, в нем всё время не хватало множества частей.