Посвящается Доджесс, Игле и всем, кто прется от Норрингтона.

...
...

– Она п-п-потаскушка! – рявкнул командор Норрингтон и попытался принять величественную, достойную позу, опершись на трость.

Когда сразу же после этого он упал в грязь лицом, то понял ряд очень важных вещей.

Во-первых, у него нет трости.

Во-вторых, он на Тортуге.

В-третьих, он больше не командор. И не Норрингтон. А просто Бешеная Пьянь Джеймс, как его прозвало местное отродье.

И, в-четвертых, он мертвецки пьян.

Ах да, забыто самое важное. Она – потаскушка. Распроклятая, мать ее через тридцать семь гробов в центр мирового равновесия, шлюха.

И то, что она дочь губернатора Суонна, а так же его бывшая невеста (ибо, тысяча чертей, к дьяволу такую невесту, пусть даже она писаная красавица и губернаторская дочка!) – ничуть не меняет дела.

Джеймс с трудом поднялся на ноги.

– Штормит, с-сволочь… – невнятно сообщил он проходившему мимо забулдыге. Тот понимающе кивнул: штормило бывшего командора и впрямь изрядно.

– И-иди с-сюда, – заплетающимся языком пробормотал Норрингтон, выписывая зажатой в руке бутылкой странные кренделя. – Хошь рому, братан?

Забулдыга покосился на Джеймса, и тут же задал стрекача. Видимо, Норрингтон его уже бил по пьяни. Или ограбил. Или это был тот самый пират, у которого Джеймс нагло отобрал абордажную саблю в первые же сутки своего пребывания в этом аду.

Офицер Флота Ее Величества всегда помнил, что находится среди пиратов, разбойников и прочей швали, поэтому не считал зазорным нарушать по отношению к ним законы и библейские заповеди.

– Мне отмщение, и аз воздам! – богохульственно говорил он в свою оправдание, когда грабил в темном переулке еще одного бедолагу. Зарабатывать деньги честным путем в этом гнезде порока Норрингтон гнушался. Впрочем, он ничуть не выделялся своими манерами на фоне остальных обитателей Тортуги. Здесь вообще сложно было выделиться.

...
...

Норрингтона на Тортуге не любили – впрочем, кого здесь любили? Но Норрингтона не любили особенно.

Во-первых, он постоянно говорил неприятные вещи – про Флот Ее Величества, "повесить на рее" и прочие ужасы. В его командорское прошлое никто не верил, но все равно, осадочек оставался.

Во-вторых, он очень лихо и больно дрался и фехтовал, а драку мог учинить совсем уж на пустом месте. Впрочем, обычно не он был зачинщиком – просто какой-то идиот пытался "заткнуть этого распроклятого болтуна", и огребал по полной. Вместе со своими дружками, а так же всеми окружающими.

Ну и, наконец, Норрингтон, даже будучи пьяным до состоянии нестояния, почему-то пользовался успехом у дам. Видимо, дело было в породистой, аристократичной физиономии, которой густая щетина и гримаса вечного похмелья придавали еще более мужественный и брутальный вид, а так же в его привычке говорить дамам "Вы" и проявлять прочие намертво вколоченные в голову Офицеру Флота Ее Величества манеры. Местные красотки, привыкшие к совсем другому обращению, безмерно удивлялись и просто плавились от восторга.

Таким образом, постоянно пьяный командор шатался по Тортуге и всем мешал.

Его за это, конечно, били – обычно целой толпой, но почему-то до сих пор не убили.

Если бы Норрингтон чуть протрезвел, он бы удивился этому.

...
...

А пока командор бредет по кривой и грязной улице, бормоча ругательства, размахивая бутылкой рома и думая, в какой же кабак завалиться, перенесемся за два десятка миль отсюда, прямо в Карибское Море.

Там сейчас закат. Вернее, он уже закончился. Последний солнечный луч блеснул, и на море опустилась теплая южная ночь, нежная, темная и ласковая, словно молоденькая креолка.

На глади морской вдруг появилось волнение – словно бы под поверхностью воды скользило что-то большое. Волнение перешло в бурун, из буруна стремительно поднялась черная, изъеденная временем и солью мачта, а вслед за ней – чудовищный, искаженный, напоминающий морского дракона корпус.

На полном ходу странный и страшный корабль, распуская паруса, шел к Тортуге.

А у себя в каюте его капитан, легендарный Деви Джонс, примерял плащ с капюшоном, и держа в одном из щупалец маленькое зеркальце, оглядывал себя со всех сторон, чтобы удостовериться в том, что плащ полностью его скрывает.

Сегодня был его день.

Тот самый, что выпадает раз в десять лет.

Деви хотел бухнуть на Тортуге, но не хотел быть узнанным. Понятное дело, у него были на это причины. Какой трактирщик нальет рома страхолюдному склизкому чудищу?

...
...

– Да чтобы Кракен запихнул тебе свои щупальца в… – начал было какой-то замухрышка-пират, ушибленный открывающейся дверью, но тут же замолк.

Ибо на его голову наступил сапог командора.

Командор пришел в таверну.

Пить.

Много пить.

И бить морды.

– Смотрите, это же Бешеная Пьянь Джеймс! – зашептались по углам, но Норрингтон, не оборачиваясь, кинул туда пустой бутылкой.

– Ма-а-а-алчать, шваль! – гаркнул он. – Встать, когда входит Офицер Флота Ее Величества!

Никто, конечно же, не встал. Но все заткнулись на секундочку.

– А-асвабадить ф-фарватер! Идет линкор! – провозгласил Джеймс, раздвигая толпу пьянчужек, и плюхнулся за какой-то стол, сметя с лавок сидевших за ним.

– Беспредел… – зашепталась толпа.

– Что за беспредел, где беспредел?! – вскинулся Норрингтон, выхватывая саблю. Однако, не найдя беспредела, он успокоился, сел на место и потребовал рому.

– В кредит не наливаем, – пробормотал трактирщик.

Норрингтон молча швырнул ему несколько медяков. Трактирщик сразу изменился в лице и поднес командору бутыль и кружку.

– Кружку оставь себе, – сделал протестующий жест командор, и присосался к горлышку.

Бульк. Бульк. Бульк.

Прошла уже минута, а Джеймс все еще не опускал бутылку.

Кабацкая болтовня затихла, пираты заворожено глядели на прыгающий кадык Норрингтона и на задравшуюся почти вертикально бутылку.

Наконец, командор оторвался от нее, крякнул, вытер рукавом губы и опустил ее на стол.

– Слабовато пойло! – рявкнул он. – Р-разбавляешь, мерзавец?

– Да как можно?! – возмутился трактирщик.

– Мне – врать?! – бешеным голосом выкрикнул Норрингтон и вспрыгнул на стол, воздев над головой саблю и бутылку. – Порублю!

Мирно пьянствовавшие пираты раздались в стороны.

Командор раскручивал над головой саблю, иногда прикладываясь к бутылке. Наконец, он сделал последний огромный глоток, швырнул бутылку за спину, и прыгнул, цепляясь за люстру рукой.

На его лице была написана блаженная улыбка.

...
...