Саммари: Немного бреда о Дейви Джонсе, безымянных матросах "Голландца" и отце капитаа Джека Воробья - капитане Джеке Перепелятнике (Sparrowhawk).

...
...

Я играю на органе. Моя старуха-клешня не очень-то подходит для этого, но зато у меня есть щупальца.

Целая хренова куча щупалец.

Интересно, какого дьявола я воткнул сюда орган? Тогдашний я скорее попросил бы лишнюю пару пушек.

Или это была прихоть Строителя?

Дьявол. Лучше не вспоминать о Строителе.

А-а, хорошо. Бутылка рома была сейчас в самый раз. Выпивка всегда кстати, когда вспоминаешь о происхождении этого корабля.

Когда-то выпивка была кстати каждый раз, когда я смотрелся в зеркало.

Потом привык.

...
...

Звуки органа неслись по кораблю, а сам "Голландец" несся в глубинах морских.

– Все играет, – вздохнул какой-то матрос, похожий на помесь кальмара и коралла.

– А что ему еще делать? – усмехнулся Прихлоп Билл.

– Да ему-то как раз нечего, не то, что нам… Паруса, якоря, прочая хрень – мы, в конце концов, вонючие морские зомби на заколдованном корабле-призраке или простая матросня на вшивом торговце?! Почему магия не может делать все это?

Из стены кубрика высунулась жуткая рожа, воззрилась на говорившего, открыла пасть и прохрипела: "Бунт на корабле?! Не допущу!" – после чего всунулась обратно. Все послушно заткнулись.

...
...

Мне надоедает играть, и я начинаю молотить по клавишам, пытаясь раздолбать этот проклятый орган.

Бесполезно. Я его даже поджигал – он неуязвим.

Словно издеваясь надо мной, орган издает чудовищные звуки. Ужасные, отвратительные хрипы, бульканье и визжание.

По-моему, нормальные органы так не умеют. Не должны уметь.

Впрочем, я очень давно не слышал нормальных органов.

...
...

– Мужики, а кто такой этот Джек Воробей?

– Да так, придурок один. Капитана нашего обхитрить решил. Вот старина Дейви и бесится.

– Думаешь, мы его поймаем? Говорят, Воробья еще никто не ловил?

– Говорят, на Тортуге кур доят. Ловили его неоднократно, правда, он всегда убегал. Скользкий тип, прямо как моя морская звезда на голове.

– Да чего вы этого Воробья мусолите… Сопля он, не чета папаше своему…

– Э, ты полегче! Воробей спасся с необитаемого острова на морских черепахах! Круто, да? Ведь круто же!

– Отец Воробья – старина Джек Перепелятник – свалил с необитаемого острова на бакланах.

– Чего? Может, ты еще скажешь, что он шел по воде аки посуху?

– Да нет же, говорю тебе! Он сплел сеть из своих волос и каких-то лиан, поймал дохренища бакланов, и они унесли его!

В кубрике повисло молчание.

...
...

Нажрусь. Ой, точно – нажрусь.

Хотя какое там… я не чувствую даже жжения от рома. Пью его лишь по старой памяти.

Жаль – так хотелось нажраться сегодня…

Не судьба.

Да и судьбы у меня тоже нет. Задевалась куда-то, падла.

...
...

– Бакланам не поднять человека.

– Перепелятник исхудал. Нет, он не исхудал – он похудел специально!

Стена кубрика затрещала, высунулась давешняя жуткая рожа и выдала что-то невнятное.

– Что он сказал? Что?

– Вырезать кусок мяса! – буркнула рожа и снова вросла в стену.

– Вот, слушай, что говорят знающие люди! Перепелятник не худел, а отрезал себе кусок мяса с живота! Его потом полгода откармливали и лечили!

– А Воробей зато никогда не платил женщинам за любовь!

– Лучше тебе даже не знать, что с женщинами делал Перепелятник.

...
...

Мне скучно. Казалось бы, я должен к этому уже привыкнуть… Но нет, это каждый раз по-новому.

Ничего, я знаю, как с ней бороться.

Хватаюсь за вросшую в стену раковину и ору в нее:

– Всплываем, сукины вы дети!

Я слышу топот их ног – они суетятся, бегают, ставят паруса и выполняют прочую работу.

Скоро впередсмотрящий обнаружит корабль. И мы развлечемся.

...
...

– Ненавижу этот морской ветер. Он у меня в ракушке гудит. Противно.

– А вот Перепелятнику была нипочем любая погода. Говорят, он даже умел водить корабль против ветра.

– Дурак, это все умеют. Нужно просто лавировать.

– Ну и что? Все равно он умел это!

– Да, и еще летал на бакланах.

– Да не вру я!

– Заткнитесь, вы, зловонные мертвяки! Парус на горизонте!

...
...

Я слышу лязг и вопли. Они берут корабль на абордаж. Можно было бы присоединиться к ним, но это тоже скучно. И не подобает капитану.

Ненавижу это все. Интересно, когда я ошибся?

Как бы там ни было, уже ничего не изменить.

Зато можно сыграть на органе.

Молочу по клавишам что есть силы. Издевательски-веселая мелодия.

О да. Подходящий аккомпанемент для нашей забавы.

...
...

– А Перепелятник мог проткнуть шпагой трех человек зараз!

– Ну так и я могу. Если эти идиоты выстроятся в ряд. Задолбал уже своими байками.

– Не гони на Перепелятника, он Хранитель Кодекса!

– Кодекс для живых. Нам он не писан. Так что заткнись и руби.

– А я что делаю?

...
...

Кажется, они закончили. Медленно иду по коридорам, поднимаюсь наверх. Выхожу на палубу, перехожу на чужой корабль.

Он зовется "Ласточка Кариб". Ненавижу такие названия. Впрочем, я вообще ненавижу названия кораблей живых. Уж очень они жизнерадостные.

На корабле уже тихо, только доски очень скользкие от крови. Ну и дрянь всякая под ногами попадается. Одна у матросни потеха – кровавая.

Прекрасно их понимаю.

А сейчас моя очередь развлекаться.

Иду к кучке пленных. Смотрю на них, но как всегда, не вижу никаких отличий.

Они абсолютно одинаковые. И абсолютно лишены щупальцев, клешней, и прочей морской дряни.

Хватаю одного своей клешней, поднимаю в воздух.

– Смерти боишься?

Вместо ответа он плюет мне в лицо.

Швыряю его о борт и протыкаю шпагой.

Такие парни встречаются редко. Раньше я их уважал. Потом они просто вызывали у меня интерес. Сейчас я их ненавижу.

Беру еще одного пленного за шкирку.

– А ты смерти боишься? Страшишься гибели?

Кивает. Это неудивительно.

– Избежать ее хочешь?

Иногда мне кажется, что это говорю не я. Какие-то это не мои слова.

Почему я не убиваю их всех?

Вопрос, похоже, того же порядка, что и "почему я играю на органе".

Кстати, пленный кивает. Это тоже неудивительно. Но сейчас начнется моя потеха.

– Хочешь служить мне, на моем корабле? На "Летучем Голландце" будет твоя судьба и твое тело…

Молчит. Наверное, думает.

– Вечное плавание! Странствие без конца…

Я внезапно обращаю внимание на звук собственного голоса. Он грубый и каркающий. Впрочем, именно таким голосом должен говорить человек с осьминогом на голове.

– Д-да, я хочу… – слабым голосом произносит пленный.

Я разражаюсь смехом. Насмеявшись, я говорю:

– А ты хорошо подумал? Вечное проклятие падет на твою душу! Ты изменишься, и изменишься очень сильно – погляди на меня и моих матросов! Думаешь ли ты, что смерть хуже этого?

Наклоняюсь ближе к нему и тихо спрашиваю:

– Каков твой выбор?

И он… Он мотает головой.

Шпага протыкает его сердце.

Черт побери. Под конец я становлюсь болтливым.

Я ухожу обратно на "Голландец", бросая через плечо:

– Всех перебить.

...
...

fin