Nowhere only down from here
Pick me off the floor
Take away the things I dream
One time, one place, one more
Garbage – Fix Me Now

«So help me! Fix me, motherfucker! Fix me! I’m standing right here!»
Amanda, “Saw III”

«Если хоть один из них нас обнаружит, нам грозит смерть. Мы знаем лишь то, что успели узнать, и, возможно, останемся в живых».
Томас Харрис. «Ганнибал».

Он привязал её к рельсам поезда, несущегося в ад, а когда она сумела освободиться - позволил запрыгнуть на подножку. Рано или поздно, Аманда все равно оказалась бы там, без Джона, только, в таком случае, ей едва ли достался бы первый класс.

По крайней мере, это можно было считать первым классом.

***
Она сидела, забившись в угол, взъерошенная, лохматая, дрожащая, взмокшая – жалкий звёрек. Тряслась то ли от ломки, то ли от страха. (Но её огромные глаза оставались сухими.)

- Ты не нравишься мне. В данный момент – меня от тебя тошнит. Ты отвратительна.

Он говорит размеренно и спокойно, не повышая голоса ни на тон. Ей становится жутко. Она по-прежнему боится умереть, но еще сильнее боится, что он вышвырнет её. А он может. Потому что знает: во втором случае она все равно сдохнет.

- Но я знаю, что ты готова играть до конца. У тебя это на лице написано, - и тут Джон улыбается. И ледяные пальцы, сжимающие сердце Аманды, немедленно разжимаются. Она понимает – он играет.

Раз уж он выбрал её, то это навсегда.

- Ты изменишься, моя девочка. Переродишься. Обещаю.

Обещаю.

- Вставай.

Он сам наклоняется к ней и тянет её под руки – испещренные следами инъекций и кровоподтеками. Бережно тянет. И обнимает, будто бы забыв, что только что говорил о своем отвращении к ней.

***
Но, разумеется, Джону приходится с ней повозиться.

- Отпусти меня!!!!

Он, как ни в чем не бывало, продолжает чертить свои чертежи, внимательно проводя карандашом вдоль линейки.

– Ты слышишь??? Выпусти меня, ублюдок, выпусти меня, я больше не хочу торчать с тобой в этой сраной дыре, и заниматься этими больными планами, всей этой херней, я не хочу!!!!

Её ломает, корежит, буквально на части разрывает – две недели без героина, видите ли. Джон только на секунду поднимает на неё глаза. Но Аманда подлетает, впивается в его плечи, визжит, как дикая кошка.

Тогда он размахивается и бьет её по лицу . Аманда падает. Подносит к разбитой губе руку и тяжело, прерывисто дышит.

Джон пресекает её попытки встать на ноги.

- Я никуда, - спокойно говорит он, прижимая её коленом к полу, - никуда не собираюсь отпускать тебя, Аманда.

Это правда. Ей это ясно. Того, чего она боялась, когда чувствовала себя чуть нормальнее, не произойдет: Джон её не отпустит.

Но сейчас Аманде хочется только одного – уколоться, поэтому она снова барахтается, царапается, изрыгает проклятья.

- Прости, Аманда. Придется это сделать.

Он снова замахивается, и наступает темнота. А когда Аманда приходит в себя, от её ноги к батарее тянется цепь.

Аманда впадает в какой-то анабиоз, её глаза заволакивает мутью, она просто сидит на месте, тупо уставившись в одну точку. Потом, сцепив зубы, принимается дергать браслет, туго защелкнутый на щиколотке – вверх и вниз, вверх и вниз. Через три минуты появляется кровь, потом – больше крови. Аманда почти что орет в голос от боли, но по-прежнему – ни слова.

Джон терпеливо смотрит на неё, сложив руки. Наконец, спрашивает:

- Ты хочешь сдохнуть от заражения?

Вопрос повисает в воздухе, и какое-то время кажется, что Аманда, продолжающая терзать ногу липкими от крови пальцами, не услышала его. Но внезапно она прекращает, опускает голову и сидит несколько мгновений в молчании.

- Сними это, - шепчет она, в конце концов.

Джону не требуется переспрашивать, уточнять, не будет ли она делать глупостей. Ему и так все понятно. Он подходит к Аманде, держа наготове ключ, опускается на корточки.

Она поднимает голову, поднимает к нему свое лицо, бледное, блестящее от пота, с разбитыми губами, синяками под глазами. Вот она: первая женщина со времен Джилл, к которой Джон приближался бы настолько близко. Во всех смыслах.

На то, чтобы открыть скользкий от её теплой крови браслет, требуется на пару секунд больше обычного. Поднимается Аманда сама.

- Найдешь аптечку?

Она, не отвечая, направляется в душ, сильно хромая.

***
Потом Аманда сидит, осторожно перевязывая щиколотку эластичным бинтом. На его белой поверхности медленно расцветают кровавые розы.

- План нашей первой совместной игры почти готов. Ты его оценишь, поверь мне.

Когда она отвечает, её голос звучит устало, но искренне:

- Скорее бы.

С её длинных темных волос капает вода, и Аманда напоминает Джону утопленницу.

***
Поезд летит в ад на всех парах, громыхая колесами.

Но Аманда только начала понимать, что такое ад для неё.

Новый.

Она аккуратно подворачивает крепления на очередном стальном ошейнике, откладывает его и дает себе передышку, разминая пальцы.

Смотрит на Джона. На его белое лицо в свете настольной лампы.

Он сортирует детали, склонившись над ними, и, поглощенный, не замечает сразу, как красные капли (одна, вторая, третья) падают на стол.

- Кровь…- Аманде кажется, что её собственный голос доносится издалека. – У тебя же идет кровь, Джон!!!

Он медленно достает платок, запрокидывает голову и прижимает к носу. Аманда вскакивает, но после его резкого окрика: «Сиди!», послушно опускается на место. Не помня себя.

«Это из-за его опухоли. Из-за опухоли. Все из-за этой чертовой…»

Её трясет.

- Ты что, Аманда, никогда не видела крови?

Голос Джона звучит по-прежнему спокойно, но она-то уже научилась распознавать эти скрытые нотки ярости.

Но она не может ни пошевелиться, ни произнести хоть слово. Тогда Джон перегибается через стол и хватает её за волосы, возле виска, сжимая кулак.

Аманда вскрикивает.

- Обуздай свои эмоции, я прошу тебя, - говорит он тоном доброго советчика. – В этом вся проблема. В твоих эмоциях.

И он отпускает её волосы, гладит её по щеке.

- Важна игра, Аманда. Важна её философия. Остальное – ерунда.

- Ты же умираешь, черт возьми. Ты же…

- Тем более. У нас не так много времени, чтобы во все тебя посвятить.

Джон по-прежнему очень спокоен.

***
Тогда, позже вечером, когда Джон не видел, Аманда прижгла себе руку паяльной лампой. Позже сказала, что это вышло случайно, но это было специально. Она прижимала лампу к кисти, раскаленная боль накрывала её волнами, но Аманда не кричала. Остановилась, когда стало совсем невыносимо.

Ей стало легче. Это можно было вполне сравнить с ощущением после укола плохим героином. Никакого кайфа в процессе, скорее, совсем наоборот, но организм получил свою порцию яда, и ломка – ломка души – прошла.

Не навсегда, конечно. Аманда это понимала. Именно тогда она стала использовать нож.

***
Два первых шрама уже превратились в темные полосы на коже. Третий заживал. Четвертому только предстояло появиться. Аманда протерла спиртом блестящее лезвие ножа.

Она никогда не делала глубоких надрезов – пока, по крайней мере. Ей не очень хотелось истечь кровью до смерти.

«Джон бы ничем не помог мне в таком случае, это точно. Он сто раз говорил, что презирает не только убийц, но и самоубийц».

Аманда прижала острый край ножа к мягкой белой плоти на внутренней стороне бедра, нажала и провела вниз. Знакомая боль вспыхнула, застив глаза алой пеленой.

Она держала наготове смоченную марлю, но не успела приложить его к ране.

- Запах медицинского спирта, вот оно что. А я все гадал – откуда он?

Джон. Увлеченная собственной болью, увлеченная видом красных струек, сбегающих по блестящему металлу, Аманда просто не услышала, не почувствовала, как он вошел.

Она застыла, чувствуя, как полыхает огнем бедро, как кровь вытекает из неё капля за каплей, впитываясь в одеяло, но не могла опустить глаза и посмотреть, не могла шевельнуться. Она смотрела на Джона, не отрываясь. А тот – на её рану. На нож. На бинты. На старые шрамы Аманды.

- Значит, вот так ты обуздываешь эмоции, как я посмотрю. Что же…

Джон подходит ближе. Наклоняется, берет из её пальцев сложенную марлю, пропитанную спиртом, словно собираясь приложить к порезу. Но не делает этого.

- В тебе есть тяга к саморазрушению, Аманда. Очень сильная тяга. Это неправильно.

Джон бросает марлю на пол и резко сводит ноги Аманды вместе, плотно сводит. Вспоротая плоть прижимается к здоровой.

И Аманда вскрикивает.

- Ты кричишь, потому что тебе больно, или потому что это сделал я?

Джон смотрит на неё снизу вверх, но ей кажется, что все наоборот. Она кажется себе маленькой, и жалкой, и раздавленной.

- Ты ведь не кричала, когда резала себя ножом, - он все еще держит её ноги сведенными. - Отвечай. Ну же.

- Потому что ты.

- Прекрасно. Ты честная – вот, что мне в тебе нравится. Люблю честных.

Джон ослабляет хватку, но по-прежнему держит руки на коленях Аманды.

И у неё еще сильнее пересыхают губы.

Потом он встает и уходит.

Больше он не заговаривает с ней об этом. И через некоторое время, Аманда возобновляет свои сеансы.

***
И вот наступает день (или ночь, она уже не разбирается, не различает времена суток), когда Аманда стоит перед ним в темноте, послушная и спокойная. Почти.

- Ты принадлежишь мне. Ты отдашь мне все, каждую клеточку своего тела. Это понятно?

- Да.

- Отметки на руках - из другой жизни. Оставь эту жизнь в прошлом.

- Когда ты пройдешь по этому коридору… пути обратно не будет. Ты понимаешь?

- Да.

Она ни секунды не колеблется с ответами. И тогда Джон протягивает ей конверт:

- Начнём с этого.

Прежде чем уйти, она оглядывается.

***
Когда Аманда возвращается с бесчувственным игроком, Джон, стоящий у зеркала в туалете, наносящий последние штрихи кровавого грима, сперва смотрит на неё несколько секунд, молча.

Она выглядит здорово напуганной, все лицо в черных потеках, майка в разводах, Аманда дышит, будто пробежала забег на пару километров.

Но она справилась. И благодарность – то, что Джон не делает никаких замечаний по поводу её вида. Её эмоции.

…-Что это? – спрашивает Аманда, когда он колет себе что-то в сгиб руки.

- Чтобы замедлить сердечный ритм и расслабить мускулы.

Аманда так и не узнала, солгал ей Джон или нет. Позже, месяцами позже, когда она колола ему обезболивающее по часам, она стала догадываться, что инъекции, облегчающие его страдание – те же самые по составу, что и та, в туалете. Но она так и не решилась спросить об этом Джона.

***
- Мать твою!!!

Она, не сдержавшись, бьет с размаху по стене рукой. Резкая боль проходит до локтя, и следы от уколов – свежие следы – начинают кровоточить.

- Я предупреждал тебя. Я предупреждал, что именно тебе придется лезть в яму со шприцами. Это ирония судьбы. Ты бывшая наркоманка, и…

- Ирония судьбы??? Неужели. Это ирония судьбы, что это ублюдок Мэттьюз чуть не убил тебя?

- В какой-то мере, Аманда. В какой-то мере.

***
И наступает день, когда она действительно ломается в первый раз.

Её прорывает на откровенность, да, так можно сказать. Казалось бы, не осталось того, что Джон не знал бы об Аманде, но это не так.

Все дело в первой игре. Прошло уже достаточно времени, но…

Глядя на то, как Джон глотает обезболивающее, Аманда медленно произносит:

- Страшнее всего мне было оставлять тебя в этом загаженном сортире, с залитой кровью головой.

- Ты действительно полагала, что со мной могло бы что-то случиться.

- А РАЗВЕ ЭТО СЕЙЧАС НЕ ТАК???

Аманда сжимает стакан в руке так, что он взрывается. К счастью (или к несчастью), только несколько осколков царапают её ладонь.

- Замолчи, Аманда, - спокойно просит Джон.

- Хуже всего была эта темнота… - она все никак не успокоится, но говорит уже шёпотом.

Джон встает:

- Разве ты боишься темноты?

Аманда усмехается:

- Когда я была маленькой, отец запирал меня в ванной комнате, на многие часы. На целую вечность. Одну. В темноте. Я сидела в на ледяном кафеле, а мои глаза никак не могли привыкнуть к черному вокруг. Это была вечная ночь.

Джон приподнимает её голову за подбородок, чтобы заглянуть в лицо:

- Ты не сопротивлялась?

- Я не могла!!!

- Тогда почему ты сопротивляешься со мной?

- Я не со… Потому что ты мне не отец!

- Вот как? Отлично.

И темнота вокруг сгущается, кажется, еще сильнее.

Вечная ночь.

Аманда знает, что произойдет за этим, и на неё накатывают возбуждение и страх. И что сильнее – нельзя определить.

Она закрывает глаза, чувствуя, как он приближается вплотную. Ей кажется, что она чувствует вкус своих слез, но ведь слез нет.

- Тогда продолжай сопротивляться.

И Аманда сопротивляется.

Ледяной пол и темнота. И раны на внутренней стороне бедра болят, «но ведь это то, что было нужно тебе?», - спрашивает Джон. Именно. Да.

Она все-таки заплакала, в самом конце.

Она долго сидела у стены, не одеваясь, закрыв глаза.

Потом он молча накрыл её чем-то. Её плащом с алой подкладкой.

***
«Некоторые люди не благодарны за то, что им дарована жизнь».

Аманда была благодарна. Джон даровал ей жизнь и сам стал этой жизнью.

Именно поэтому она была готова на все, чтобы не лишиться этого. В конце концов, это и погубило её. Она выбыла из игры.

Но пока их собственный поезд в ад мчался сквозь вечную ночь.

Вместе Джон и Аманда играли и жили недолго, но по-своему счастливо, и умерли в один день.

Это редкость.

fin