Я постоянно слушаю музыку. О, я знаю, что говорят о том, как я обычно провожу свое свободное время. Примерно так: разве Аполло не один из тех, кто отдыхает размышляя или слоняясь по барам, где соблазняет женщин, а сам выглядит крайне неприступным? Если я скажу «музыка», многие сразу предположат что-то плотское, дикое… Такие разговоры начались, когда я стал засматриваться на Ди. Красавчик Адама, везде следует за своими гормонами. Вообще-то, я и должен был быть таким - в конце концов, как может кто-то, выглядящий, как я, быть другим?

Меня не волнуют эти слухи. Во-первых, моя прошлая жизнь мертва, и всё, что было тогда, вместе с ней, но есть вещи, которых мне жаль. Наверное, музыка – это то, что мне было гораздо больнее потерять, чем… чем даже некоторых людей. В маленькой квартирке, которая ждала меня на планете, всегда звучала музыка. Часто, когда я возвращался сюда в отпуск, то обнаруживал, что соседи сменились, и они хотят, чтобы я поменял и музыку. Я прислушивался к ним на время, пока они не переставали спорить, но музыка звучала всегда. На «Атлантии» у меня был маленький музыкальный плеер, меньше ладони, с наушниками и дисками к нему. Музыка была со мной, и когда я засыпал, и когда я отдыхал, и когда я хотел отгородиться от мира.
Жаль, что этот плеер не со мной. Здесь, в общем-то, не так уж много мелодий.

Подозреваю, что как раз из-за того, что я проводил много времени, слушая музыку, я стал думать о людях не по имени, а по той мелодии, которую они вызывают в моем сознании. Вероятно, это не имеет смысла... но это и неважно, учитывая, что я разговариваю сам с собой.

Не помню, когда начал думать о людях через музыку, но… Посмотрите на моего отца. Несгибаемый адмирал, чье лицо мало что выдает, за исключением тех вещей, которые вам предназначено видеть. Я всегда представлял его через барабаны, что-то наподобие музыки племени. Даже в спокойном состоянии здесь всегда присутствует ритм, мерные, повторяющиеся звуки, которые отмечают четкие промежутки. Мелодия будто ждет следующего удара. Когда он воодушевлен, то похож на барабаны из джунглей первобытных людей Геминона: величественная, повторяющаяся, страстная и быстрая мелодия; музыка, которая требует, чтобы вы шли вслед за ней или будете погребены под ее весом, раздавлены под гнетом, более безжалостным, чем сама гравитация. Музыка, которая влияет на всех, кто ее слышит; ритм, на который вы реагируете, даже не ощущая этого. Ваши ноги сами начнут отбивать удары, или же вы почувствуете напряжение, которое подскажет вам, что пора двигаться.

Думаю, это постоянство и удерживает Сола Тая около моего отца. Сам Тай – арпеджио, аккорд, разложенный на отдельные ноты, сыгранные порознь вместо того, чтобы звучать и работать вместе. Когда мой отец отворачивается… когда он отворачивается, у Сола проявляется его собственная музыка. Она не связана для меня с барабанами, но, возможно, как раз постоянного ритма ему и не хватает. Когда я сосредоточенно смотрю на Тая, он звучит вместо того, чтобы рассыпаться под тяжестью собственных осколков… Когда я думаю о нем, то слышу резкие, скрипучие голоса. Плоха не сама мелодия, а то, что это песня, исполненная случайными людьми, высохшими стариками с голосами, загрубевшими от плохого вина и дешевых сигар. Простая мелодия, сыгранная на каком-то струнном инструменте, который своими резкими звуками вторит голосам. Песни их жизни, печалей и простых радостей, песни того, что было и ушло. Песни о том, какими они не смогли стать и какими когда-то были, и о том, что уже никогда не будут так хороши, как в то время… но они и наполнены обещанием, что однажды, хотя бы один раз, они смогут стать лучше, чем когда-либо были.

Все имеет свою музыку. Даже сайлоны, хотя в отношении сайлонов… Если человечество – музыкальная пьеса, то сайлоны – наша кода, это последняя часть пьесы, ведущая нас к концу. Не то, что бы в этой заключительной части нет красоты… в сайлонах вообще мало красоты. Хотя некоторые ее все же видят.

Возьмем Хило. Великодушный и веселый, как скажут многие. Человек огромного сердца. Другие люди не слышат музыки, но я думаю, они поймут, что я имею ввиду, если скажу, что он – какая-то медленная и серьезная мелодия, исполненная на пианино. Адажио. Протяжная, но очень звучная пьеса, которая уносит вас своей силой.
Думаю, поэтому ему так хорошо работается с Карой.

Кара.

Если попросить кого-то описать Кару через музыку, большинство наверняка подумает о ней, как о каком-нибудь динамичном, тяжелом роке с басами. Резкая, непокорная мелодия, полная ударов и грохота. Думаю, только немногие знают, что Кара – совсем не такая, хотя она и смогла убедить в этом всех, но…

Кара – это струнный ансамбль. Хор скрипок, звучащих вместе, их страстные звуки пронизывают вас насквозь. По отдельности в них эхом слышится погребальная песнь, способная заставить вашу душу плакать. Именно поэтому она так хорошо звучит с Хило.

И поэтому она влюблена в Андерса. Андерс – тоже фортепианная пьеса, но менее глубокая и более протяжная, чем музыка Хило. Но и гораздо светлее. Его мелодия радостнее, быстрее, легче, у кого-то она вызовет улыбку, заставит пальцами выстукивать ритм.

Знаю, мелодии Кары и Андерса звучат вместе… они создали мелодию Кары Трейс-Андерс. Иногда их музыка – как весна: она рвется сквозь жизнь, нежная, звенящая, быстрая и полная энергии. Иногда их мелодия как лето: медленнее, жарче, она взрывается горячей волной, запахом пыли и ласковым теплым спокойствием.

Сейчас, возможно, вы ждете, что я расскажу о музыке, которую мы с Карой создаем вместе, но не волнуйтесь,

У меня нет подобных намерений. У меня нет иллюзий на этот счет. Я - не музыка.

Кара и я звучали хорошо только по интуиции, потому что ее музыка может заполнить нас обоих, унести меня с собой. Когда же мы не звучали вместе… то это не потому, что наши мелодии не дополняют друг друга. Всё потому, что моя тишина поглотила ее мелодию, оставив за собой лишь несколько брошенных звуков.

Подобно зимним великанам из старых легенд, которые забрали солнце с неба, чтобы оно радовало только их, не заботясь о том, что остальной мир покрылся льдом, я впитываю музыку Кары, как воду, которую льют на сухой песок. Не остается даже следа.

Кажется, мне должно подходить, что я в космосе, далеко от музыки; я могу слушать тишину космоса, эхом отзывающуюся во мне. Пустота космоса – это не многоголосие, а постепенно усиливающийся аккомпанемент.

Я – тишина...