…Эй, Изгой…
Я иду… Я иду…
О-о-о…мой Изгой... О-о-о …Изгой
Я иду за тобой. Я иду. Иду за тобой.
Ты готов? Готов ли ты?
Что бы ты ни хотел сказать
Мне всё равно……
Я иду за тобой.
Я иду. Иду.
Иду за тобой…

Ти-Бег

Они приходят и уходят, не оставляя в памяти каких-либо приметных следов. Скорее запомнить их маленькие жопки. Естественно, бывают, редкие исключения - парнишки, которые по своей глупости, могут ударить, из-за невыносимого давящего каждую секунду чувства безысходности, по самым значительным местам моего тела. И когда остаются шрамы, кровавые порезы, большие синяки на нём, кажется, будто меня воспринимают, как чудовище. Мне кажется, что маленькие мальчики, видят во мне больного маньяка. Страшно даже представить, что будет, если я признаюсь им, что я и есть больной маньяк. Но шрамики - это лишь физика. А память - это моральное уродство тех парнишек, которые давно предались земле. И даже там, вряд ли, они забудут всё. Я не хочу, чтобы они забыли хоть что-то из нашей недолгой жизни в одной камере. Порою мне их даже бывает жаль. Но почему-то только в те моменты, когда за моею решеткой заключённые и охранники слышат болезненные стоны и мольбы мальчика, которого я сейчас имею.

Безвыходная ловушка

Гудок, который я уже слышу здесь 3 года, вновь звучит в крыле А. Решётки следом закрываются, после предупреждения охраны. И наступает долгожданное время. Кому одиноко в эти часы заточения в камере, кто пытается отдохнуть от тяжёлого дня, кто намеревается убить своего соседа или сделать ещё какую-нибудь пакость, кто просто хочет развлечься с тем же сокамерником. Удивительно! Но я пытаюсь успеть сделать всё из этих пунктов, исключая первый, который охватывает меня сам внутри, не по моей воли. Но время так мало, желаний так много, а мальчик всего лишь один. Когда я отпускаю простыню, завязанную по краям рёшётки моей камеры, чтобы она прикрыла позор маленького мальчика, который я предоставлю к демонстрации только себе. И тогда его глаза начинают загораться, дыхание становится громче, сердцебиение учащается. И он умоляет меня, не делать этого, не повторять это вновь, он просит отложить это на завтра с одной причиной - только не сегодня. Он пищит, как мышь, которую внимательно разглядывают перед собой, приподняв бедняжку за хвост. Но маленький мальчик не понимает, что чем больше он боится и говорит так много ненужных слов, тем больше я хочу поиметь его.

Я люблю трахать запуганных мальцов.

И время летит, как стрела. Далеко и свободно, а потом обязательно к чему-нибудь приходит. Итог всегда есть. Или он смирится, или последнее, что он ощутит на своём теле, будет холодным металлом, вонзившимся в его торс. Выбор всегда свободен.

- Малыш, ты только скажи. И я закончу. Я отойду от тебя на шаг. И ты отдохнёшь.
И он почему-то молчал. Молчал и терпел. К сожалению, я не мог рассмотреть его непонимающих и уставших глазок, потому что маленький мальчик стоял на коленях, а его глаза были на соответствующим уровне.
- Будь же смелее, - я выдавил из себя смешок.
- Пожалуйста, хватит, - еле вымолвил он.
Я слышал, как он задыхался. И мне было его жаль и жаль тех, с кем я провёл тоже незабываемые минутки блаженного удовольствия, правда, несравнимых только с теплом совсем юного тела. С телом девочки. Сейчас мне было действительно жаль всех моих многочисленных жертв, но лишь бы только маленький мальчик не останавливался, иначе все мои сожаления и молитвы просто испарятся, и я ещё кого-нибудь захочу отыметь.
- Только я не пояснил, что ты должен мне сказать, - я зевнул, показывая своё безразличие.
Сцепив пальцы рук, я заложил их за голову и улыбнулся, опустив взгляд вниз.
Он не смотрел на меня, но, наверняка, знал, моё выражение лица в этот момент. Он это чувствовал.

Петушиная парилка

И они терпят. Терпят бесконечную боль, мои поручения, тошнотворный вкус во рту, но молчат. Они боятся меня. Одного моего волчьего взгляда, взмаха руки и потешной улыбки. Меня это всегда забавляло, сейчас забавляет и завтра, не сомневаюсь, тоже будет забавлять. Ведь это власть. Власть над их ничтожными действиями, движениями, словами и телом. Я уверен, они чувствуют моё приближение. Наверняка, они выучили звук моих шагов. И услышав знакомый на слух стук, они, задыхаясь, оглядываются по сторонам, как на первых минутах какая-нибудь жертва в дешёвом фильме ужасов, в надежде найти убежище от меня, прекрасно понимая, что такого места в тюрьме нет. И тогда их глаза загораются огоньком. Зрачки становятся шире, а кожа покрывается маленькими мурашками. И сейчас я уже стою около него.

- Бу-у-у!!!- крикнул я ему сзади и вновь посмеялся.
Он обернулся и посмотрел на меня глазами котёнка.
- Чего ты боишься? Смотришь на меня, как на последнего психа.
- Я... не....я не....- захлёбывался он собственным потом и со страха опустил глаза
- Значит, ты не уважаешь меня, мальчик?
- Нет... я ува…ува.. Я уважаю
- Может, тогда уединимся, чтобы ты досконально уверил меня в своём уважении?
И он опускает голову ещё ниже, как старуха, смирившись со своим несправедливым уделом.
- Полагаю, что ты расценил это как вопрос. Нет, мальчик мой. Это была просьба. Просьба, не требующая ответа и не принимающая несогласия. Не чей-то приказ, а лишь моя просьба.
Он съёжился, будто ему стало холодно, но не двинулся с места.
- Сейчас же, - обжёг я его лицо своим дыханием.
И маленький мальчик последовал за мной, в одно отделение душа.

Выход в свет

Свежий ветер обдувает меня, единственный, которому я отдаюсь всем телом. И мне хорошо. Маленькому мальчику тоже хорошо. Здесь всем хорошо. Мы на прогулке. Здесь бывает частенько скучно, пока не случаются маленькие сюрпризы. Особенно меня радуют, конечно, новички. Это так превосходно! Запугать, подчинить и убить. Это власть! Но сегодня лишь мой маленький мальчик, уже приобрев небольшой опыт, держится за мой кармашек, показывая всем, что он мой предмет или, как больше мне угодно, добровольная дырка. Здесь, во дворе, также есть моя собственность - место, куда другие зэки не имеют права приземлять свои задницы. Это всего лишь скамейка - мой маленький трон во дворе. И только тут маленький мальчик может почувствовать себя свободно среди других заключённых, которые, заметив, что добровольная дырка держится за кармашек Ти-Бега, не имеют права даже подойти к мальцу
Если ты повис рукой за мой кармашек, значит, ты подписал со мной контракт в условиях, которых мне принадлежат твоя сущность и твоё тело, а тебе неприкасаемость со стороны других заключённых. Но это лишь видимость. У тебя никогда не было права выбирать, и даже сейчас ты не можешь отказаться от этого контракта. Ты его уже подписал, прежде чем узнал о его существовании. Ты подписал контракт с дьяволом, мальчик! – Ти-Бег успел поведать провинившемуся в чём-то парню истину их совместной жизни в тюрьме, прежде чем тот скончался на его глазах, захлебнувшись собственной кровью.

- Это ты про новенького?
- Скофилд, Ти.
- Симпатичный?
- Будто сошёл с обложки журнала.
- Значит, милая мордашка расположилась в Fox River`e. Что ж? Такой кусок не пропадёт даром. Я займусь им.
- Для семьи всё, что угодно.
- Спасибо, Рокки.

fin