«Я была губернаторской дочкой и самой красивой девушкой в округе, папочкиным бриллиантом, загадочным и недостижимым, - это была я. Теперь я маленький черный засушенный комок, но это не худшая из зол, ведь я нашла, что искала, хоть и великой ценой».
Доджесс, «Лекарство от скуки»

But I remember yesterday
Life before you went away
And we were laughing
We had hope and now it's broken
And I could see it clearly once
When you were here with me
And now somehow all that's left are
Pieces of a dream
Anastacia – Pieces Of A Dream
Замечталась маленькая Сара
На закат.
Льнет к окну, лучи рукою ловит,
Как былинка нежная слаба,
И не знает крошка, что готовит
Ей судьба.
М. Цветаева

Есть хорошие девочки, которые созданы для того, чтобы жить. Они могут расти в хороших семьях у знаменитых родителей, как я. Или в обычных, как многие мои подруги. Они причесывают своих кукол и играют в чаепитие и дочки-матери. А потом они вырастают, и делают прически сами себе, и приглашают на чаепития своих друзей, многочисленных друзей. Выходят замуж и рожают детей. И уже их дочери и сыновья играют в куклы и игрушки.

Я хотела этого, но не была создана для такой жизни.

«Ты такая красивая, Сара. Когда ты вырастешь, весь мир будет у твоих ног».

«Ты умница, Сара. У тебя будет самый лучший муж на свете».

Так говорили взрослые. И я кивала, я верила им.

Когда все пошло не так? Я не помню. Возможно, лет в двенадцать. Мне хотелось бунтовать, но я была слишком робкой для того, чтобы бунтовать. Мне не доставало уверенности и силы для того, чтобы придать остроты пресноватой жизни – так, как это делают другие. Я не убегала из дома и не скандалила с отцом.

Правда, объявив ему о своем желании стать врачом, я ожидала сопротивления, возмущения. Но он похлопал меня по плечу и сказал: «Молодец, девочка».

Возможно, он думал при этом о чем-то своем.

…И был морфий. Я пропитывалась морфием насквозь, и меня посещали искусственные – и такие настоящие при этом – мечты, мечты о счастье, и о чем-то незабываемом, ярком. И душа сжималась и взлетала к горлу – как на американских горках в детстве.

Потом я отходила и долго, тупо рассматривала синяки на локтевых сгибах, сидя на холодном полу. Но это было потом.

И я научилась жить без морфия. Я научилась… хотя не проходило и дня, чтобы я не скучала по нему. Чтобы я не хотела уколоться.

Но я держалась. Я стала работать в тюрьме строго режима, и это было сродни уколам наркотиков, это было как хождение по лезвию ножа. Мощный выброс адреналина в кровь – вот, чего мне всегда не хватало.

Мне был нужен адреналин. Мне нужна была жизнь.

Вот, почему я поверила Майклу Скофилду.

То, что он задумал, было чистой воды безумием.

***
«Разве это справедливо – умереть в тридцать лет? Пытаться уколоть себе лошадиную дозу морфия?»

«Разве это дело… к тому же, что могло её на это толкнуть?»

Так говорили медсестры в моей палате, когда думали, что я сплю.

***
И я не умерла и в этот раз.

Я не умерла, увидев своего мертвого отца.

Я не умерла, когда бледный рыжеволосый человек хотел убить меня.

Я не умерла, когда Пол Келлерман топил меня в ванной - в том номере отеля с розовыми фламинго на стене. Хотя не очень-то ему хотелось, но мне от этого не было легче.

Но я не умерла. Зубами вытащила ту проклятую пробку из слива. Зашивала рваную рану на боку. Зажило, как на собаке. Или на кошке. У кошки ведь девять жизней.

Я знала, что не сдамся. Ни в чем не повинная женщина погибла из-за меня, и это было тяжелей всего. Когда мне удавалось поспать, я видела её во сне. И еще отца.

Вместо наркотиков у меня теперь была эта реальность, эта жизнь.

Она тоже оставляла синяки – только не на локтевых сгибах, а по всему телу.

От неё тоже в крови плескался адреналин.

***
Я хотела найти Майкла – чтобы все закончилось.

Я хотела найти Майкла – и попытаться жить с ним.

Я была уверена, что у меня получиться.

И будет чистая новая страница, которую мы заполним.

И голубое небо. И смех детей. И все, о чем мечтают девочки, играющие в куклы и в дочки-матери.

***
Куклам отрывают головы.

***
Пол Келлерман спас меня, но ненадолго.

***
Я убила человека.

***
Я запомнила Майкла сидящим в медкабинете и закатывающим руку для укола. Запомнила его затылок и спину, когда он выходил сдаваться.

***
Мне было страшно, а потом страх притупился, отхлынул. Душа онемела, разум онемел.

Линкольн-младший был таким хорошим мальчиком. Иногда он успокаивал меня. Дрожащим голосом, но успокаивал. Пытался.

***
Я молилась по ночам: чтобы Бог простил меня за то, что я совсем недавно хотела самовольно приблизить свою смерть.

***
И не верьте, это не я кричала и вырывалась, когда меня вели на казнь. Я уже видела себя со стороны: смотрела спокойно и отрешенно.

Знала, что все будет хорошо. Не в этом мире, значит в другом.

***
Вот, Майкл, я расплатилась за твои ошибки, смотри.

***

«Разве это справедливо – умереть в тридцать лет?»

Значит, справедливо.

…Есть хорошие девочки, которые созданы для того, чтобы жить. Они могут расти в хороших семьях у знаменитых родителей, как я. Или в обычных, как многие мои подруги. Они причесывают своих кукол и играют в чаепитие и дочки-матери. А потом они вырастают, и делают прически сами себе, и приглашают на чаепития своих друзей, многочисленных друзей. Выходят замуж и рожают детей. И уже их дочери и сыновья играют в куклы и игрушки….

Что ж, значит, я не была создана для такой жизни.

Всегда любила финал сказки про Русалочку – когда её душа улетела к Сестрам Воздуха.

Я не скажу вам, каково там - за чертой. Но мне уже не больно и не страшно.

Помните меня. Простите.

fin