:::

тема 1, молодежки

:::

Перекати-поле

gilmore girls | джесс-центрик, упоминание джесс/рори, джесс/шейн | pg | 2.05-3.07 | character!fic | 450 слов
дисклаймер: не мое

:::

У него нет дома. Того самого дома, который должен был быть его крепостью, его опорой, его убежищем. Дома, куда он мог бы возвращаться, и дома, где его бы ждали. Такого дома у него нет.

Он как перекати-поле. Ветер несет его из города в город, из одного чужого дома в другой чужой дом, из одной семьи в другую. Его не ждут и не хотят нигде, его встречают с вымученными улыбками, и за его спиной обмениваются понимающими взглядами – ну вот, и оттуда Джесса выперли.

Его не любят. Он хам и циник, на губах у него всегда кривая усмешка, и первыми же словами, которые он вам скажет, несомненно, будет какая-то гадость. Он прогуливает школу, ввязывается в драки и устраивает злые розыгрыши; он закатывает глаза, когда с ним пытаются поговорить серьезно, и обрывает любую прочувствованную речь издевательским «вах!». Он похож на дикобраза, и никому еще не получалось приблизиться к нему не уколовшись.

Его девушка – пережженная блондинка, чувство собственного достоинства которой потерялось где-то в начальных классах на задней парте с каким-нибудь местным хулиганом. Она неспособна даже составить пару слов во внятное предложение, но он с ней вовсе не из-за ее ума. Просто она такая же легкая, бесстыдная и отрицательная, как и он сам.

Он берется за любую работу, за которую платят деньги. Для него нет ничего ниже его достоинства, а умеет делать он почти все. Его знают везде – от автомастерской до модного супермаркета на окраине города.

Он почти никогда не раскрывается. Не подпускает никого близко к себе. Ему плевать, что его считают ходячей неприятностью с коэффициентом интеллекта ниже нуля, и он не пытается никого переубедить. Возможно, ему это даже нравится.

В заднем кармане у него всегда свернутая книжка, и большинство считает, что это какой-нибудь Плейбой или что-то ему подобное. Он читает на уроках, на контрольных и на итоговых тестах – если, конечно, соизволит вообще появиться в школе. Он читает, сидя у стойки в закусочной Люка, и читает дома, растянувшись на полу. Он никому не рассказывает о том, что именно читает, за исключением разве что меня, да и то было только раньше.

Он никогда не прощается. Он исчезает так же, как и появляется; как смерч проносится над застывшим, сонным болотом нашего городка и испаряется. Он похож на свой родной город – Нью-Йорк – такой же быстрый, шумный, жесткий и разрушительный.

Он не привязывается ни к местам, ни к людям. Он тщательно вытравливает из себя любую искорку симпатии, он обрубает все концы и сжигает все мосты; не звонит и не отвечает на звонки, и отворачивается, если вы окликните его на улице. У него нет дома, и он из кожи лезет вон, чтобы его так и не было.

Я называю его непостижимым и противоречивым, и для меня он именно такой.

Какой он для вас? Я не знаю.

:::

конец

:::

тема 4, книги/фильмы

:::

Like toy soldiers

millon dollar baby | мэгги фитцжеральд, фрэнки данн | pg-13 | character’s death | angst | 785 слов
дисклаймер: не мое

:::

(Спортсмен-профессионал: публичная девка, от которой требуют честного поведения).

:::

Некоторые моменты своей жизни запоминаешь помимо воли. Не потому, что хочешь ты, а потому что за тебя захотел кто-то сверху. Не знаю, хорошо это или плохо, но знаю точно, что тогда что-то щелкает, и стрелки твоих часов меняют направление. Пыль замолчанных слов забивается в глаза, болото невысказанных обид разбухает внутри, волосы липнут к лицу и ты понимаешь – это дорога в никуда. В самое пекло, можно даже сказать. От одной остановки до другой, от одной передышки в самый эпицентр.

:::

Дорога в никуда вымощена не желтым кирпичом. Жаль.

:::

Мать щелкает пультом, и блеклые картинки сменяют друг друга. За окном дождь. Облизывает, прикусывает карнизы. Чернила в ручке почти закончились, и она оставляет на бумаге грязные, некрасивые мазки.

Странное такое чувство, привычное (вечер, мать, булькающий хрип телевизора) и непривычное одновременно.

На секунду я прикрываю глаза и представляю себе, как дождь стекает по моим плечам, рисует водяные шлейки на запястьях, как намокают джинсы и рубашка, как белеют от холода пальцы, как я сглатываю разбеленные слезы.

- Сукины сыновья, - шипит мать, приподнимаясь из кресла, - вы только посмотрите на них! Публика скандирует, клоуны разминают друг о друга кулаки, а они потягивают колу через трубочки. Я всегда говорила, что спорт сродни сутенерству.

Волнистые разводы ложатся на стены. Опутывают меня, завязывают глаза. Будь я другой, я бы думала о чем-то другом, будь я не такой, как они, сказала бы что-нибудь. Не важно, что. Главное – другое.

- Принеси еще попкорна, мам, - сестра удобнее устаивается в кресле, натягивая плед до подбородка, - и посмотри табель успеваемости Мэгги. У тебя две дочери как никак.

:::

(Помни: неважно, выиграешь ты или проиграешь; важно лишь, выиграю или проиграю я).

:::

Когда ты очень сильно чего-то хочешь, это сбывается. Медленно, шаг за шагом, секунда за секундой, ты приближаешься к своей мечте. Желаний много бывает, возможностей мало. Так часто нам приходится отказываться от тех почти незаметных мелочей, которые, возможно, могут сделать нас счастливыми. Поэтому мечтать можно только по максимуму. Ни в чем себе не отказывая. Так, чтобы тугой комок внутри хотя бы на пару секунд размягчался.

:::

Дорога в никуда лежит через полуобезумевшую толпу. Через сотни полутемных и сырых залов. Через десятки глупых и бесполезных решений. И на каждом повороте остается очередной соперник, за каждым новым углом может ждать новый ринг.

:::

Он наклоняется и чуть прикрывает глаза. Не прищуривает, не жмуриться. Именно прикрывает.

- Это подарок.

Ярко-зеленый атлас ( сочная трава, солнце, песок, салатовые блики).

Mo Cushla – на спине.

- Ты не ошибся?

До сих пор кажется, что все это сон. Один затянувшийся, приятный сон. Такой, от которого ноет внизу живота и ноги сводит легкой судорогой.

- Нет.

Он накидывает халат мне на плечи.

Mo Cushla – что-то по-гэльски. Пока не знаю что, но очень хочу узнать. Как будто секрет, разгадав который откроешь дверь. Еще одну, очередную. А за ней новый виток – петля. Моя или наша общая.

:::

(Серьезный спорт ни имеет ничего общего с честной игрой. Серьезный спорт - это война минус убийство).

:::

Время застывает, и мы залипаем в нем, как будто в сиропе. Как мухи, которые умирают долгой и мучительной смертью, попав на липкую ленту. Белые простыни пахнут страхом, белые стены пахнут страхом, и даже кончики собственных пальцев, которыми ты уже не можешь пошевелить, начинают сниться в кошмарах. Снова и снова: десятки ослепляющих огней, тысячи ликующих голосов, дымчатый шум, когда все интонации сливаются в одну, и ты слышишь, ощущаешь каждой клеткой своего тела эту музыку. Хриплый, безумный мотив, от которого после боя остается только соленый привкус на губах. Снова и снова, в самых страшных кошмарах, они скандируют твое имя - не Мэгги Фитцжеральд – Mo Cushla. Очерченный светом прямоугольник ринга, и ты снова и снова падаешь, снова и снова чувствуешь, как ломаются твои позвонки, как ноги отказываются встать, как ты тщетно пытаешься собрать себя по кускам и вернуть разрозненные картинки в свой измученный мозг.

Это не кошмар. Нет. Это игра - бокс.

Это жизнь.

:::

Жизнь по капле вытекает из меня. Даже сознание, последнее, что связывает меня с этим миром, потихоньку выцветает серыми росчерками. Смазывается косыми скулами параллелей. Я хочу сказать ему, хочу, чтобы он знал. Только он – один-единственный. Остальное не важно. И даже то, что я говорю не важно. Сиплый, заглушенный угрожающим гулом аппаратов шепот. Не шепот даже – хрип.

- Когда я родилась, Фрэнки, во мне было 0,942 грамма. Папа говорил мне, что я была очень маленькой, что я должна пробиться. Я получила то, чего я хотела. Получила все. Не дай им забрать это у меня.

Говорят, что последнее, что слышит человек перед смертью – это голос его совести. В таком случае у моей совести голос Фрэнки.

Mo Cushla – моя кровь.

Если бы я могла, я бы улыбнулась.

:::

Дороги в никуда нет. Ее придумали те, кого нигде не ждут. Есть только до и после. А все, что между – один длинный раунд. Как в боксе.

Не как в боксе, скажете вы. Я соглашусь – не как в боксе. Как в жизни.

:::

конец

:::

тема 3, фантастика

:::

Исцеление

supernatural | дин/эмили | het | 1.11 | r | 505 слов
дисклаймер: не мое

:::

Вы когда-нибудь оказывались на грани? Чувствовали, как каждая секунда приближает вас к чему-то неведомому, злому, страшному?

Вы когда-нибудь оказывались на краю не одни? С кем-то более сильным, чем вы?

Последние часы, чёртовы солнечные лучи, бледнеющие лучи, отсчитывающие наш срок, мой срок. Земляной пол, два на два метра пространства, мои всхлипы и его немое, но ощутимое присутствие. Вы верите, что между нами ничего не было?

:::

Я смотрела на него, но не видела - слёзы затуманивали зрение. Он спрашивал, и я отвечала ему, но не слышала ни его, ни себя.

Когда от первобытного ужаса, проникающего в каждую клеточку твоего тела, по затылку и спине бегут мурашки, когда тебя бросает в жар и в холод одновременно, когда слишком тугая кофточка мешает вздохнуть… Так много "когда", и все они собрались в одном месте в одно время и обрушились на меня в один единственный момент.

И тогда пошатнулся не только мой мир, но и тело. Он не дал упасть и разбиться последнему. Меня поддержали руки человека, который разрушил мою упорядоченную жизнь, и из-за которого я оказалась в этом подвале. Почему я?

Почему он оказался тут вместе со мной? Эта мысль промелькнула слишком быстро и не оставила следа. Он просто здесь. И он мне кое-что должен.

И я не хочу, чтобы он говорил мне какие-то глупости про спасение и планы. Мне нужно совсем иное. Он по-прежнему поддерживает меня, его руки покоятся на мох плечах, он пытается заглянуть мне в глаза, что-то говорит, но я не слышу и не пытаюсь слышать. Я превращаюсь в иное существо, хоть я и прежняя Эмили. Я не слышу голос, но чувствую его запах, я не вижу глаз, но ощущаю его силу, его опыт. Я нуждаюсь в этом. И я сама тянусь к его губам - они оказываются сухими и горячими. Я впиваюсь пальцами в его затылок и не даю ему отстраниться. Не сейчас, ещё слишком рано.

И всей его силы, его хвалёной бравады не хватает на то, чтобы противостоять мне. Его ладони в попытке оттолкнуть меня оказываются на мой груди, и я начинаю извиваться словно змея, ластиться словно зверь.

Он сдаётся.

Я чувствую этот момент, и в тот же миг его куртка летит куда-то в сторону, моя одежда следует за ней.

И мы уже обнажены, и он давно перестаёт контролировать себя. Но я не за что не дам ему перехватить инициативу. Это моё желание, мои потери и приобретения. И я не буду подчиняться сейчас.

Только не сейчас.

Я увлекаю его на земляной пол и лишь в этот момент, не раньше, позволяю ему развести мои бёдра.

И это происходит на земле, так, как того хочу я. В конце-концов, деревья нашего яблоневого сада черпают свои силы из земли. Возможно, божеству будет достаточно этого.

:::

Говорят, что пойманный в ловушку, раненый волк даже не краю гибели не сдастся. Раненный зверь - он опасен, он может вас даже убить. Он может наказать своих мучителей. Что уж говорить об исцелившемся?..

Он наконец-то молчит, тяжело дышит и перебирает мои волосы своими грубыми – теперь я это знаю - руками.
Я трусь щекой об его обнажённую грудь.

Я чувствую эти новые силы.

:::

конец

:::

тема 5, кроссовер

:::

Необычные подозреваемые

supernatural/the x-files/twin peaks | агенты ФБР – Виктор Хенриксон, Фокс Малдер, Дейл Купер | g | 1519 слов
дисклаймер: не мое

:::

– Бросьте это дело, Хенриксон, – заявил мужчина, сидящий у него на столе и листающий папку. Агент Хенриксон только что переступил через порог собственного кабинета и недовольно воззрился на гостя.

– Вас сюда никто не звал, Малдер, – сердито заметил он.

– А меня вообще редко зовут, – агент продолжал заинтересованно листать папку. – Приходится до всего доходить самому.

– Может, это потому, что до вашего подвала сложно добраться? – Хенриксон сел на свое кресло, но при этом оказался за спиной у Малдера, который даже не обратил на него внимания. Хотя, может быть, и обратил, но не настолько, чтобы встать со стола.

– Знаете, именно для таких случаев придумали лифт, – сказал Малдер.

– Что вам вообще понадобилось в моем кабинете? – Хенриксон привстал и заглянул в папку, которую держал Малдер. Увидев знакомые фотографии из Балтимора и Милуоки, он возмущенно выхватил ее из рук второго агента:

– Какое право вы имели копаться в моих делах?!

– Именно этого я и не понимаю, – Малдер все-таки поднялся со стола, при этом перевернув табличку с надписью «Агент Виктор Хенриксон». – Как дело Винчестеров могло попасть к вам?

– А куда еще должно было попасть дело о серийных убийствах, мошенничестве, взятии заложников и попытке ограбления? – Хенриксон скрестил руки на груди. – Уж не в Секретные материалы, поверьте мне.

Малдер улыбнулся:

– Обычно они попадали именно туда, вы тоже уж поверьте мне.

– С какой стати? – возмутился Хенриксон. – Вы же давно не занимаетесь нормальными преступлениями. Я вообще не понимаю, чем вы занимаетесь, честно говоря.

– А вам ничего не показалось странным в этом деле?

– Странным? Если бы все странности относили в разряд Секретных материалов, Бюро давно бы уже выдало каждому агенту хрустальный шар и колоду карт. Все странности имеют вполне реальное объяснение, агент Малдер. Вам просто лень его искать.

– Да, я уже слышал что-то подобное, – кивнул тот. – То есть вам кажется нормальным, что обычный человек вдруг берется за нож и кромсает других, причем каждый из них описывает его по-разному, но все убийства все равно сваливают на Дина Винчестера, потому что так удобнее. Ведь он убит. Это только считается, что о мертвых – или хорошо, или ничего. В нашей системе нет ничего более удобного, чем мертвый подозреваемый. Вам здесь все кажется нормальным?

– А что вы хотите от маленьких городов? У них нет вашей дотошной Скалли, которая провела бы точное вскрытие. Патологоанатому сказали, что это Винчестер, и он не особо заботился о проверке. Кстати, расследование показало, что эксперт напился, поэтому ему было бы все равно – вскрывать человека или инопланетянина.

– Очень смешно. Да, – улыбнулся Малдер. – Кстати об инопланетянах. Вы читали отчет об эксгумации?

– Читал, – Хенриксон нахмурился. Это был один из поворотов в деле Винчестеров, который ему особенно не нравился.

– Занятно, да? Как вам замечание о полном разложении кожного покрова в первые же сутки после смерти? А то, что вскрытие после эксгумации обнаружило аномальную структуру мышц и скелета?

– Я говорил, маленький городок… – неопределенно махнул рукой Хенриксон.

– Сент-Луис не такой уж и маленький городок. И потом это вскрытие уже проводили наши эксперты.

Хенриксон пожал плечами:

– Мы не знаем, чей труп нам подсунул Винчестер, так что тут вполне может идти речь о каком-то заболевании мышц и костей.

– О котором наши эксперты не знают? – невинно поинтересовался Малдер.

– Не сомневаюсь, что Скалли нашла бы этому научное название, – фыркнул Хенриксон.

– Да, она нашла. Вам понравится, раз уж вы так цените ее мнение. Она назвала это шейп-шифтером, Изменяющим Облик, оборотнем

Хенриксон усмехнулся:

– Вы заразны, Малдер.

– Это ее вывод, не мой, – пожал плечами тот. – Ладно, хорошо. Если вам не нравятся маленькие города, перейдем к Балтимору. Вы видели раппорт детектива Дайаны Баллард?

– Давайте тут начистоту, Малдер? – Хенриксон облокотился на стол. – Лейтенант Баллард – незамужняя женщина, устроившая карьеру, но не личную жизнь. Желание женщины иметь семью и детей – нормально и с годами только усиливается. Отсюда ее связь с детективом Шериданом, и отсюда ее пособничество Винчестерам в побеге.

Малдер поднял бровь:

– Какие интересные мысли бродят в вашей голове, агент Хенриксон. Никогда не думал, что у вас такая извращенная фантазия. Вы считаете, что Винчестеры ее очаровали, и она захотела от них детей?

Хенриксон поморщился:

– Я считаю, что у нее к ним не вовремя проснулся материнский инстинкт. Ну и плюс к тому ревность обиженной женщины. Все-таки он встречался в одно время и с ней, и с Клэр Беккер, и даже подарил им обеим одинаковые кулоны. В общем, ее отчет нельзя рассматривать всерьез.

– Связь Пита Шеридана с наркотиками доказана.

– Да, но это не отменяет всего остального.

Агент Малдер задумчиво произнес:

– Видимо, вы совсем не знакомы с понятием презумпции невиновности? По-вашему выходит, что Дин Винчестер убил Клэр Джайлз и был так глуп, что остался на месте преступления? То есть вы столько времени не можете поймать человека с таким низким IQ? Мне страшно за Бюро.

– Я не знаю, о чем думают преступники, – нахмурился Хенриксон и сердито поправил табличку, которую перевернул Малдер, когда вставал. – И не хочу знать. Я только знаю, что его взяли около ее трупа. Этого достаточно.

– Это бессмысленно, – Малдер уперся в его стол руками. – И не является прямым доказательством его вины.

– Для смертной казни хватит. Да, это бессмысленно, но вполне нормально, – Хенриксон пристально смотрел на него. – Ну, то есть не нормально, а реально. Он мог убить и без причины. Сколько раз вы такое видели? Если бы это не могло произойти, мы бы не собирали трупы в школах, где обычный подросток решил вдруг разрядить пистолет отца в одноклассников и учителей. Мы бы с вами не боялись выпускать детей на улицу вечером, потому что сейчас мы прекрасно представляем, что для девушки может крыться за милым предложением подвезти. Трупы, которые вылавливают из рек, тоже бессмысленны и беспричинны.

Малдер покачал головой:

– По-вашему выходит, что у нас появился жуткий маньяк, который до сих пор никак не проявлялся? Его внезапно накрыло в двадцать восемь? Причем, кроме убийств, он обвиняется в мошенничестве с кредитками и попытках ограбления банка и музея антропологии. А еще есть взятие заложников. Зачем? С какой целью?

– К чему вы ведете? – Хенриксон откинулся на стуле.

– Все это противоречит друг другу, – развел руками Малдер. – Из того, что я знаю о Джоне Винчестере, я бы зачислил на счет Дина мошенничество с кредитками и осквернение могил, но не остальное. Посмотрите сами: после серийных убийств в Сент-Луисе он убивает в Балтиморе, причем другим способом и после побега не повторяет серию в другом штате, а идет на взятие заложников в банке Милуоки. Это все нелогично и противоречит портрету серийного убийцы, которым вы его считаете.

– Значит, вы оставляете ему кредитки и могилы? – усмехнулся Хенриксон. – Тоже мне, нашли святошу.

– Мне ли вам объяснять, что все это – преступления разного уровня. За банком и ограблением музея что-то должно стоять. Что-то большее, чем простой криминал.

– Да, идиотизм служащих, которые их упустили, – Хенриксон опять скрестил руки на груди.

– Вы знаете о трупе девушки в банке? – вдруг изменил тему Малдер, и хозяин кабинета нахмурился:

– Это вы о близнеце?

– Да. Но Шерри утверждает, что у нее никогда не было сестры-близнеца.

– Проделки инопланетян? – едко предположил Хенриксон.

Малдер проигнорировал замечание агента:

– А еще вскрытие показало аномальное строение мышц и скелета. Кожа начала разлагаться через пару часов после обнаружения трупа. Ничего не напоминает?

– Шейп-шифтер вашей Скалли, – недовольно вздохнул Хенриксон.

– Бинго! – щелкнул пальцами Малдер.

– Это же ничего не меняет. Это все равно остается убийством.

– Убийством кого? Или, вернее, чего? Человека с такими особенностями строения тела и лицом этой секретарши не существует.

– Спрошу об этом, как только мы найдем Винчестеров, – Хенриксону уже надоел этот разговор, потому что он выводил его на дорогу сомнений, которые он не любил.

– А тюрьма временного содержания Грин Ривер? – продолжал Малдер. – Вы слышали о прокатившейся там серии сердечных приступов среди заключенных?

– По этому поводу уже ведется расследование, – отрезал агент Хенриксон.

– А вы заметили, что после побега братьев эта волна остановилась?

– Мы не можем проверить. Она вполне могла остановиться и без них. Обычное совпадение.

– По-вашему, все так просто? – поинтересовался Малдер.

– А, по-вашему, опять зеленые человечки?

Малдер прищурился:

– На вашем месте я бы заглянул в Секретные материалы. Года эдак с восемьдесят четвертого. Вам понравится. Может, не будете так прямолинейны.

Хенриксон помолчал несколько секунд, будто что-то прикидывая, потом спросил:

– Хотите сказать, что имя Джона Винчестера проскакивало в Секретных материалах?

– Надо же, до вас дошло, – Малдер прошагал к двери. – По-моему, я только об этом и говорил.

– И что мне это даст? – скептически поинтересовался Хенриксон.

– Даст взгляд с другой стороны.

– Неужели я, наконец, увижу зеленых человечков, которые навсегда связаны с именем Призрака?

Малдер помолчал, потом ответил:

– Найдите их. Расследования Дейла Купера по делу Джона Винчестера.

Он открыл дверь, собираясь уйти.

– Это агент, который свихнулся на убийстве Лоры Палмер? – остановил его вопрос Хенриксона.

– Он просто тоже поздно понял, что можно взглянуть на все по-другому, – Малдер уже стоял в дверном проеме.

– Да, да, я помню, он еще все орал о Черном вигваме, красной комнате, женщине с поленом и прочих дикостях.

– Угу, – кивнул Малдер, – а город, в котором он был, Твин Пикс, так и не нашли. Он тоже слишком прагматично подошел к Винчестеру когда-то. Тоже считал, что на том висят некие преступления, тогда просто не хватило доказательств. Если бы он взглянул по-другому, оно бы его не коснулось.

– Оно? – переспросил Хенриксон.

– Сверхъестественное.

– О Боже, Малдер… – поморщился агент, как от зубной боли.

– Просто почитайте дела. Иначе…

– Иначе? Вы мне угрожаете, Малдер?

Агент покачал головой:

– Иначе однажды вы их поймаете на их же территории и последуете за Купером, если не сможете вовремя принять, что не все так уж просто в этом мире.

Хенриксон какое-то время рассматривал Малдера, потом спросил:

– Призрак всегда остается Призраком, да?

Малдер просто закрыл за собой дверь.

:::

конец

:::

тема 6, разное

:::

На красный свет

the black donnellys | томми/дженни | pg | future!fic | 310 слов
дисклеймер: не мое

::

you try to keep it going, but a lot of avenues
just aren't open to you
when you're real bad news

:::

Светофоры на въезде в город горят красным; она останавливает машину у обочины и смотрит на него – (он спит; глаза закрыты, голова свесилась на грудь.)

Она вспоминает, как нашла его, окровавленного, в полумиле от разбитого фургона, в полумиле от зоны мертвецов. Как тащила на себе до ближайшего мотеля, как промывала его раны, как сидела рядом, скрестив пальцы и кусая губы.

(по телевизору повторяли один и тот же выпуск новостей: о братьях Доннелли там не было ни слова.)

:::

Они все мертвы – кроме нее и него; нее – потому что она отказалась ехать с ним, его – потому что он выжил.

Когда он напивается, он становится злым и безразличным – (и всякий раз твердит, что это он должен был умереть.) Когда он напивается, она не решается ему возразить – потому что этот, озлобленный Томми, ее пугает.

(он все еще не может простить ей того, что она отказалась; он предлагает ей остаться в каждом из тех городков, что они проезжают, и смеется, когда она говорит, что их судьбы связаны.)

:::

Ее не ищет полиция; никто не верит, что хорошая жена Дженни Рейли способна на убийство.

Всякий раз, когда она напивается, она застывает, глядя в одну точку – (вспоминает, как голова Самсона раскололась, как перезрелая тыква; как кровь блестела на ее руках.) Когда она напивается, он не трогает ее – но и не уходит по своим делам, остается рядом.

(она еще не готова рассказать ему этот свой грязный секрет; но доверяет ему во всем остальном.)

:::

(светофоры на въезде в город все еще горят красным; и красные отблески на его лице и на ее руках похожи на следы крови.)

Он открывает глаза и смотрит сначала на пустую дорогу, потом на нее.

– Они сломаны, Дженни. Проезжай.

:::

конец

:::

тема 3, фантастика

:::

Записки об охотниках

supernatural | g | general spoilers | future!fic | 579 слов
дисклаймер: не мое

:::

we love our tragedies.
when we're broken in our own little ways,
you know i saw the black inside your eyes.
i saw they were eclipsed.

:::

“… Охотники – несчастные люди. Они никогда в этом не признаются, будут до хрипоты драть глотки, убеждая в обратном. А за занавесью слов – обжигающий коктейль боли, самокопания, вины и желания отомстить.

Они все потеряли близких. Они не могут отпустить прошлое и вросли в него кожей, вгрызлись зубами, впаялись костями. Они цепляются за смерть как за единственный якорь и считают, что этим оправдывают себя. Они не понимают, сильны ли или слабы. Потому что не спускают злу и не подставляют другую щеку.

Они потеряны в собственных потерях. Они опутаны клубком страхов и смещенных ценностей. Они впиваются ребрами в ту реальность, которая им открыта, и отчаянно боятся, что есть что-то еще. Что-то, о чем они не знают так же, как обыватели не знают о сверхъестественном.

Они – полустертые надписи на страницах и сноски на полях. Они – бледные тени себя, других. Они – тысячи отражений в сотнях кривых зеркал: никогда не знаешь, смотришь ли ты в лицо или в холодную шершавую плоскость зеркала.

Они как летучие голландцы скитаются по дорогами, туманными тенями возникая то тут, то там, мелькая размытыми силуэтами. Они не выходят, как геи, на демонстрации с требованиями легализовать их. Вовсе нет. Охотник – это быть невидимкой. Это как блик на периферии зрения.

Они не пишут себе легенд. Они обрастают ими, как плесенью, и никто никогда не узнает, какая часть из них правдива. Они окружены шлейфом слухов и домыслов, как клочьями тумана.

Они придумали себе религию – медальоны и амулеты вместо кадила, ружье с солью вместо распятия и книжка по экзорцизму вместо Библии. У них нет Бога, потому что иначе они когда-нибудь наткнулись хоть на одно доказательство его существования. Они сами придумали себе святых.

Они придумали себе святых и пророков – Уолкера, Эклинза, Мерфи, Сингера. Они придумали себе братьев Винчестеров – которые умирали и воскресали, спускались в ад и возвращались на землю. Они писали себе такую религию, какой хотели ее видеть и в какую могли верить.

Легенды о Винчестерах передавались из уст в уста особенно осторожно: признаться в симпатии им, выпустившим из ада пару сотен демонов, а потом их с блеском уничтожающим, - это все равно что дать Нобелевскую премию мира изобретателю водородной бомбы. Лицемерно, но все равно есть за что.

Винчестеры – невидимки, полулюди-полудемоны, столько раз перезакладывающие собственные души, что и сами стали сомневаться в их наличии. Мало кто видел их в лицо, но все знают, что они есть. Людская молва приписывает им двухметровый рост, демоническую силу и скорость, что у них нюх на нечисть и совершенно зверские способы ее уничтожения.

Я усмехаюсь, краем уха слушая очередную байку, и отношу в дальний угол зала пиво за счет заведения и пакет с едой. Дин, с аккуратной бородкой и толстым шрамом на левой щеке, кивком благодарит меня. Сэм – его непривычно видеть с сигаретой в зубах и коротким ежиком волос – поднимает уставшие покрасневшие глаза и берет здоровой рукой еду.

Я провожаю их взглядом – Дин слегка подволакивает ногу, он еще не до конца восстановился после последней охоты, Сэм сильно сутулится и старается никого не задеть, чтобы не потревожить раненую руку. Они незамеченными выходят из бара, а за их спиной смыкается гул голосов, оживленно обсуждающих последние охотничьи новости и свежие подвиги братьев Винчестеров.

У легенд не должно быть лиц. Иначе они перестают быть легендами… ”

дневник Джо Харвелл, январь, 2018.

:::

конец

:::

тема 4, книги/фильмы

:::

Перед началом

pirates of the caribbean: the curse of the black pearl | pg | pre-fiction | 1341 слов
дисклаймер: не мое

:::

эта история стара, как мир. я слышал ее не только на Меловых холмах,
но и среди деревьев, там, где растут Дуб, Терновник и Ясень.

:::

Высоко-высоко над белым шумом морского прибоя, на вершине одинокой горы, за пределами городской стены, стоял маленький дом, в котором огонь горел и днем, и ночью. Из года в год влажный ветер побережья приносил к огню звенящее эхо великих побед. Корабли, лишь однажды показавшиеся в порту, возвращались в свои неведомые страны или навсегда исчезали в волнующейся синеве, а деревянные башмаки горожан все так же вытаптывали траву на склонах горы.

В доме этом жил страшный колдун, силой своих заклинаний подчинявший холодное железо для служения людям. Бородатый титан, по воле которого трудолюбивые форниты раздували огонь в мехах; и удары молота которого отзывались небесным громом и извержениями вулканов.

Именно поэтому его дом стоял за городской стеной. И по той же самой причине именно к нему десять лет назад привели мальчишку, на шее которого не было распятия, зато висел зловещий медальон. Мальчишка этот был сиротой, и молодой лейтенант, приведший его в дом кузнеца – вы ведь догадались, что страшным колдуном в кожаном фартуке был кузнец, правда? – сказал, что ребенок был подобран в море командой его корабля.

Кузнец усмехнулся и спросил, хочет ли сирота научиться ковать серпы и подковы. Мальчик ответил, что только тот, кто создает оружие, достоин называться мастером.

:::

Удар. Слой первый: узкая полоска стали – для гибкости и остроты.

Ученик кузнеца раскладывал по местам инструменты и металлический лом. В открытое окно доносился шум другого, воинственного мира – свист шпаг и перезвон литавр. На поддуве большего из мехов сидели, свесив ножки, форниты; в их шерсти запутались рыжие искорки.

Удар. Слой второй: тончайшая оболочка храбрости и благородства.

- Чем станет этот камень, в конце концов зависит только от тебя, - бормотал старый кузнец, расплющивая молотом кусок красноватой, зернистой руды. Ученик брал щипцы и скидывал с наковальни раскаленные осколки. – Настоящему мастеру одинаково легко дается и смертоносный клинок, и детская погремушка… Надеюсь… этим будут резать хлеб.

Ученик опускал в бочку заготовку кухонного ножа без рукоятки, и над поверхностью воды поднимались легкие струйки пара.

Удар. Слой третий: сила и твердость.

Когда они оба были маленькими детьми, в лязге скобяных поделок, висевших на заборе в ожидании своих хозяев, дочке губернатора слышался волнующий перезвон рыцарского оружия. Непривычно прямые косы, сделанные кузнецом для крестьян окрестных деревень, напоминали ей турецкие сабли.

А если ученик кузнеца хотел показать ей форнитов, они молча опускали свои маленькие мохнатые головы; и, повернувшись к горнилу, дочка губернатора видела там лишь рыжие искорки.

Удар. Слой четвертый: стойкая броня, которую можно затачивать бесчисленное количество раз.

Старый кузнец все-таки научил своего ученика создавать оружие, то и дело откладывая на потом уроки попроще и поскучнее. Потому серпы и подковы, которые тот ковал, получались весьма скверными, хоть и создавались при помощи все тех же магических элементов – жаркого пота и перезвона несуществующего оружия.

Кузнец не переставал ворчать, что настоящему мастеру одинаково легко…

- Да помню я, помню, - подхватывал ученик. - …И даже сам бог Тор не считал зазорным выковать своим Молотом ошейник для раба или охотничий нож.

Кузнец качал головой: ну как можно быть таким несерьезным? Ведь это все – нужные вещи…

Удар. Слой пятый: изящная филигрань, совершеннее совершенства.

Вот и все, работа завершена. Не один день и не одну ночь трудился ученик кузнеца над этой шпагой, и успел в срок. Завтра. Завтра день Тора.

Удачный день, чтобы вручить молодому командору новое оружие.

:::

Удар. Волна забросила в раскрытую раковину жемчужницы песчинку.

Внезапно дочка губернатора закрыла поллица книгой и посмотрела на дверь испуганным взглядом поверх страниц. В комнату ворвался усатый разбойник… нет, пират с серьгой в ухе… и остановился на пороге. Увидев сжавшуюся от ужаса девушку, он выхватил из-за пояса длинный кривой кинжал и бросился к ней.

- Пиратский Кодекс! – воскликнула дочка губернатора, и пират прямо в прыжке согнул ноги, упал на одно колено и схватился за сердце, глядя на нее восторженными глазами. Она медленно потянула книгу вниз и открыла лицо.

Да, если завтра в ее комнату ворвется морской разбойник, все так и будет. Дочка губернатора скажет магические слова, подсмотренные ею в одном авантюрном романе, и все пираты мира будут у ее ног.

Удар. Песчинка больно ранила мягкое тело, и створки раковины закрылись.

- Я смогу полюбить только человека честного и благородного, - делилась дочка губернатора с горничной, когда та помогала ей готовиться ко сну: смачивала волосы в разбавленном сладком пиве и накручивала их на папильотки. – Он всегда будет носить самую элегантную одежду, а кожа его будет такая чистая, что не будет нужды пользоваться белилами. Еще – он никогда не будет говорить с набитым ртом. Вообще, он будет говорить очень редко, и обязательно что-нибудь очень умное и интересное. И от него всегда будет хорошо пахнуть.

Удар. Нож ныряльщика отсек жемчужницу от скалы, на которой она жила.

- Барышня, да ведь такого-то болвана легко любить, - засмеялась горничная, и дочка губернатора сердито погрозила ей веером-мухобойкой. Местные дамы пользовались такими веерами, чтобы отмахиваться от ос и москитов, привлеченных резким запахом их причесок.

Прогнав горничную, дочка губернатора сама разожгла камин и подошла к зеркалу. Полюбуйтесь на нашу дамосель в теплом рыжеватом свете домашних свечей: половина волос плотно накручена на папильотки, которые торчат, как маленькие рожки, а половина – свисает и липнет к плечам; щеки обветрены во время прогулок по побережью – и глаз почти не видно из-за этого пылающего румянца. На подоле длинной ночной сорочки прожжена дыра – и костлявая коленка испачкана в саже.

Идеальная пара для безупречного героя авантюрного романа.

Удар. Камнем по перламутру.

Ныряльщик раскрыл раковину и увидел, что поиски его были не напрасны: жемчужина внутри была красивой формы, а соли этого моря придали перламутру темный оттенок, резко повышающий ее цену.

Не один долгий год трудилась жемчужница над своим сокровищем, и сегодня пришел ее срок. Пустые створки с останками мягкого тела упали в песок.

А Черная Жемчужина завтра найдет своего хозяина.

:::

Удар. В небе над выходом из бухты столкнулись две грозовые тучи.

Бессонница снова привела молодого командора на крепостную стену. Как ни пытался он скрыться от утробного стука кузнечного молота, доносившегося с одинокой горы, этот звук настигал его и здесь.

Не то чтобы командор страдал от него, но звук этот неизбежно напоминал о некоем лишении в его жизни. Он с большим бы удовольствием прислушивался к частому стуку столярных молотков на верфях… но в этом городе не было верфей.

А молодой командор так мечтал о собственном корабле.

Удар. Прежде чем пронзить водную поверхность, молния с треском разорвала клубящуюся чернотой тучу.

Из разрыва высыпался дождь. Две бушующие стихии связали друг друга тонкой белесой паутиной, нити которой были видны командору даже отсюда, с нависающего над гаванью неопрятного парапета.

Командор крепко прижимал рукой мятую треуголку, и порывы ветра трепали полы его мундира. Он чувствовал, как крошится и раздвигается под его ногами старая каменная кладка, но до настоящего обрушения было еще ой как далеко.

В этот миг командору казалось, что нет ничего страшнее и заманчивее, чем вторгнуться в ту белесую пелену, стоя на мостике собственного корабля; пройти сквозь нее, собрав все оттенки падающей с неба воды – и увидеть наконец-то меловые холмы во влажной туманной дымке.

Удар. Раскат грома пробил воздух каскадом коротких резонирующих залпов.

Как и все моряки, командор был крайне суеверен. Он верил в "Летучего голландца", в змея кракена и в то, что говорить о чем бы то ни было – последнее – плохая примета. Он верил, что народ меловых холмов по-прежнему живет на старом месте, и что каждый год в троицын день королева фей устраивает бал для своего супруга.

Единственная примета – низкая, пресная, мелководная – в которую командор отказывался верить – это убеждение некоторых людей, будто спасая кого-то из воды, они отнимают у стихии ее добычу, и тем самым навлекают на себя ее гнев. В море таким обычаям не место.

Удар. Молот в руке небесного кузнеца пел и смеялся.

Молодой командор приветствовал грозу, будто сам бог Тор явился сюда, чтобы поздравить его с назначением. Пожалуй, Тору он мог бы признаться, что ему в тягость приторная дурманящая магия этих морей, и он мечтает возвращаться со службы к тому берегу, на котором родился и вырос. В прохладную гавань, где на каждом шагу слышен стук молотков клепальщиков с верфей и пахнет можжевеловой водкой. Где рождаются сказки о холодном железе и меловых холмах.

Не одну сотню лет трудился народ над этими сказками. Командор не знал, почему он внезапно заскучал по ним, и не ждал от наступающего дня ничего особенного – половина пути к мечте уже была пройдена.

А завтра день Тора.

Просто четверг.

:::

конец

:::

тема 1, молодежки

:::

У каждого своя цена.

gossip girl | легкий чак/ванесса | pg | 1.13 | 750 слов
дисклеймер: не мое

:::

Когда я открываю дверь и вижу его, стоящего у меня на пороге, я не способна ни на что, кроме самого банального в мире вопроса – что ты здесь делаешь? И когда он усмехается в ответ и спрашивает, можно ли ему войти, я машинально отвечаю – да; потому что вся эта ситуация настолько нереальна и неправдоподобна, что кажется сном. Ночным кошмаром, в котором Чака Баса каким-то ветром занесло ко мне домой.

– Читаешь Сплетницу? – он разглядывает фотографии у меня на столе – неудачные и засвеченные кадры. Я стою у него за спиной, нервно тереблю край кофты и думаю только об одном – как бы выпихать его отсюда подальше.

Примета такая есть: Чак в спальне – значит, к несчастью.

– Нет.

Он оборачивается; почти-удивленная улыбка на его губах.

– Неужели?

– А я похожа на тех, кто читает?

Он смеется.

– Ну, друг твой Дэн, например, читает.

– Я не Дэн.

– Я заметил.

:::

– Что тебе надо, Чак?

Я стараюсь держать себя в руках. Стараюсь не показать, насколько это неуютно и неприятно; я знаю главное правило – не показывать им свои слабости.

Он разглядывает мою квартиру с ленивым интересом – как клетку какого-нибудь странного животного; а я успокаиваю себя тем, что такие как он нормальных квартир, небось, и не видели. Вообще.

– Ты слышала последние новости?

:::

Он вдруг делает шаг ко мне, и я отшатываюсь. Машинально. Рефлексы срабатывают быстрее, чем я успеваю осознать, что в не показывать им свои слабости мое движение не очень-то вписывается.

Он насмешливо приподнимает бровь и кривит губы.

– Ты пятишься.

– А ты лезешь в мое личное пространство, - огрызаюсь я.

– Вот значит, как, - он отступает обратно, к столу с фотографиями; и это не очень-то вписывается в ту картину под названием Чак, которая уже давно сложилась в моем подсознании. – А где все? Мамочка, папочка?

И это уже ближе.

:::

Я не героиня сплетнических хроник. Меня не фотографируют на улице со случайным парнем рядом, не подписывают фотографию – Ванесса спит с тем-то – и не отправляют на всем известный веб-сайт. Нет. Отчасти потому, что я просто не там, отчасти – что в моей жизни нет ничего особенно примечательного.

Когда-то давно, когда я и Дэн все еще были лучшими друзьями, а Серены вообще не предвиделось, мы дали друг другу обещание хранить девственность до брака. Он уже нарушил свое, я же – пока нет.

Вот потому-то меня и нет в хрониках.

:::

Он продолжает разглядывать мою комнату, и это уже не похоже на праздное любопытство. В этом кроется что-то еще, словно бы он пытается что-то найти – и я многое бы отдала, чтобы заранее знать что.

Чтобы успеть это самое спрятать. Получше. Подальше.

– Что тебе надо, Чак? – повторяю я.

Фотографии. Кассеты с фильмами. Я однажды засняла кое-что вполне себе грязное. Он однажды заплатил мне, чтобы заполучить свой скелет в шкафу на место. И я однажды обманула его.

Мне кажется, я понимаю, что же именно он ищет.

И чего он хочет.

– Я отдала кассету Блэр.

– Я знаю.

– И мне плевать на все остальное.

Он смеется.

– Все пытаешься найти причину, а?

:::

Я наслышана о нем. К счастью – только наслышана. Я знаю историю Дженни. Я знаю историю Блэр. Со мной не случалось подобных историй, но сейчас я уже ни в чем не уверена. Кроме того, что мне очень не хочется попадать в хроники Сплетницы.

Он смеется, и снова поворачивается ко мне, и я впервые с того момента, как он переступил порог моей комнаты, чувствую запах алкоголя в его дыхании.

– Сколько ты стоишь?

:::

– Сколько ты хочешь?

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Я не шлюха.

Он пожимает плечами.

– Я знаю. У меня были шлюхи, и они мне уже надоели. Мне хочется чего-то нового.

Спросите меня, за что все ненавидят Чака. Вот за это самое, скажу вам я.

– Я не буду спать с тобой.

– Я и не предлагаю спать.

– Иди к черту, Чак.

Но он только подходит ближе.

– Это не ответ, Ванесса. Сколько?

И он касается рукой моей щеки.

:::

– Что-то новое, чтобы забыть Блэр? – выдыхаю я.

Он замирает.

Мы смотрим друг на друга, не двигаясь. Не мигая. Не отводя взгляда. Игра в гляделки – кто кого переглядит. Кто первый сдастся.

И он отводит взгляд.

Я… победила?

:::

Когда он уходит и хлопает за собой дверью, я слишком обессилена, чтобы хотя бы запереть все замки. Я стою, прислонившись к стене, и пытаюсь отдышаться. Наша маленькая перепалка отняла у меня слишком много сил. И я не уверена, что конец получился правильным.

Но хотя бы я не проснусь завтра от ехидного текстового сообщением от Сплетницы – Ванесса переспала с Чаком; за деньги. И хотя бы это правильно.

:::

Когда я, наконец, запираю все запоры, я вдруг понимаю, что он – после всего – пришел ко мне и назвал меня по имени.

:::

конец

:::

тема 3, фантастика

:::

Разница между адом и раем

battlestar galactica | кара трейс/зак адама, кара трейс/ли адама | 3.09 "unfinished business" - pre-series | r | 1453 слов
дисклаймер: не мое

:::

– Ка… – она засмеялась и, откашлявшись, крикнула вновь: – Кара Трейс любит Ли Адаму!

Это прозвучало так по-настоящему и из самой души, так правильно и хорошо, что улыбка сползла с ее лица. Это уже не было похоже на игру, на легкие отношения, на ту Старбак, маску которой она столько лет носила. Кара замерла, ожидая чего угодно в этой оглушающей тишине.

Но ад не разверзся. И небо не обрушилось на нее.

Он разверзся позже. Или оно обрушилось раньше. Или все наоборот.

Ад или рай – какая разница?

:::

В Академии вечеринка. По случаю тридцать пятой годовщины подписания мирного договора между сайлонами и людьми. Официально она, наверное, называется еще длиннее. Никто из курсантов ее так не зовет. Скорее, «У нас вечеринка, народ! Годовщина, сайлоны, бла-бла-бла, все в курсе, а также выпивка, танцы, парни – в парадной форме, а девушкам – внимание, салаги, оторвите свои рожи от тарелок, обед не сбежит, если вы на секунду отвлечетесь! – девушкам разрешено надеть платья!»

Собственно говоря, Кара никогда не попадалась на эту уловку. Даже при юбках никто званий и обращения «сэр» не отменял. Да и в форме проще на таких сборищах. На серо-синих форменных костюмах хотя бы не будет заметно пролитое пиво.

Но сегодня она проиграла спор Заку, и он потребовал, чтобы она пришла в платье. Надо же было быть такой идиоткой и согласиться на платье! Но Зак есть Зак. На него почти не возможно долго злиться. Но она врезала бы по морде тому, кто закинул эту бредовую идею ему в голову.

Проигрыш есть проигрыш, а она умеет платить по счетам.

Зак все время подкалывал длину ее юбки, открытые плечи и завязанную бантом на спине атласную ленту, на которой держалось все платье. Он все время порывался дернуть за концы этой ленты. Даже смешно, если он всерьез думал обхитрить ее и зайти сзади без ее ведома. Это скорее она стащит с него куртку. Если не штаны, вообще. Все зависело от количества выпитого. И еще раз фрак во все места тому, кто надоумил Зака, – платье как-то стесняло, не давало набраться по полной программе.

– Странно, что девушкам не шьют летные платья, – заметил Зак, протягивая ей бокал с выпивкой. – Вы бы производили оглушающее действие на врага своими обнаженными плечами.

– Сайлоны – машины, им до лампочки голые плечи, – Кара отхлебнула из стакана.

– Ты всерьез думаешь, что они вернутся? – поднял бровь Зак. – Брось, их не было почти сорок лет. Скорее, будем воевать с Сагитарионом, чем с сайлонами.

– О да, – кивнула Кара. – Послушайте великого стратега Зака Адаму. Он сейчас всем расскажет, с кем стоит воевать, а с кем – нет.

– Ты что-то имеешь против сагитарионцев, Адама? – рядом покачивался Роджер Рабала . – Если ты имеешь что-то против сагитарионцев, давай выйдем.

– Лучше давай выпьем, Пиллоу, – повернулся к нему Зак. – За то, чтобы мы летали только на торжествах по случаю списывания очередного крейсера.

– Ну тебе-то, наверное, папочка уже приготовил тепленькое местечко на «Галактике», Лаки? – бросила Заку стоящая рядом с Рабалой второкурсница Ева Арк.

– А вот ты, похоже, себе сама места утепляешь, Кроу, – вмешалась в разговор Кара. – То у капитана Мэтьюса кресло в кабинете согреваешь, то у инструкторов все койки проверяешь на прочность. Бедная, тебе не рассказывали, что обогревателями этого проще добиться, чем трением?

– А тебе не говорили, что ты – пошлячка, Старбак? – поморщила носик Ева.

– Что ты! Ты первая заметила, – Кара сделала глоток из стакана. – Ах, ах, ах, как же мне это пережить?

– Как ты с ней общаешься, Зак? – Ева Арк перевела взгляд на Адаму. – Может, найдешь себе кого-то понормальнее?

Она томно прикрыла глаза и качнула бедрами. Кара усмехнулась: вот уж кто надевал платья не на спор. Будь ее воля, она бы и в Вайпер залезала в чем-то подобном. Как такие вообще оказывались в Академии и доживали до второго курса, было до Кары загадкой.

– Боюсь, что на «Галактике» тебя заставят заниматься ночным патрулированием, Кроу, – сказала Кара. – Представляешь, сколько ночей ты бы потеряла? Хотя, что тебе ночи? Ты и днем прекрасно управишься. Тем более на крейсере, где ночь начинается тогда, когда хочет старпом. В общем, ты приживешься.

На лице Евы Арк появилось брезгливое выражение:

– Можно подумать, ты сама не спишь, с кем… – начала она, но Кара ее перебила:

– Подумать можно, но тебе не стоит, Кроу. Еще морщинки на лбу появятся, как же ты тогда будешь зарабатывать следующее звание?

Руки Евы сжались в кулаки. Кара улыбнулась: да, это будет забавно – драка двух пилотов в платьях. Такому на занятиях по рукопашному бою не учили.

– Девушки, брейк! – скользнул между ними Зак. – Мне приятно, конечно, но успокойтесь, меня хватит на всех, – он взглянул в глаза Кары, – или я найду себе равноценную замену.

Ева презрительно выдохнула и скрылась среди своего курса.

– Так кого там хватит на всех? – шепнула Кара в ухо Заку, за которое его к себе и притянула.

– Старбак, я не сомневаюсь, что ты повыдрала бы ей все волосы, но, может, сегодня не стоит, а? Хотя вид вашего спарринга в платьях еще долго бы будоражил мое воображение.

Кара слегка повернула мочку его уха пальцами, Зак ойкнул.

– Ты, кажется, обещал найти равноценную замену себе? – поинтересовалась она. – Может, уже стоит потребовать?

– Старбак, ты же знаешь, что тебе не найти больше никого, кто бы терпел твои выходки, – лицо Зака расплылось в честной улыбке. – Кроме меня, конечно.

– Да, да, найди себе кого-нибудь «понормальнее».

Кара выпустила его ухо и будто бы в обиде отвернулась:

– Ну Каааара, – заглянул ей через плечо Зак. – Что мне сделать, чтобы ты меня простила?

Старбак усиленно рассматривала рисунок на потолке.

– Хорошо, я знаю, – решительно сказал Зак. – Сейчас я залезу на стол и крикну, что люблю тебя, чтобы все поняли.

– Не надо, Зак, – Кара попыталась схватить его за руку, но он уже лез на ближайший стол. – Уйди оттуда, чудик, – крикнула она ему.

– Ну уж нет, – бросил он ей и тут же громко обратился к залу: – Слушайте все! Хочу, чтобы вы знали…

Каре показалось, что даже громыхающая музыка затихла.

– … Я, Зак Адама, люблю Кару Трейс, – крикнул он изо всех сил. В это время стол, стоявший на одной ножке, покачнулся под ним и стал заваливаться в сторону. Зак растянулся среди стаканов и кувшинов с пивом и другой выпивкой.

– Ты точно больной, Лаки, – подошла к нему Кара и протянула руку, помогая подняться. Курсанты вокруг них посмеивались. Трейс только надеялась, что они смеются над Заком, а не над тем, что он тут кричал. Она посмотрела на особо радостных, под ее взглядом они быстро замолкли и исчезли в толпе. Она усмехнулась: порой удобно иметь ее репутацию.

– Я больной, – кивнул Зак, отряхивая капли пива с формы, – а еще я влюбленный. Так что все нормально.

Он прижал ее к себе за талию:

– Ты была права, когда дала мне позывной Лаки, я – счастливчик, что встретил тебя.

Она подхватила со стола, который уже успели поставить на место, стакан с каким-то напитком.

– Вообще, я имела в виду, что ты – счастливчик, что не разбился тогда на первой посадке, – Кара сделала глоток. – Если бы ты не был Адамой, я бы решила, что в твоей семье все были фермерами.

– Скажи, что я тебя этим и сразил?

– Да уж, – улыбнулась она. – Надо иметь абсолютное везение, чтобы так летать, как ты. Это привлекает.

– Кстати, о полетах и везении. Я хочу тебя кое с кем познакомить, – вдруг сказал Зак. – Пошли, а то он уйдет.

– Да ладно, Лаки, – уперлась Кара. – Пока мы будем бегать, тут твои сокурсники все выдуют. Ты ж их знаешь.

– Старбак, это важно, – Зак хоть и остановился, но смотрел на нее умоляюще. Ох уж этот щенячий взгляд… Он всегда знал, как на нее подействовать.

– Идешь? – спросил он.

Кара закатила глаза и кивнула. Впрочем, если быть совсем уж честной, ей хотелось увидеть того, с кем собирался ее познакомить Зак. Еще бы! Если он считал это важным, значит, хотел познакомить ее с отцом. А увидеть Великого коммандера звездного крейсера «Галактика» Уильяма Адаму… Фрак, да он был воплощением всех ее мечтаний! Герой войны, куча наград, лучший пилот. Не то что бы Кара собиралась падать в обморок от одного вида его формы, как впечатлительная барышня, но увидеть Уильяма Адаму вживую было мегакруто.

Он шла вслед за Заком, активно работая локтями и продираясь сквозь толпу танцующих. Честно говоря, ей не очень-то хотелось, чтобы отец Зака увидел ее в платье. То есть ей, конечно, хотелось этого, но хотелось, чтобы он увидел Старбак, пилота, а не девушку Зака. Она еще раз прокляла свой проигрыш и фраково платье.

По дороге Кара успела сунуть кому-то пустой стакан и подумать о том, что приезд коммандера «Галактики» не остался бы незамеченным, а она ничего об этом не слышала, но как раз в этом время они влетели в группу старшекурсников. Зак затормозил, опять прижал ее к себе за талию и, улыбаясь, произнес:

– Кара, хочу тебя познакомить, – он хлопнул по плечу курсанта, стоящего спиной к нему. Тот обернулся. Трейс знала его – не лично, но по объявлениям, слухам, сплетням и фотографиям в Зале достижений Академии.

– Старбак, это мой брат – Ли, – весело произнес Зак. – Ли, это Кара Трейс.

:::

Она проснулась утром рядом с ним на Новой Каприке и не смогла выбрать.

Ад или рай – какая разница?

:::

конец

:::

тема 1, молодежки

:::

Фотографии

veronica mars | намек на логан/вероника | g | angst | 280 слов
дисклаймер: не мое

:::

«Большинство фотографий можно описать одним-единственным словом – какой-то. Какой-то парк, какой-то праздник, какой-то отпуск, какой-то приятель… Рассматривая такие фотографии, люди зачастую даже не могут вспомнить, где и когда они это снимали. Но, что интересно – ни у кого не возникает и тени мысли их выбросить.

Про такие снимки говорят: «на память». Ведь так много всего хочется запомнить, так много счастливых и важных моментов нашей жизни, и нет еще способа надежнее видео- или фотосъемки.

Некоторые, правда, наоборот – считают такие фотографии лишними, впустую потраченной пленкой. Говорят, что память – это то, что в душе. И если мы забываем, когда и где было то, что на снимке, какой тогда смысл хранить его дальше?

Но ведь даже если забылись события, улыбки людей на фотографии навсегда сохранили свои эмоции.

Поэтому, наверное, и забиты полки наших шкафов фотоальбомами. На память».

:::

Она убирается на своем столе в офисе – сортирует досье и разбирает документы. Из папки выпадает фотография.

:::

Почти год назад, убираясь у себя в комнате, она наткнулась на фотоальбом. Там были их снимки – ее, Лили, Дункана, Логана, Лили и Логана, ее и Дункана, Лили и Дункана…

Она долго держала альбом в руках и смотрела на него. А потом положила в рюкзак и, по дороге в школу, выкинула в первый же мусорный бак, попавшийся на пути.

:::

С тех пор она установила для себя правило – никогда не делать лишних фотографий.

И шикарный, дорогой фотоаппарат теперь снимал только неверных мужей, угонщиков автомобилей, мелких мошенников и магазинных воришек.

:::

Она сама установила это правило.

И только один раз его нарушила.

:::

- Черт! Взгляни, как красиво!… Ну-ка, дай свой фотик.

- Логан, что тебе…

- Перестань, Вероника, не будь занудой. Иди сюда. Простите, сэр, вы не снимите?

- Логан, ну зачем?

- Не ной, смотри в камеру.

:::

Она смотрит на свое лицо, на сдержанную (неуверенную?…) улыбку. Свет попал на обьектив камеры, и ее глаза сияют…

:::

Она кусает губы. Берет фотографию и убирает в рюкзак.

:::

конец