…

Я смотрю на них сквозь запотевшее окно. Там снег идет, холодно, а они счастливые. Они смеются. И он ее за руку держит, их пальцы переплетаются. У нее красный лак на ногтях, выделяется. И волосы светлые, на них капельки воды – снег растаявший.

Отец меня окликает, второй раз уже. Я отворачиваюсь от окна, неохотно. Посетителей много, работы невпроворот. Я поправляю фартук и возвращаюсь за стойку.

– Слышала, Томми в колледж пошел, - говорю.

Отец фыркает.

– Ага, хреновину какую-то учить.

– Ему нравится, наверное.

– А то ж.

Вот и весь разговор. Упоминание вскользь, и забыли.

Он только один раз удивился, чего это мы общаемся теперь мало. А раньше были – не разлей вода. И правда – с чего бы это вдруг?

…

Сейчас темнеет рано. Только смена закончится – а за окном уже ночь. Только фонари тускло светятся, и снег в этом свете искрится.

Они из ниоткуда появляются. Вырывают у меня сумку, пальто начинают стягивать. Я отбиваюсь, но их это только злит. Они резче дергают – цепочку с шеи срывают, подарок мужа, серьги из ушей. Мне больно, но не только. Не это худшее. Хуже всего паника, отчаяние.

Из разбитой губы кровь течет. С тающим снегом смешивается, разжижается. Они забирают у меня все и оставляют; такую вот – замерзшую, растерянную. Я прижимаюсь к стене спиной и вниз сползаю. Метель начинается.

…

Я к Томми прохожу. Это бессознательное, безотчетное. Я замужем, да, меня муж защищать должен, но это слабая мысль, теряется за другими.

Я прихожу к Томми, я колочу в дверь, и почти плачу. Мне плохо, уже задним числом плохо. Тогда только паника была – теперь страх.

Он обнимает меня. Прежде, чем вопросы начинает задавать – он прижимает меня к себе и обнимает. И это хорошо, это правильно – так и должно быть.

И как когда-то, как год назад, осенью, он смотрит на меня. И говорит.

– Все будет, слышишь. Все будет, Дженни.

И палец к моим губам прижимает – молчи.

…

Я у него остаюсь. Мы на одной кровати спим – просто спим, обнявшись. Мне это нужно сейчас, без этого я умру. Без этого, мне кажется, что я умру.

Там метель, ветер воет, а мне все равно хорошо. Я не боюсь метели – она следы заметает.

– Не говори никому, ладно, – шепчу я.

Он не спит – глаза у него открыты. В потолок смотрит, белый потолок над нами.

– Не скажу. Это наш секрет будет.

И близко-близко так, слишком близко. И мурашки по коже – те, что от предвкушения бывают. Только вот чего – не знаю.

…

Я утром прихожу. У нас кофе пахнет – он на кухне завтракает.

– Ты где была?

– У родителей, - ложь это. Но сама с губ срывается. А теперь уже и не поправишь. Начнешь – сразу не то заподозрит. Хотя и подозревать-то нечего.

Наверное.

– Ты позвонила бы хоть.

– Хорошо. В следующий раз – обязательно.

И в комнату скорее прохожу, пока он не обернулся и не заметил, что вместо пальто на мне куртка – Томми.

…

…

Весна меня с ума сводит. От весны у меня голова кружится, мысли путаются. Весной мне хочется чего-то, и я не могу понять чего.

Он приходит в кафе по утрам. Перед колледжем, перед своей другой – второй и правильной – жизнью. Он садится за стойку, заказывает кофе и следит за мной. Как я пирог режу. Как я заказы принимаю. Как я двигаюсь – просто.

Мы не разговариваем почти. Это такой вот молчаливый ритуал – каждое утро, но без слов. Мы смотрим друг на друга, замираем на мгновение, и торопливо отводим взгляд. Будто что-то запретное в этом есть. А ведь и есть, наверное. Я замужем, он с другой.

Он уходит в половине девятого, я ухожу много позже.

…

Дома все по-прежнему. Мы уже почти чужие. У него какие-то свои дела, я – эмоционально закрытая. Мне все равно, ему не интересно. Мы – как не смешно это – старые супруги. Будто бы не год с лишним вместе прожили, а несколько десятилетий.

Я люблю своего мужа. Я пишу это на липкой бумажке и наклеиваю на холодильник. Чтобы видеть и помнить.

Только если любовь это – то лучше бы ее и не было. Потому как вязко, однообразно и скучно.

…

Мы сидим у озера. Деревья над ним низко наклонились, почти воды касаются. Мы сидим на траве, прямо так. Молчим, как всегда уже.

– Я ведь тебе как сестра, да? – спрашиваю.

Мне нужно, чтобы он да ответил. Или кивнул хотя бы. Что угодно, лишь бы все на место встало. Чтобы я не о нем думала.

Но он головой качает.

– Все будет?

Он плечами пожимает.

– Не знаю.

…

Ночью я это озеро вспоминаю. Воду – спокойную, стоячую. Небо над головами – синее и высокое. Прикосновения, случайные.

Он целует меня; я закрываю глаза. В темноте легко. Всегда было легче. Он целует меня в губы, привычно, даже скучно уже. Но я Томми вспоминаю, Томми представляю.

Это его руки сейчас по моему обнаженному телу блуждают. Это его руки скользят туда, вниз. Это ему я отдаюсь – горячая и страстная, открытая. Ему я отвечаю.

Он ебет меня почти грубо, слишком озадаченный этой переменой. Слишком удивленный, чтобы верить. Может и для него это сон, где кто-то еще спрятался. Я не знаю. Не хочу даже знать.

Мне хорошо – впервые за долгое время. Мне слишком хорошо, и я шепчу его имя. Не его имя – Томми.

…

– Что ты сказала? – спрашивает.

Я плечами пожимаю – не помню.

– Как ты меня назвала? – повторяет он. И подозрение в его голосе, впервые. – Томми?

Я тихо смеюсь.

– Почудилось тебе.

Но он не верит. Чувствую – не верит.

…

...

- Он подозревает, - говорю я. - Муж мой.

- Все подозревают, - откликается он. - Внимания не обращай.

Я ему кофе наливаю. Рука дрожит, проливается чуть-чуть. Я смотрю на эту коричневую лужу, и глаз отвести не могу.

Поймана.

...

Он приходит после закрытия. Я убираюсь, посуду мою. Он на стул садится, следит за мной.

Там жарко, на улице - липкое, горячее лето. От одной мысли плохо только. И солнце садится - медленно, лениво.

- Он думает, я люблю тебя, - не оборачиваясь. Так проще - не видеть, не думать. Только голос и есть. И ощущение - те самые мурашки по коже, что от предвкушения бывают.

- А ты?

- Не знаю.

И оборачиваюсь. Он рядом стоит, за спиной у меня. Через стойку перебрался. Я как впервые его вижу - Томми, Томми, Томми - как в моих странных снах Томми. Я всегда его другом считала, но, видимо, в дружбе я тоже не разбираюсь. Как и в жизни семейной.

Я неправильная какая-то, наверное.

И он целует меня. Беспорядочно и жадно - в губы, в шею, куда придется. Быстро. Коротко - просто прикосновение, и все. Его руки смыкаются у меня за спиной, на талии. И ниже ползут, к бедрам.

Он меня к стойке толкает. Прижимает, тесно. Фартук развязывает, на пол роняет. И к молнии на джинсах тянется.

Я его руку перехватываю. Удерживаю, останавливаю. Мы смотрим друг на друга - уже слишком близкие, чтобы быть чужими. Мы всегда слишком близкими были. Только я этого не понимала.

- Я замужем.

- И что? - у него голос хриплый, дыхание сбившееся. Мы рядом все еще. Сплелись, прижались друг к другу. У меня блузка полурасстегнута. Его рука - вторая - все еще на моих бедрах.

- Я замужем, - повторяю. - Не могу.

Он отпускает меня. В сторону отходит, подальше. Ни слова не говорит.

Вот так.

- Если я ему изменять буду, то и тебе могу.

- Ты не любишь его.

Я тебя люблю. Или нет?

Я пуговицы застегиваю. Тугие, неподатливые.

- Я замужем.

Он вдруг усмехается. Нехорошо, непривычно. Таким я не видела его ни разу.

Таким он при мне никогда не был.

- А если бы не была? Что, если бы ты вдовой была, Дженни?

- Но я не вдова.

...

И ответ его, непроизнесенный, в воздухе повисает. Та самая наша фраза, мы слишком часто ее друг другу говорили.

Все будет. Будет. Ты только потрепи.

...

[end]

...

да не, я ничего не говорю - это мне надо, чтобы мне чего-нибудь сказали. и я буду до щенячьего визга счастлива. хех, ну знать хотя бы.

пасиб, брат.
люблю тебя.

красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый + белый/черный бонусом? так что ли?

Ох, мужинек, тебе как никому удаются шипи. Вашу мать они просто под копирку, просто как есть! такое канонище и я так их люблю!!!!!!!!!
Это, наверно, самый правильный из всех моих шипов!!!

И финал!!! Мамоооооооооочки! Теперь я понимаю на сколько гениален этот финал!

кстати, было время, когда я этих двоих не любила. вернее, не любила Дженни. сильно не любила. потом посмотрела до конца и снова прониклась.

а еще, когда я перечитываю этот фик, я вспоминаю тот рабочий день, который я на него убила.