...

Я встречаю рассвет в Неваде, Миннесоте, Джерси. Я сижу на ступеньках ранним летним утром и смотрю на свои руки. Я сжимаю пальцы в кулак и смотрю, как слегка тронутая загаром кожа обтягивает костяшки, белеет, выцветает. Я разжимаю руку.

Мне не нравится на побережье: слишком влажно, слишком жарко, не спрятаться. Люди здесь стараются открыть как можно больше свои тела и свои сердца, я же продолжаю носить свои вытертые джинсы и закатываю длинные рукава рубашки. Продолжаю жить, как жила: скрываясь и оглядываясь через плечо.

Ветер с океана на восточном побережье всегда холодный, но солнце всегда печет. Моя кожа темнеет, а волосы выгорают. Говорят, морской загар легко смывается, и скоро я стану совсем блеклой. Лишь бы сбежать с этого курорта, поскорее прикончив эту тварь, за которой я гналась через полстраны.

Я ухожу в дом и запираю дверь на замок. Старые привычки.

…

Я жду грозу в Калифорнии, Кентукки, Иллинойсе. Тяжелые темные тучи свисают с осеннего неба, я поднимаю воротник куртки и стараюсь не замечать, как время от времени хищно скалится месяц. Холодный ветер треплет волосы, а я сжимаю сильнее пальцы на рукояти ножа. Нож – плохая защита от нечисти, но у меня просто не было времени.

Мне никогда не нравилось это ожидание перед грозой, это темное-темное небо, это чувство: что-то должно вот-вот произойти. Что-то страшнее, чем это темное ожидание, гораздо страшнее. Я кутаюсь в куртку и думаю об отце, о матери. Я думаю, чтобы не бояться длинных теней, высвечиваемых яркими молниями, чтобы не подскакивать от раскатов грома.

Первые капли всегда похожи на разочарование: не так уж страшно. Когда дождь льет стеной, все вокруг смазывается, смягчается. Я убираю нож в карман промокшей насквозь куртки. Это не погода для охоты на мертвецов, даже они не любят промокать насквозь и чувствовать, как ледяной ветер бьет тебя по лицу. Распущенные светлые волосы липнут к лбу, свисают на плечи. Я кажусь себе самой призрачной, нечеткой фигурой под стеной дождя. И я ухожу, исчезая. Не хочу подхватить простуду.

…

Я встречаю зиму в Коннектикуте, Арканзасе, Пенсильвании. Я застряла в этом заваленном снегом маленьком городке надолго. Пока не остынут мои следы позади меня, пока не сотрется мое имя. Холодно, и я люблю подолгу сидеть у окна и смотреть на пузатые пушистые снежинки. Проходит Рождество, Новый год. Ближе к дню рождения одного из Винчестеров (я никак не могу вспомнить его имени: то ли Двайн, то ли Дерек… может, Дин?) ко мне начинает приглядываться сын хозяйки того вшивого бара, где я работаю.

Руки мерзнут даже в перчатках, когда лепишь снеговика. Я привыкла к тому, что меня называют Снежной королевой. Я тощая, блондинистая, мне говорят, что у меня странный взгляд, как будто я не здесь. Я не боюсь холода, мое пальто тоньше шерстяного свитера.

Мне не нравятся маленькие городки, моя работа. Мне не нравится парень, который наливает мне по утрам теплый кофе. Но это лучше, чем охота, лучше, чем дорога. Это почти-жизнь.

…

Я жду полночи в Миссури, Флориде, Канзасе. Я знаю, что это моя последняя весна, и все закончится там, где когда-то началась не моя война, на полях которой я так рвалась сражаться, и от которой потом не смогла убежать.

Я сижу напротив больших почти карикатурных часов и ковыряюсь тонким ножиком в столешнице красивого старого стола. Я пишу координаты, имена, слова, числа, когда-то что-то значившие. Я обозначаю все места моей охоты, все те места, где я залегала на дно. На случай, если когда-нибудь кто-нибудь сунется в Айову – там полно перевертышей, в Юте, возможно, есть небольшое гнездо вампиров. Буквы и цифры на столе складываются в годы жизни, все те годы, когда я не могла ничего довести до конца.

Я сжимаю руку в кулак и смотрю на след от кольца, словно шрам. У меня не так уж много шрамов, можно этим гордиться. Я думаю об отце, о матери, вспоминаю братьев Винчестеров (одного из которых, наверняка не скажу, звали Дин), и мне не так страшно. Я боялась быть одной, но еще страшнее оказалось тащить тех, кого любишь, через весь этот ад.

Часы бьют полночь, и я слышу тихий звук его шагов.

- Привет, Джо Харвелл.

- Здравствуй, Сэм.

Он заглядывает мне через плечо, смотрит на столешницу, с минуту читает.

- Это что, дневник?

- Старые привычки. Ты бы должен помнить.