- Она во всём подражает тебе. Мило, правда?
Даже когда ты говоришь о Цукуши, ты постоянно упоминаешь обо мне. Как будто Цукуши – это не Цукуши, а Шизука, принявшая облик школьницы.
И когда я говорю, что ты повзрослел, ты печально улыбаешься.
- Если бы я раньше был таким, как сейчас, понравился бы я прежней Шизуке?
Сердце сжимается и как будто летит куда-то вниз с большой высоты. Отвечаю какой-то банальной, ничего не значащей фразой. Вижу, что тебе больно, но иначе нельзя.

Ты улыбаешься, уходя. Я улыбаюсь в ответ. Мы обмениваемся дежурными фразами, которые так невыносимо произносить. Улыбаться ещё невыносимее. Но мы упрямо продолжаем говорить друг другу эти слова. Мы продолжаем улыбаться. Как будто ты не прилетел за мной в Париж тогда. Как будто я в то Рождество не бросила всё и не прилетела в Токио, чтобы быть с тобой. Как будто я действительно рада тому, что ты готов забыть обо мне и полюбить Макино Цукуши.

Мы расставались без криков и споров. Я в сотый раз несла какую-то чушь про самостоятельность, карьеру и Францию. Ты в сотый раз слушал и не верил ни единому слову.

Потом ты провожал меня до аэропорта. Мы опять притворялись друзьями. Мы всю жизнь притворяемся. Только раз, в то Рождество, мы сорвались. Мы не смогли сыграть тот спектакль, что играли столько лет подряд. На одну Рождественскую ночь мы забыли наши роли, перепутали слова и перестали слушать суфлёров, сидящих у нас в голове и подсказывающих нужные реплики. Я помню, как ты подошёл близко-близко и, обжигая меня своим дыханием, прикоснулся губами к моей шее, словно спрашивая разрешения на большее. Помню, как я опрокинула бокал с шампанским, отвечая на твой поцелуй.
- Ты будешь жалеть.
- Пусть.
Пусть я буду жалеть. Невозможно прожить всю жизнь, делая только то, что положено. Я хочу, чтобы у меня остались воспоминания о твоих губах, волосах и дыхании. Я хочу запомнить твой запах. Навсегда. Даже если потом эти воспоминания будут приносить мне боль.

Даже если придётся просить тебя сделать счастливой другую. Даже если, войдя в дом, я брошусь на кровать и буду сжимать зубы, чтобы не сорвалось с губ неистовым криком твоё имя. Руи… К чёрту репутацию безукоризненной, всегда сдержанной, всегда улыбающейся модели и адвоката. Руи… К чёрту макияж, пусть течёт тушь по щекам. Руи…

В то утро ты молчал, молчал и слушал меня, а потом покачал головой и сказал: «Надоело. Надоело ждать тебя месяцами, чтобы быть с тобой неделю. Надоело слушать про твою карьеру международного адвоката и твою самостоятельность. Я больше не буду мешать тебе, Шизука. Лети в свою Францию».

К чёрту карьеру. К чёрту Францию. Я больше не могу притворяться.

Зарываюсь лицом в мокрую от слёз подушку и неожиданно засыпаю. Мне снишься ты. Я что-то доказываю тебе, размахиваю руками, а ты улыбаешься и повторяешь: «Спасибо тебе за всё». Эти глупые, страшные слова, которые так удобно говорить вместо «прощай», всё ещё звенят у меня в ушах, когда я просыпаюсь.

***
- Проводишь меня?
- Конечно.
Берёшь меня под руку. Мы идём по длинному коридору и молчим.

Когда Цукаса делает Цукуши предложение, мы искренне радуемся за них. Радуемся, что их спектакль кончился навсегда. Что они вовремя поняли, как страшно всё время притворяться. А мы? Поймём ли мы это, Руи?

fin