Главная страницаНае*и соседа: Работы - Страница 2 - Мультифандомный форумРегистрацияВход
Приветствую Вас Гость RSS
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 2 из 3
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • »
Мультифандомный форум » Обсуждение, фанарт, флуд, ссылки » Конкурсы » Нае*и соседа: Работы
Нае*и соседа: Работы
BrainfuckerДата: Понедельник, 27.07.2009, 19:51 | Сообщение # 21
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №20

Название: Жди до полуночи
Фандом: Сверхъестественное
Пейринг: Сэм/Мэдиссон
Рейтинг: G
Жанр: драббл
Время действия: missing moment "Heart"
Дисклеймер: отказываюсь от прав

Ее будильник, маленький и изящный как она сама, стоит на журнальном столике. Узкие линии чисел на циферблате и тонкие, кажущиеся хрупкими стрелки, часовая и минутная. Секундной нет.

Ничего лишнего.

Он сидит, сгорбившись, на диване, а она – забравшись в кресло с ногами, свернувшись калачиком и прижав колени к груди.

Одиннадцать сорок три.

- В полночь, да?…

Он поднимает голову и непонимающе нахмуривается. Она смотрит ему в глаза с какой-то неясной надеждой.

- Оборотни превращаются… в полночь?

Ему удается дернуть губами в короткой усмешке.

- Нет, не обязательно. Просто в течение ночи.

Она опускает взгляд и отворачивается, внося еще один пункт в список отличий выдуманного мира мистических сказок настоящего.

Настоящие сказки… Нелепо звучит.

Закрыв глаза, он мимолетом думает, что для них с Дином всегда была и будет просто правда, неправда и пока не известное. Никаких сказок с неизменно счастливым концом.

Одиннадцать сорок шесть.

- В полночь все равно будет страшнее всего…

Он машинально кивает. Не то что бы соглашаясь, скорее просто понимая ее. Привычную грань между мирами стереть нелегко.

Для него грани нет.

Одиннадцать пятьдесят.



Сообщение отредактировал Brainfucker - Понедельник, 27.07.2009, 19:51
 
BrainfuckerДата: Вторник, 28.07.2009, 13:25 | Сообщение # 22
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №21

Название: Приказ
Фандом: Сверхъестественное
Персонажи: Кастиэль
Рейтинг: G
Жанр: пропущенная сцена
Время действия: до первой серии четвертого сезона
Спойлеры: эпизод 401 «Lazarus Rising»
Саммари: Ангел шел сквозь ад
Дисклеймер: ага

...

Когда ангелы поняли, к чему стремится Лилит, они осадили ад. Их жизнь была бесконечной, и они не очень-то умели торопиться, но старались, как могли. Кастиэль не знал, сколько времени уже тянулась эта осада – слишком разнилось восприятие времени среди людей и ангелов, когда что-то изменилось.

Что-то не так. Он вдруг стал осознавать это. Еще мгновение назад неправильность мира была не ощутима, а сейчас он внезапно заметил изменение. На самом деле он пока не разобрался, в чем оно выражалось – в людях, признавшихся не во всех грехах на исповеди, во вдруг затянувшихся сумерках перед рассветом, в неожиданно ледяном порыве ветра под ярким летним солнцем, в тенях, ставших чуть более темными, - но что-то шло не так, как обычно.

Кастиэлю вспомнились часы – странный прибор, отмеряющий мгновения человеческого существования. Для его бессмертного взгляда жизни людей казались короткими, как вздох, но эти создания еще умудрялись разделить отпущенное им время на отрезки – этой цели и служили часы. Иногда их мерный шаг сбивался, но люди замечали это, лишь когда они начинали спешить или отставать на отрезок, казавшийся им существенным. На пять минут, на десять. Но ведь начало этой неправильности закладывалось с первого же мгновения секундной стрелки, сдвинувшейся раньше или позже положенного. Эта беспечность и невнимательность всегда забавляла Кастиэля, но теперь он чувствовал, что мир вокруг изменился не сегодня и не в это мгновение. Просто сейчас стрелки часов сместились на те самые человеческие десять минут, которые он заметил. Мир сдвинулся. Ангел только боялся, что он сдвинулся по пути к своему концу.

...

Приказы отдаются не для того, чтобы их оспаривали. Приказы отдаются для того, чтобы их исполняли. Впрочем, Кастиэль никогда и не думал о том, чтобы ослушаться. Те, кто отдавал приказы ему, знали о мире больше, чем он. Как и любой ангел, он видел происходящее среди людей гораздо объективнее участников. Добро и зло не смешивались для него, как это порой казалось людям. Ситуации, видевшиеся им сложными, неоднозначными и противоречивыми, для ангела имели всегда одно решение и один оттенок. Это не значило, что он делил мир на черное и белое, не допуская оттенков, просто его ангельские знания позволяли ему оценивать поступки людей, учитывая все последствия и их влияние на других. Он смотрел на них сверху вниз и удивлялся тому, как эти создания могут не видеть, что и чем закончится, или как они могут говорить о трудном выборе, который они совершают постоянно.

Ангелы, осадившие ад, знали, понимали, что случилось. Может быть, не все, может быть, не до конца, но почувствовали этот первый толчок – предвестник сотрясения мира. Они должны были не допустить продолжения, но… Приказ, который Кастиэль получил сегодня, впервые вызвал в нем странные чувства противоречивости. Конечно, он говорил себе, что приближенные к Богу ангелы и архангелы видят картину мира еще более глобально, чем он, поэтому могут знать что-то, чего он не в состоянии заметить, а значит, ему всего лишь следует довериться их знаниям.

Но отправиться в ад, чтобы вытащить оттуда душу, на которую демоны имеют все права? Он чувствовал, что неправильность этого мира стала не просто едва заметной, а вполне ощутимой и определенной.

Приказы отдаются не для того, чтобы их оспаривать. Приказы отдаются для того, чтобы их исполнять. Желание исполнителя здесь не учитывается, важна лишь исполнительность. Он должен прорваться в ад, вытащить нужную душу, вложить ее в восстановленное тело и не важно, кому она принадлежит и есть ли у них права на это. Какое ему дело до демонов, если есть приказ.

...

Оглушительный свет озарял старое индейское кладбище, тьма клубилась вокруг склепа. Ангелы и демоны, тысячи лет сохранявшие видимость равновесия, бились друг с другом. Кастиэль появился прямо перед Вратами Ада, он должен был исполнить приказ и ничто не должно было отвлекать его от этого процесса. Под его натиском двери, которые так надежно запечатал Кольт и которые взломал Джейк Талли, открылись. Правда, на этот раз ни единый демон не попытался выскользнуть через них. Те, кто мог воевать, уже сцепились с ангелами, остальные слишком боялись. Черный дым, когти, клыки, изломанные души, присягнувшие на верность аду, крылья и прочие мерзкие видения, которым он не находил названия, отхлынули от его вечного света, будто толпа, в панике бегущая из горящего здания. Ангел шел сквозь ад.

...

Кастиэль в нерешительности осматривался по сторонам. На самом деле он слабо представлял себе ад, а сейчас на него со всех сторон смотрели перекошенные болью и ужасом лица проклятых душ. Демоны, пытаясь спрятаться от негасимого света, побросали их, растерзанных, переломанных, изувеченных, обезумевших. Ангел знал, что эти люди заслужили все это. Его не должны бы были трогать их крики и стоны. Они все были виновны. Они все прожили свои жизни так, что ад стал единственным для них концом пути. Они все выбрали при жизни не ту дорогу, совершили не тот выбор и несли за это наказание.

Их крики и мольбы не должны были коснуться его! Но они трогали его. Он получил приказ, он должен был найти душу Дина Винчестера, поэтому он прислушивался к каждой душе, к каждому стону, чувствуя, как их боль начинала рвать его на части. Он принялся молиться, пытаясь отгородиться от них, но одна единственная мысль ломала всю защиту, что выстраивала вокруг него молитва: если раю нужна душа, которую человек продал аду, то, может быть, этот человек не так уж виновен? Иначе зачем он вытащит из преисподней проклятую душу грешника, обреченного на вечные муки? Бог был милосерден, но раньше Кастиэль не замечал за ним милосердия к тем, кто скрепил контракт на перекрестке, а значит, собственноручно отдал себя аду. Только осознание приказа, исполнения которого от него ждали, удерживало его и требовало отбросить подобные мысли.

Ангел чувствовал, что начинает задыхаться. Ведь если одна душа, оказавшаяся в аду, была невинна – или, по крайней мере, достаточно праведна для рая, - то сколько еще здесь может быть таких, которых рай просто не решался вытащить, не желая нарушить законы вселенной? Против воли он прислушивался к крикам, стонам, безумному бормотанию и плачу, и они пронзали его насквозь, будто молнии. Запах гари, серы и разложения, призрачная кровь, которой истекали души, еще помнившие о своих телах, беспрестанное верчение верха и низа и бесконечная паутина из цепей и крюков давили на него. Он надрывался от усилий, стараясь поддержать свое свечение – единственную вещь, из-за которой демоны еще не накинулись на него.

А он не знал, как отличить одну душу от другой, он не знал, как выполнить приказ.

...

Сообщение отредактировал Brainfucker - Вторник, 28.07.2009, 13:28
 
BrainfuckerДата: Вторник, 28.07.2009, 13:41 | Сообщение # 23
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №22

Название: Двадцать шесть букв
Фандом: Вероника Марс
Персонажи: Вероника
Рейтинг: G
Жанр: драббл
Время действия: по ходу сериала
Саммари: Заранее придуманные планы рушатся также легко, как и испровизации
Дисклеймер: ага

...

Не всегда все идет так, как хочешь.

Хотя моя жизнь подсказывает, что надо просто заранее придумывать план B. Неудача с планом B вызывает к жизни план C, который, провалившись, перейдет в план D, E, F…

Обычно мне хватает первых двух. Но иногда, когда перед тобой начинают отчетливо проступать очертания плана Z, мне становится обидно за алфавит, в котором есть всего двадцать шесть букв. С провалом пункта Z начинается хаос.

Говорят, родители всегда строят планы о будущем своих детей. Интересно, сколько отец успел выстроить планов на мой счет? Надеюсь, что самым красивым пунктом была мысль обо мне и Дункане вместе. Ладно, знаю, что это смешно. Боюсь, отцам сложно думать об их дочерях рядом с каким-нибудь другим мужчиной, кроме них самих.

Но, с другой стороны, по-моему, мысль обо мне и Дункане была для него не так страшна, как обо мне и Логане. Может быть, у него даже появилась пара планов насчет того, как нас с ним развести? Не двадцать шесть, конечно, но парочка уж точно. Мда. Тоже смешно. Мой отец, конечно, любит планировать все заранее, но моего будущего это не касается. Мне достался лучший в мире отец. Он верит, что я сама разберусь со своими планами на будущее. И хватит ли на них алфавита или нет - это мое дело.

А вообще, если честно, то жизнь сложновато распланировать. Постоянно что-то врывается. Это вам не записаться на двенадцать к врачу или распорядок уроков в школе. Как только дело касается дружбы или других отношений, планы стремительно переключаются от одной букве к другой, а уж если сюда попадает любовь, то план Z загорается с первого же поцелуя - и не важно, с кем. После провала плана Z наступает хаос.

Но иногда мне кажется, что в случае с любовью хаос начался двадцать пять букв назад.

...

 
BrainfuckerДата: Вторник, 28.07.2009, 17:05 | Сообщение # 24
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №23

Название: Частные мнения
Фандом: Merlin
Герои: Мерлин
Рейтинг: G
Жанр: character-fic
Время: первый сезон
Количество слов: 586
Дисклеймер: не принадлежит

Если спросить Артура о том, кто такой Мерлин, он вряд ли сможет ответить сразу. Слишком уж много вмещает в себя тощий и большеглазый пацан с радостной и придурковатой ухмылкой. Да, в общем-то первым делом Артур наверное так и скажет – придурок. Как еще можно назвать человека, в самый неподходящий момент обо что-то спотыкающегося, что-то роняющего или громко чихающего в засаде на охоте? Артуру иногда кажется, что он способен собственноручно придушить папашин подарочек, но даже не то что замечает – просто видит, что никогда не издевается над ним просто так, смеха ради. Ну как, в самом деле, можно издеваться над таким смешным и беззащитным созданием? Был бы у него любой другой слуга с такими же ушами, он получал бы по ним с десяток раз за каждый день, но Мерлин от такого обращения словно бы заколдован.

На самом деле что-то в нем такое есть… Артур до сих пор не знает, с какого перепуга тот умудрился спасти его тогда на празднике, но рассчитывает когда-нибудь узнать. А пока лишь удивляется тому, что мерлинская страховка от несчастных случаев словно бы перекочевала и на него…

Кто-то помогает ему, кто-то все время вытаскивает его из передряг. Артуру кажется иногда, что совпадений слишком много, но здравомыслие перевешивает каждый раз. Мерлин – ангел-хранитель?… Нет, мир еще не настолько сошел с ума.

Моргана мало знает Мерлина, но чувствует в нем добро. Банально, но каждый раз, когда она видит, как все время светятся его глаза – весело и довольно, она думает, что у таких как он просто не может быть врагов – тех, с кем он поссорился. Такой как Мерлин ссориться не умеет. У него могут быть лишь недоброжелатели – завистники или просто злодеи.

Она мало знает его, но после той истории с мальчикм-друидом стала задумываться… Задумываться, почему он тогда помог ей. У нее были свои причины, и она рассчитывала, что никто о них не узнает, но придумать причину для Мерлина она не могла. Природная доброта тут не причем – Моргана видела, с каким вниманием смотрел он на мальчика, и у нее холодели ладони всякий раз, когда она думала, что с этим же выражением могла смотреть на него и она.

В нем что-то есть… Что-то странное и странно знакомое ей, объединяющее их, но она не то что не надеется – она вообще не хочет этого знать. Она просто хочет жить дальше спокойно, секретничать с Гвен, спорить с Утером, цеплять и втихомолку заботиться об Артуре…

Ей не надо ничего другого. Не надо и все.

Гаюс с легкостью назовет фразу всей жизни Мерлина и одновременно с этим его девиз – хочешь как лучше, получается как всегда. Неприятности радостно следуют за ним по пятам, а он с привычной и даже уже покорной легкостью возится с ними и в конце концов разбирается. Либо сразу, либо сначала посидев, насупившись, дома за столом, сердито хмуря брови, а потом, вскочив, вылетает из-за стола на крыльях своей очередной гениальной идеи.

А он, Гаюс, только потирает ноющие виски и тяжко вздыхает, стараясь не думать про завтрашний день. Как и про то, что он с собой принесет. Он знает, что можно сколько угодно трясти кулаками, с елико-возможной серьезностью вещать о мозговом развитии и безопасности, окликать его, уже готовящегося выскользнуть потихоньку за дверь, и грозно говорить: «Ты ведь не собираешься во все это влезть?…»

И знать, что получишь в ответ. Широкую улыбку в полфизиономии и успокаивающее: «Не волнуйся за меня». Ну как он может не волноваться? Он же просто старый дед, ему давно нужны всего лишь радость и покой…

Покоя Мерлин обещать не собирается еще очень долгое время. Зато радости с ним Гаюс всегда получает сполна. Ну и что же?… Значит так тому и быть.



Сообщение отредактировал Brainfucker - Вторник, 28.07.2009, 18:38
 
BrainfuckerДата: Вторник, 28.07.2009, 19:14 | Сообщение # 25
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №24

Название: Карта мира
Фандом: кусок
Герои: Нами, Луффи
Рейтинг: G
Жанр: романс?
Размер: драббл
Дисклеймер: не мое

У Нами было заветное желание – подарить Белльмер, которая так любила плавать, и которая от казалась от моря, что бы вырастить чужих детей, кусочек мира. И она делала все, что бы осуществить это желание: воровала книги, чертежную бумагу, чернила. Нами читала непонятные книги по навигации и картографии до умопомрачения и боли в глазах. На нее косились из-за больного вида, шептались за спиной о плохом воспитании, и ругали за воровство. Но все это было не важно, по сравнению с радостью матери, когда та увидела первую ее карту.

- У тебя отлично получилось, - Белльмер была растеряна. Для семилетнего ребенка у Нами получилось просто великолепно.

И постепенно подарок матери стал подарком для самой Нами. Книги становились все понятнее, очертания острова – все четче. Тогда у Нами родилась совершенно безумная мечта. Безумная настолько, что невозможнее и придумать нельзя.

- Я хочу нарисовать карту мира.

Нами замерла в ожидании. Вот сейчас мама скажет, что это невозможно и глупо, а уж мама точно знает, что можно, а что нельзя, ведь она ходила в море. Белльмер поставила лейку рядом с мандариновым деревом внимательно и почему-то грустно посмотрела на нее.

- Тогда ты должна быть сильной.

Нами так обрадовалась одобрению, прозвучавшему в голосе матери, что не придала значения словам.

Смысл их она поняла значительно позже. Арлонг, убивший ее мать, разрушивший ее дом, сделал ее мечту единственно возможным способом выживания. Нами чувствовала себя так, как будто надругались над самое ее сущностью. Ей было восемь, когда она отчетливо, раз и навсегда, поняла – мечты не сбываются.

Это было даже смешно – делать то, о чем всегда мечтала, для существа, которого ненавидела больше всего на свете. И все-таки Нами продолжала чертить. Каждый раз, нанося новый остров на чистый лист, Нами представляла, как путешествует по неизведанным просторам, уплывая все дальше и дальше. Одна. Свободная. Ее карты позволяли расширить маленькую комнату в Арлонг-парке до размеров всего Южного моря. Ирония заключалась в том, что как для нее самой темная комната Арлонг-парка стала тюрьмой, так и ее карты не могли выбраться за границы Южного моря.

А потом появился Луффи. Дурацкий Луффи. Бестолковый Луффи. Безумный настолько, что бы осмеливаться мечтать. Луффи воскрешал в ней желание жить для самой себя, и это было невыносимо больно. Поэтому она сбежала. Обратно в маленькую комнату Арлонг-парка, где каждая мелочь напоминала ей о простой истине – мечты никогда не сбываются. Универсальное правило жизни. Чем быстрее поймешь, тем дольше будешь влачить свое жалкое существование.

Только для Луффи правила оказались не писаны. Он разрушил Арлонг-парк. Нами в оцепенении смотрела на разлетающиеся обрывки своих карт. Десять лет беспрестанной работы. Все, до последнего чертежа, было уничтожено. Луффи разрушил ее тюрьму. Луффи взял ее в свое путешествие. Луффи доверил ей свое сокровище. И все это – с идиотской улыбкой на лице.

Только после знакомства с Луффи, Нами поняла слова Белльмер. Надо быть по-настоящему сильной, что бы бороться за свою мечту.

________________________

Пройдет еще немало времени, прежде чем Нами поймет, что вновь ошибалась. Ее карта будет почти полной, лишь в уголке белеет место для острова, к которому они подплывают. Рафтель. Последний остров Гранд-Лайна. Нами остается лишь нанести его координаты, и в ее руках будет то, о чем она мечтала с детства. И Нами ненавидит себя за глупость и этот мир, за то, что на проверку он оказался настолько мал.

Потому что за Рафтелем ничего нет. Ни для кого из них. А особенно – для Луффи.

Потому что в этом маленьком мире нет места для живого Короля Пиратов.

Место на карте Нами практически закончилось, так же, как и их путешествие. И впервые за долгое время Нами с тоской думает, что отдала бы все, лишь бы ее мечта никогда не исполнилась.

 
BrainfuckerДата: Вторник, 28.07.2009, 19:47 | Сообщение # 26
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №25

Название: Все еще нет
Фандом: ГП
Герои: Сириус Блек
Рейтинг: R
Размер: мини
Дисклеймер: все не мое

Он сидит, прислонившись к сырым камням, и считает упавшие на пол капли.
На пятой тысячи он сбивается из-за мерзкого звука. Принесли пойло, которое здесь считается завтраком. Или обедом. Или ужином. Сириусу пох*й, какой сейчас время суток. Он жадно накидывается на эту дрянь, и вылизывает миску подчистую. Потому что ему нельзя умереть. Все еще нельзя.

Сириус не помнит, какие предметы он изучал в школе.

Сириус не помнит, за каким хреном он дружил с оборотнем.

Сириус не помнит, живы ли его родные.

Сириус не помнит, как звали ребенка Джеймса.

На самом деле, он не помнит почти ничего, а то, что еще осталось целым в его воспаленном мозгу бесполезно. Кроме одного. Сириус помнит Джеймса. Помнит, как они впервые познакомились, как стащили огневиски и напились на втором курсе, помнит, как Джеймс влюбился в рыжую и женился на ней. Имя рыжей о тоже не помнит, но это ерунда. Нельзя забывать Джеймса. Потому что он – причина, по которой Сириус еще живет. Джеймс был его другом. Джеймса убили. За Джеймса надо отмстить.

Сириус повторяет эти фразы одними губами, потому что говорить уже не может. От любого звука глотка болит так, будто он съел на обед стекло. Это могло бы быть выходом отсюда, но Сириуса не устраивало. Он еще не может умереть. Все еще нет.

Он не помнит чувств, которые у него вызывала дружба с Джеймсом, и ему на это плевать. Зато Сириус он помнит каждое ощущение, вызванное его убийством. Ярость. Гнев. Ненависть.

Дружба, любовь, жалость, поддержка – дешевые шлюхи, исчезают, когда кто-то предложит больше. Ему пох*й на Поттера. Сириус уверен, что если бы память о Джеймсе не была связана с причиной, заставляющей его жить в этом аду, он бы давно его забыл.

Сириусу всегда казалось, что в Азкабане будет сложно помнить. Брехня. В Азкабане сложно забыть. Каждый раз, в голове начинает путаться сильнее обычного, когда истеричные вопли матери раздаются в камере громче обычного, Сириус расплывается в улыбке. Чем ближе они подходят, тем четче он видит те сцены: мертвый Джеймса, мертвая рыжая, мертвые магглы и Питер Петтегрю.

Сириус дергается в конвульсиях, отхаркивается кровью и ржет. Дементоры помогают ему помнить. Дементоры помогают ему жить. Эти твари дают ему это упоительное ощущение ненависти, не ослабевающее со временем. Оно растекается по жилам вместе с кровью, въедается в кости. Такое реальное. Самое человеческое.

Когда дементоры уходят, и мысли вновь начинают путаться, Сириус принимается считать. Обычно до следующего визита дементоров Сириус успевает досчитать до семи или девяти тысяч, но в этот раз его перебивают на четырех. К нему приходит посетитель, и Сириус сразу теряет интерес. Вначале к нему часто приходили.

Джеймс, который говорил, что это всего лишь очередной розыгрыш.

Оборотень, который обещал вытащить его отсюда.

Мать, которая смеялась над ним.

Брат, который жалел его.

Когда Сириус понял, что все его визитеры – всего лишь плод его больного мозга, он чуть не свихнулся в первый раз. Потому что был уверен, что хотя бы один человек его навестит. Наверное, именно тогда он забыл имя оборотня.

После этого он перестал обращать внимание на визитеров. Тем более тот притащил с собой рыжую жену Джеймса. Мертвую рыжую жену мертвого Джеймса. Она смотрит на него пустыми глазами, и Сириус хочет отвернуться, потому что она ему не нужна. Она мешает помнить о том, что существует лишь ненависть. Она слишком жалкая и ее не за что ненавидеть. Но она не уходит даже когда он закрывает глаза, и тогда Сириус пытается сосредоточиться на втором посетители. И вдруг понимает, что не знает его. Сириуса никогда не навещали незнакомцы. Сириус пытается внимательнее присмотреться к посетителю, когда замечает у него в руке газету.

И Сириус вновь ощущает это упоительное чувство. Оно слаще, чем все вина, что он когда-то пил и сильнее всех чувств, что он когда-то испытывал. Кровь начинает течь в пару раз быстрее, и Сириус чувствует себя живым как никогда. Это даже лучше, чем дементоры.

- Могу я взять газету? Кроссворды.

Говорить невыносимо больно. Мертвый Джеймс – Сириус не успевает заметить, когда он появился – заходится в истерическом смехе. Бродяга и кроссворды. Никто на это не купиться. И вновь придется отсчитывать вечность простыми числами и нельзя будет умирать.

Но незнакомец, удивленно посмотрев на Сириуса, протягивает ему газету, на обложке которой стоит мальчишка со своей крысой. С крысой, у которой нет пальца.

Сириус не замечает, когда уходит человек, принесший ему газету. Он слушает Джеймса, рассказывающего, как можно сбежать отсюда. Сириус поступает в точности по поттеровскому плану, и у него все получается. Планы Джеймса всегда удавались.

И когда Сириус плывет по ледяному и казавшемуся безграничным океану, он готов рассмеяться от счастья.

Потому что скоро можно будет сдохнуть.

Сообщение отредактировал Brainfucker - Вторник, 28.07.2009, 19:47
 
BrainfuckerДата: Вторник, 28.07.2009, 23:59 | Сообщение # 27
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
№27

Название: Игра продолжается.
Фандом: Остров Харпера
Персонаж: Джимми
Рейтинг: G
Жанр: драббл

Это простая детская считалочка. Люди уходят, в данном случае выбывают. И все зависит от ведущего, который своими словами (действиями?) выбирает (убирает?) людей. Все происходит быстро, неожиданно, непредсказуемо. И бедные игроки, которых даже не оповестили об игре, просто мечутся по кругу (острову?). Только выход из этого один. Или выстрел, или прыжок с моста, или виселица.… И когда горло Джимми сжимает чья-то мужская крепкая рука, а потом кто-то бросает его тело на металлический капот, мысли только одни: побыстрее бы все закончилось. Мучения, страдания, а еще жуткий страх, который заставляет стыть в жилах ту самую кровь, которая размазана по всему стеклу. Кто-то ставит жирную точку в никчемной рыбацкой истории, жирную красную точку из его крови. Все закончилось, игра уже окончена. Окончена для него и можно посмотреть в глаза тому ведущему, но ничего не видно. В глазах темнота. Только почему, проснувшись, виден все тот же темный лес, слышны крики, чувствуется боль? Ответ прост (очевиден?): кто-то захотел, чтобы игра продолжалась. Раз, два, три...?

Сообщение отредактировал Brainfucker - Среда, 29.07.2009, 00:00
 
RennaДата: Четверг, 30.07.2009, 21:28 | Сообщение # 28
уэй
Группа: Одмины
Сообщений: 2402
Статус: Offline
29.07 - 05.08.09. тур второй: "директор? да пошел ты на*уй, директор" "стилизация"

Your kiss and I will surrender
The sharpest lives are the deadliest to lead ©

Don't let anyone try to convince you you can't do anything because you're female. Start a band, write a book, be a doctor, change the world. (с)

 
BrainfuckerДата: Понедельник, 03.08.2009, 14:31 | Сообщение # 29
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №1

Название: Живи и помни
Фандом: «Темная башня» Стивена Кинга
Персонажи: Роланд, Джейк
Рейтинг: G
Жанр: типа триллер
Время действия: роман «Стрелок»: Роланд гонится за колдуном Фарсоном через пустыню, он идет вместе с мальчиком Джейком, который пришел из нашего мира
Количество слов: 3100 слов
Саммари: Этот город напоминал ему Талл, только, может быть, года два спустя после того, как он покинул его. Хотя, возможно, Талл стал таким гораздо быстрее: стрелок не мог бы сказать точно, насколько проворно стервятники, койоты и другие звери растащили бы трупы, которые он оставил после себя.
Дисклеймер: отказываюсь

...

Когда видишь смерть так часто, как ее видел Роланд, то порой забываешь, что для кого-то она может казаться страшной и гадкой. В этом сдвинувшемся мире он скорее считал страшным то, что может сделать с тобой человек в черном после смерти, чем саму смерть. Она всегда ходила рядом со стрелками, как тень, а к тому, что видишь каждый день, привыкаешь.

- Может, мы его просто обойдем? – неуверенно спросил Джейк, он цеплялся за ремень Роланда, как и всегда в таких случаях, будто боясь, что стрелок бросит его, если посчитает обузой.

- Нет, - отрезал мужчина. Возможно, ему тоже не хотелось входить в мертвый город, но это никак не отражалось у него на лице. И все же Роланд шел очень осторожно, будто ступая по сгнившему мосту над пропастью, который вот-вот готов был обвалиться у него под ногами. Этот город напоминал ему Талл, только, может быть, года два спустя после того, как он покинул его. Хотя, возможно, Талл стал таким гораздо быстрее: стрелок не мог бы сказать точно, насколько проворно стервятники, койоты и другие звери растащили бы трупы, которые он оставил после себя. А ведь были еще мародеры и мутанты – если кому-то что-то становилось не нужно, всегда находились те, кто это позаимствовал бы и кого ни капли не беспокоило бы, что эти вещи и еда принадлежали ныне трупам. В этом мире, если хочешь выжить, учись бороться с отвращением и брезгливостью. Может быть, Талл превратился бы в такой город-призрак посреди великого ничто за неделю, а то и за пару дней.

Тусклые лучи закатного солнца с трудом пробивались сквозь серый песок, которым был пропитан раскаленный воздух. Тени, падавшие перед идущими мужчиной и мальчиком, казались черными, будто провалы в земле, и каждый раз, когда они делали шаг, они словно стремились шагнуть в эту передвигающуюся могилу.

- Мне не нравится это место, - выдавил из себя Джейк. Его голос звучал сдавленно и глухо, горячий ветер срывал слова и тут же разбивал их на тысячи песчинок.

- Нам здесь не жить, - коротко ответил Роланд. – Переждем бурю, найдем воду и пойдем дальше.

- Мы останемся тут на ночь? – даже присутствие стрелка не смогло истребить в голосе мальчика весь страх, который внушали ему эти серые перекошенные дома, скрипящие двери, хлопающие ставни и бес-трава, пробившаяся везде, даже сквозь иссохшие доски полов. Это бесцветное вездесущее растение было будто последним доказательством полного отсутствия жизни в этом городе: ничьи ноги не затирали первые ростки бес-травы, и она захватывала все бывшие территории людей.

- Нам все равно надо где-то спать, - глаза Роланда внимательно обследовали каждый дом и проулок. – В бурю лучше делать это под крышей.

- Я понимаю, - буркнул Джейк, плетясь следом за стрелком. – Но все равно тут… нехорошо.

Роланду и самому не нравился этот город, его инстинкты вопили, что должно было случиться что-то совсем неприятное, чтобы жители вот так оставили все и ушли. Да, этот городок стоял посреди пустыни, но был относительно большим, немалые поля вокруг явно говорили о том, что людей тут жило порядочно, но ставни на окнах не были заколочены, двери – не заперты. Конечно, можно было считать, что местные просто переехали в лучшие места, чтобы никогда сюда не возвращаться, но он знал, что любой житель любого, даже самого безнадежного селения, вряд ли оставит свой дом не заколоченным, потому что никто не знает, насколько еще сдвинется мир и не придется ли вернуться сюда. Этот город был каким-то совсем уж брошенным – окончательно и абсолютно мертвым.

Черная тень одного дома падала на следующий, будто отрывая от него кусок, и заранее, до наступления ночи, посвящала его тьме. Роланд должен был выбрать для них место для ночлега. Казалось бы – занимай любой дом и все, но он никак не мог решиться. Чернота в узких проулках все разрасталась вслед за садящимся солнцем. Стрелок обернулся, чего никогда не позволял себе делать. Из-за песка огненный шар над горизонтом казался цвета запекшейся крови. Еще немного и он рухнет за пустыню, все погрузится в темноту, и тогда уже не будет времени выбирать.

Роланд не хотел останавливаться в чьем-то доме – бывшем чьем-то доме, потому что никак не мог победить в себе странную уверенность, что хозяева будут против, если они с Джейком там уснут. Сам себе он старался объяснить это тем, что в домах будет до сих пор пахнуть их владельцами, там, наверняка, остались какие-то мелочи, намекающие на то, кто там жил и чем занимался, но логика, по-видимому, сдвинулась вместе с этим миром – недовольные бывшие хозяева казались ему более вероятными, чем запахи и детские игрушки в углах. Впереди он увидел высокую деревянную церковь Иисуса-Богочеловека и приземистое здание салуна. Наверное, стоило бы выбрать храм, но он свернул к таверне. Ему хватило одного брошенного на церковь случайного взгляда, чтобы в голове сразу зазвучали крики толстой проповедницы: «Убейте его! Спасите свои души! Убейте Антихриста! Убейте стрелка!», а дальше только грохот бесконечных выстрелов его револьверов. Роланд выбрал таверну. Когда он открывал дверь, ему почудилось, что сейчас он войдет, а за стойкой будет как обычно стоять Элис, в своем грязном голубом платье с бретелькой, зацепленной на булавку. Талл не хотел отпускать его. Стрелок тряхнул головой: наверное, сказывался день, проведенный под палящем солнцем, вот в голову и лезли всякие наваждения.

- Это бар? – спросил Джейк, осматриваясь.

- Бар?

- Ну, место, где взрослые едят и пьют, - пояснил мальчик.

- Да, - кивнул Роланд. – Это таверна. Мы тут остановимся. Если где-то в городе и осталась вода, так точно здесь.

- А куда делись люди?

Роланд чуть сжал зубы. Не то место и время, чтобы об этом спрашивать, но все-таки ответил Джейку:

- Люди ушли, я думаю. Какой смысл оставаться здесь, посреди пустыни, где и дождей-то не бывает.

- Я бы тоже ушел, - понимающе ответил Джейк.

- И мы уйдем. Завтра.

...

Они осмотрели всю таверну в поисках еды и воды, но то, что нашли из съестного, уже прокисло и сгнило

(почему ушедшие вообще оставили продукты здесь, а не забрали с собой?)

а вода так воняла и была такого сочного зеленого цвета, что Роланд не решился бы ее пить, даже если бы у них не осталось ни капли. Может быть, поэтому жители и ушли? Если в колодцах вода стала такой, то жить тут не возможно.

Джейк спал, свернувшись калачиком между стойкой и перевернутым столом. Роланд сделал этот укрытие, чтобы получить дополнительную защиту от песка и ветра. За дверями завывало, будто мутант-недоумок пытался высвистеть что-то из пустой кости. Стрелок привык засыпать быстро, чтобы урвать хоть кусочек отдыха для уставшего тела. Рядом с мальчиком он не мог позволить себе полноценный сон, а только дремал в полглаза, то проваливаясь в грезы и кошмары, то просыпаясь. Но сейчас не мог уснуть, как ни старался. Этот псевдо-Талл давил на него.

Кроме заунывного завывания ветра, по деревянным стенам тот тут, то там стучали мелкие камешки, в окна с сухим треском бросались горсти песка, отбивая ритм пустыни. Где-то не приколоченная ставня скрипела и билась по доскам. Эта нестройная музыка мертвого города почему-то проникала в сердце Роланда. Как бы он ни пытался отвлечься, он отсчитывал эти удары и ударчики песка, ставень и камней. Наконец, он уловил в этом ритме какой-то особый синкопированный рисунок и начал засыпать.

...

Наверное, он слишком настроился на эту «музыку», потому что когда в нее ворвался дополнительный звук, стрелок сразу же его заметил. Тем более что этот звук – этот стук – был слишком мерным и четким. Своей ритмичностью он вносил диссонанс в «мелодию» ветра и песка. В какой-то момент Роланду показалось, что это кто-то стучится в двери или – еще хуже – в доски полов, желая войти в таверну.

(Может, их всех похоронили в подполе?)

Эта мысль была такой навязчивой, такой неотвратимой, что от нее сводило зубы. Пытаясь отвлечься, стрелок начал придумывать, что бы еще могло так стучать. У Роланда всегда было плохо с воображением. Новое сравнение оказалось еще хуже прежних. Это был стук земли по крышке гроба. Стрелок не знал, почему вспомнил об этом, потому что последний раз видел, как людей хоронят в деревянных гробах еще в Гилеаде. С тех пор он не встретил ни одного селения, где бы у жителей хватило времени, сил и ресурсов на то, чтобы сколачивать для своих покойников ящики. Мир сдвинулся, мертвецов если и закапывали, то неглубоко, а чаще всего их оставляли как еду для стервятников и прочих обитателей пустыни, если не для людей из тех же поселений, откуда был умерший.

Мысль о стуке и крышке гроба оказалась совсем нехорошей. Осторожно, стараясь не разбудить Джейка, Роланд встал. Он прислушался, стараясь определить, откуда именно идет звук. Похоже, стук доносился снаружи. Хоть стрелку и не хотелось выходить в бурю, но эти мерные удары по дереву выводили его из себя. Он взял со стойки одну из керосиновых ламп, которую они нашли здесь

(почему жители ушли, оставив заправленные лампы?)

зажег фитиль с помощью огнива и кресала и вышел на улицу. Горячий песок тут же впился ему в лицо сотней кровожадных иголок. Ночь не приносила облегчения, днем пустыня слишком прогревалась, чтобы остыть в отсутствие солнца.

Звук шел из переулка между таверной и соседним домом. Что-то там, в темноте, стучало по доскам, отбивая свой собственный ритм, так не похожий на хлопанье ставень. Вытянув в левой руке лампу, Роланд двинулся на звук. Правая рука привычно легла на рукоять револьвера. Он осторожно шагал по тени. Свет был неровным и постоянно дергался, выхватывая то стену таверны, то – соседнего дома, когда лампа качалась у него в руке. Судя по звуку, до его источника оставалось шагов пять. Стрелок напрягся, и когда он уже готов был достать револьвер, огонек высветил скелет, лежащий на земле между домами. Не будь Роланд стрелком, он, может быть, и испугался бы, но в его голове тут же возникла поговорка Корта: «Бояться нужно живых», поэтому он не сдвинулся с места, рассматривая оголенные ветром, песком, койотами и стервятниками кости. Это именно белые пальцы скелета мерно стучали в стену таверны. В этом не было ничего сверхъестественного: мелкие кости правой руки мертвеца все еще были скреплены какими-то чудом сохранившимися остатками сухожилий. Ветер то сгибал пальцы, то вновь бросал их об деревянные доски. Казалось, будто скелет сам, по своей воле, стучится в таверну, будто он хочет о чем-то предупредить застрявших там в бурю.

Роланд наклонился, намереваясь отодвинуть кости от стены, когда в свете лампы что-то блеснуло среди белых ребер. Заинтересованный он присел рядом со скелетом и приблизил огонек к груди мертвеца.

Ему показалось, что его сердце остановилось или уж точно дало сбой, когда он понял, на что смотрит. На выцветшей бретельке, явно бывшей когда-то синей, блестела булавка, которой ее хозяйка поддерживала платье. Стрелок прикрыл глаза, стараясь прогнать наваждение. Он знал лишь одну женщину, делавшую так – барменшу Элис из злополучного Талла, который он вспомнил, только перешагнув границы этого мертвого города. Открыв глаза, Роланд понял, что перед ним не морок, не иллюзия, не галлюцинация, порожденная жарой, солнцем и обезвоживанием. Бретелька с булавкой, лежавшая поверх ребер, была реальна, как и реально то, что этот скелет принадлежал Элис. Скелет, так упорно стучавший по стене таверны, будто желавший его о чем-то предупредить.

Стрелок стремительно вскочил на ноги и бросился обратно в салун, где спал Джейк. Он чуть замешкался у двери и окинул взглядом мертвый город. Ощущение, что это был именно Талл, усилилось до невозможности. Вон там конюшня, где старый Кеннерли занимается лошадями и своими двумя дочерьми; когда подрастет третья, ее будет ждать та же судьба. А там у забора трое мальчишек играют в шары, у одного из них огромное бельмо на выпученном глазу. А вон своей странной крадущейся походкой идет Шеб, который больше не может играть на пианино с тех пор, как Роланд сломал ему оба запястья. Они еще не зажили, поэтому бывший тапер прижимает их к груди. Если сейчас стрелок обернется, то увидит, как от своего разваливающегося дома идет толстая Сильвия Питтстон, чтобы провести очередную буйную проповедь, на которой весь город будет смотреть на нее пустыми глазами фанатиков…

Да она же и идет там! Вернее, нет, она стоит, но гораздо ближе – у церкви, и ее указующий палец уже направлен на него. Несмотря на сухой горячий воздух, Роланд почувствовал, как его пробил холодный пот. Это был Талл. Не тот Талл, в который он приехал, но тот, каким он стал после его отъезда и после того, как туда пришла тьма, пустыня и сдвинувшийся мир.

Роланд рванул на себя деревянную дверь таверны. Он даже не вспомнил, что она открывается внутрь, но его сила в этот момент была так велика и желание попасть в салун так сильно, что старая дверь проломила косяки и слетела с петель. Стрелок подбежал к перевернутому столу, где спал мальчик. Все-таки детство – великая сила, она позволяет спать, даже когда мир вокруг разрушается или готов слопать тебя.

- Джейк! – Роланд потряс его за плечо. – Вставай! Нам надо уходить, Джейк!

Мальчик неуверенно сел и захлопал глазами, пытаясь сообразить, где находится, но у стрелка не было времени на то, чтобы дать Джейку раскачаться. Уходить надо было прямо сейчас, а еще лучше – полчаса назад.

- Что-то случилось? – сонно пробормотал мальчик, когда Роланд прилаживал к его спине один полный и один пустой бурдюк. После этого стрелок схватил свои бурдюки и оставшиеся у них запасы консервов.

- Да, случилось, - ответил Роланд. – Мы пришли не в тот город. Слушай меня, Джейк, сейчас мы побежим. Очень быстро. Настолько быстро, насколько сможешь. Не отставай от меня. Если я буду отставать – не обращай внимания, беги за пределы города, как можно быстрее.

- Все так плохо? – Джейк, окончательно проснувшийся, нахмурился.

- Все гораздо хуже, - буркнул стрелок и подошел к выломанной двери. Револьвер уже лежал у него в руке, хотя он и не был уверен, что его пули смогут убить тех, кто уже умер от них однажды.

Они собирались. Там, у церкви, он видел ободранные, изломанные тела бывших жителей Талла. Роланд не знал, почему обитатели пустыни не добрались до них, почему оставили почти не съеденными. Может быть, человек в черном, кроме того, что оживил Норта, сделал еще что-то, но теперь уже со всеми местными? Он опять услышал мерный стук. «Да, Элли, ты права, не надо медлить, надо бежать», - подумал он, но странные неуклюжие движения мертвых тел завораживали его. Они раздулись под солнцем, их плоть кое-где свисала черными обрывками. Проповедница, которая и так-то была немалых размеров, теперь стала колыхающейся при каждом движении горой.

А кости Элис были гладкими и белыми. Роланд вдруг понял, что это сделали не койоты, и не стервятники, это они – ее бывшие соплеменники – мстили ей за то, что она спала с ним. Они растерзали ее тело, лишь бы не дать ей предупредить его. Но она все равно смогла. Стук врывался в его мысли, стук мертвой руки по мертвому дереву требовал от него действий.

- Они что, трупы? – каким-то совершенно безжизненным голосом спросил Джейк, стоявший рядом с ним.

- Да, это мертвый город.

Он мог бы добавить: «Это я сделал его таким», но мальчику эти знания были совсем ни к чему.

- Бежим! – скомандовал он Джейку и дернул его за руку, направляя в другую сторону от стоящих у церкви мертвецов и прочь из города. Мальчика не надо было упрашивать. Роланд еще раз восхитился его собранности и умению сосредотачиваться, когда нужно.

С первыми же мгновениями их бега разлагающаяся толпа двинулась с места.

- Убеееей… теее… ииииииих! – услышал Роланд сзади. Это был голос проповедницы, только он стал выше и громче, как сирена. Ее раздувшееся мертвое горло с трудом выжимало из себя звуки.

Вопреки ожиданиям Роланда трупы двигались хоть и нескладно, но быстро. Шеб догонял их. Из-за того, что он прижимал сломанные при жизни руки к груди, его бег выходил странным, раскачивающимся, но он все равно мог бы нагнать их с Джейком, когда Роланд выстрелил. Он понимал, что пули из его револьвера, когда-то убившие Талл, не причинят вреда мертвецам, но надеялся, что этот хоть затормозит особо прытких. Выстрел из револьвера попал Шебу в лоб – почти в ту же дыру, через которую из него когда-то вытекла жизнь. Тапера откинуло назад, он упал под ноги другому бегущему трупу, и они вместе свалились.

- Давай же, Джейк! – подбодрил стрелок мальчика. – Нам нужно выбежать из города!

На самом деле он не знал, как долго им придется бежать. Роланд только надеялся, что когда они выбегут за границу города, мертвецы не посмеют двинуться дальше. Хотя он знал еще один предел, который мог удерживать жителей Талла – темнота, но ему не хотелось думать о том, чтобы бежать до самого утра. Стрелок решил: он разберется, что с этим делать, если не сработает вариант с покиданием города. Время от времени Роланд стрелял в особо рьяных преследователей, чтобы утихомирить их прыть.

Они уже были у крайнего дома, когда из-за забора на Джейка вылетела Суби Кеннерли. В ее взгляде и при жизни было мало ума, а сейчас там не осталось ничего, кроме пустоты и ненависти. Откуда в мертвых столько ненависти к живым, Роланд не знал и не понимал. Мальчик упал под ее весом. Она пыталась дотянуться зубами и пальцами до его шеи, он отбивался, как мог. Роланд стремительно подлетел к ним и ударил Суби ногой в живот. С противным, чавкающим звуком девушка отлетела в сторону. Стрелок рывком поставил Джейка на ноги. Времени на то, чтобы оценивать повреждения не было: толпа торжествующе заголосила и поскакала быстрее, когда Суби сбила мальчика. Роланд выстрелил в поднимающуюся мертвую девушку и в опять умудрившегося нагнать их Шеба. Отдача сбила обоих с ног.

- Бежим, Джейк! – рявкнул стрелок. Повторять было не надо. Мальчик уже бежал.

Они проскочили последние дома, но Роланд не останавливался, пока они не оставили позади и бывшие поля кукурузы, которые возделывали жители Талла. Только там, в пустыне, он позволил себе обернуться. Мертвецы стояли у забора крайнего дома и смотрели ему вслед. Впереди высилась Питтстон. Ее огромную фигуру он узнал бы везде.

- Тыыыы! – крикнула она своим сиреноподобным надрывающимся голосом. – Убил сына Алого короля! Тебеееее не буууууудет пощщщщщщщщааады... ЗАПОМНИ!..

Повинуясь внезапному порыву, Роланд выстрелил. Выстрелил в ее рот, который издавал эти нечеловеческие звуки. Выстрелил, чтобы захлопнуть навсегда. Захлебнувшись какими-то новыми гадостями, которые она собиралась ему прокричать, проповедница повалилась назад. И Талл – Талл-призрак – вдруг стал исчезать, будто стираться песком из этой реальности. Пара особенно сильных порывов ветра - и его не стало. Теперь только они с Джейком как и всегда стояли посреди пустыни, которая расстилалась кругом, куда ни глянь.

Его старый учитель Корт говорил: «Бояться надо живых», но эта пословица была хороша только для того мира, который еще не сдвинулся, или, по крайней мере, для того, который еще не сдвинулся настолько, чтобы мертвые возвращались и досаждали живым – пусть даже своим убийцам.

- Они ушли? – тихо спросил Джейк, он щурился, стараясь защитить глаза от песчаного ветра, и смотрел туда, где только что был город.

- Да, - ответил Роланд. – И нам пора.

Мальчик кивнул. Стрелок вдруг подумал, что его ответ вышел несколько двусмысленным, но когда почувствовал, как Джейк сунул свою небольшую мягкую руку в его жесткую и с обожженными об патроны пальцами, то понял, что мальчик выбрал из его ответа только один смысл – правильный. Он легко пожал руку Джейка, и они зашагали дальше через пустыню. Возможно, когда-нибудь он забудет о Талле, но не об Элис. Она будет среди тех, кого он запомнит навсегда и кто промчится перед его глазами, если однажды его жизнь оборвется.

...

 
BrainfuckerДата: Вторник, 04.08.2009, 18:51 | Сообщение # 30
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №2

Название: Меня здесь нет
Фандом: Harper's Island
Персонажи: Эбби, Генри
Рейтинг: G
Жанр: типа триллер
Время действия: последняя серия
Дисклеймер: отказываюсь

If “home is where the heart is” then we’re all just fucked

Она прижимает ладони к вискам и надавливает. Ей кажется, что ее голова сейчас лопнет, просто взорвется и разлетится кровавыми ошметками по слишком пустой, слишком неправильной, слишком чужой комнате; разорвется так же, как разорвался ее мир – ее обычный, обыкновенный, горько-сладкий мир, который уже теперь не сладкий и не горький.

Ее мир, которого больше нет.

Она не может думать об этом. Она пытается, но ее сознание упорно отказывается это делать, подкидывая ей десятки, сотни, тысячи обрывочных, выцветших воспоминаний – коротких сценок, будто бы выхваченных из черной бездны ее памяти ярким лучом прожектора.

Она и Генри – в баре, в парке аттракционов, у него дома, на подоконнике…

… смеются, разговаривают или просто молчат. Она закрывает глаза и протягивает ему руку, а он ведет ее за собой, дальше, туда, где что-то точно будет. Что-то, что должно поставить точку в их истории.

Должно было поставить точку.

Ключевое слово – было.

Было, было, было, – повторяла она, уговаривая себя перестать. Отпустить. Не надеяться, не засыпать больше с мыслью о том, что могло бы быть, не улыбаться и не плакать во сне. Разум и чувства твердили ей одно и то же – Генри и Триш намного, намного правильнее Генри и Эбби. Но что-то еще, что-то отличное от разума и отличное от чувств, что-то неизвестное, незнакомое и совершенно, абсолютно безумное нашептывало ей, что он единственный. Особенный. И они связаны – раз и навсегда.

Они действительно связаны. Только по-другому, не так.

Секреты и недомолвки, слова, обжигающие изнутри и рвущиеся наружу.

Она отчаянно пыталась выбросить из головы лишние мысли. Перестать всегда говорить ему «да». Не появляться на его пороге по первому же зову, просто потому, что она ему нужна. Не быть той самой Эбби, лучшим другом Генри, которая (наверное) не хочет быть ему другом.

И когда это получилось, когда она собрала из разрозненных кусочков новую себя, он сказал – «мой дом – это ты и этот остров». И ее мир снова разлетелся на тысячи, сотни тысяч крошечных острых осколков.

Это больно.

Даже думать об этом больно.

И она сидит на полу, в полном, совершенном ступоре, не двигаясь, не шевелясь, глядя в одну и ту же точку. И шепчет, почти беззвучно – зачем, зачем, зачем?

Зачем все это?

Зачем было делать это так?

– Я подожду, – говорит он. – Я буду ждать столько, сколько потребуется, Эббс. У нас есть все время мира.

И она не видит, как он улыбается своей мальчишеской, озорной и счастливой улыбкой. Не видит, как его пальцы осторожно поглаживают деревянную дверь, разделяющую их. Не видит побуревших, засохших пятен крови на рукаве его рубашки.

Она просто сидит, сжавшись в комочек, и ей кажется, что ее здесь нет.

 
BrainfuckerДата: Среда, 05.08.2009, 14:18 | Сообщение # 31
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №3

Название: World outside
Фандом: фильм «Closer» («Близость»)
Пейринг: Элис и Дэн
Рейтинг: PG-13
Жанр: интервью
Дисклеймер: отказываюсь

And say you believe it
All of your lies
Tell me you feel it
And don't compromise, oh no
I will still be there for you

Ты говорил, что работаешь журналистом.
Ах, да, пишешь некрологи.

Я говорю, задай мне вопрос.
Я говорю, немедленно.
Я говорю, иначе я исчезну.

- Что ты здесь делаешь?

- Люблю оперу. Большой Зал, а все смотрят на сцену, где нахожусь только я.

- И как ты себя ощущаешь, вот так..?

- Как яркая нарядная люстра, которая светит прямо в глаза и все боятся на нее посмотреть.

Я улыбаюсь. Оскал такой пленительный?

- Нравится притворяться?

- Нравится быть недоступной.

Весь мир сплошное притворство.
А я его часть.

Только тебе об этом знать нельзя. Ты должен задавать вопросы, ты должен задавать вопросы…

Задавай их, задавай.

- Тебя зовут Элис?

Когда твои губы касаются моей шеи, я готова раствориться.

Твои сны – напоминание о том, что где-то живешь ты и каждый день думаешь о том, почему ты такой идиот.

Твои сны – мое несостоявшееся прошлое, где я Элис и очень сильно люблю тебя.

Твои сны – мои кошмары.

- Для тебя могу быть кем угодно.

И раздвигаю ноги.

А весь зал, Большой Зал, наполнен людьми, которые смотрят на нас и качают головой.

Те самые свидетели твоего дерьмового интервью.

Ведь ты не журналист.

Ты пишешь некрологи.

Я говорю, напиши обо мне.
Я говорю, сейчас же.
Я говорю, иначе я исчезну.

финита

 
BrainfuckerДата: Среда, 05.08.2009, 15:32 | Сообщение # 32
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №4

Название: Have a Little Faith
Фандом: Терминатор
Рейтинг: G
Жанр: триллер как бы
Персонажи: Джон Коннор, Т-800
Время действия: война закончилась вчера
Спойлеры: Маркус Райт
Предупреждение: AU
Саммари: Он боялся и боялся признаться себе в этом
Дисклеймер: отказываюсь

4 июля 2032 года

Джон Коннор смотрит в дуло пистолета, превратившееся перед ним в бесконечный черный тоннель. Там, за ним, вдалеке, он с трудом различает лицо, которому доверял. Доверял, хотя и понимал, что этого нельзя делать.

Он-взрослый

говорит себе, что роботы всегда остаются роботами. Они следуют программам. И если когда-то они тебя защищали, то только потому, что так было сказано в программе, а совсем не из-за нежных и благородных чувств.

Он-солдат

говорит себе, что должен уничтожить любую машину. Терминатор, компьютер, тостер, без разницы – стрелять, пока его голова не станет кучкой механизмов, стрелять, пока он не перестанет шевелиться. А после этого взорвать то, что осталось. Для надежности.

Он-лидер

не должен иметь ни малейшего сомнения на этот счет. Между словами «машина» и «убить» должна наладиться автоматическая и не разрывная связь. Он сам учит этому. Он заставляет себя верить в это, потому что только там может убедить в этом других.

Но маленький десятилетний мальчик в нем до сих пор помнит, как железное тело подставлялось ради него под пули. Как эта жуткая машина училась шутить. Сейчас он пытается убедить себя, что терминатор всего-то следовал программе: на данный вопрос следует ответить следующим образом, а в данной ситуации нужно произнести вот эти слова. Только логика.

Но что-то внутри, оставшееся от того Джона, верит, что робот действительно научился смеяться и шутить. Он помнит, что терминатор хотел остаться…

А может быть, просто мечтал, чтобы это было так.

И будто для окончательного разрушения логики и воли Джона есть еще Маркус Райт – полумашина-получеловек, защищавший его хрен знает почему – не то из-за программы, не то из-за собственной человеческой дури.

Но сейчас он не знает, во что верить. И главное, не знает, куда идти.

Они победили. Скайнета не существует. Как и машин. Новый мир не очень-то похож на тот, в котором Джон вырос.

И он боится.

И боится признаться себе в этом.

Может быть, он сейчас верит роботу Т-800 не только из-за восторженных детских воспоминаний. Не только из-за возможного человеческого сердца внутри металлического скелета. Может быть, он знает, зачем именно сейчас пришел терминатор.

- Я вернулся, - произносит холоднометаллический голос вместе с грянувшим грозовым громом выстрелом.

...

Сообщение отредактировал Brainfucker - Среда, 05.08.2009, 15:36
 
BrainfuckerДата: Четверг, 06.08.2009, 16:02 | Сообщение # 33
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №5

Название: Послушный сын
Фандом: ГП
Жанр: типа психологический триллер
Персонажи: Бартемий Крауч-старший, его жена, Барти Крауч-младший
Рейтинг: PG
Время действия: Бартемий Крауч-старший помог сыну бежать из Азкабана
Дисклеймер: отказываюсь
Саммари: У нас хороший сын. Послушный.

- Ты не хочешь есть, сынок? – спрашивает мать, и ему кажется, что в ее голосе он слышит любовь. А может, жалость?

- Нет, спасибо, - отвечает он, а в его голосе нет вообще ничего.

- Да, он будет есть, милая, - говорит отец, и приказ

- империус! -

в его тоне заставляет подчиняться.

- Да, я буду, - повторяет Барти тем же пустым голосом, берет вилку в левую руку, нож – в правую, как учили когда-то, и начинает есть, отправляя в рот кусочек за кусочком.

Барти чувствует, как мать смотрит на него с умилением, и не может стереть это выражение с ее лица, потому что отец тоже внимательно глядит на него. Его челюсти покорно пережевывают все, что она сготовила. Наверное, это даже вкусно, но он не ощущает – это ему приказать забыли. Размазанная по тарелке дрянь в Азкабане была приятнее. Наверное, если перед ним сейчас насыплют гвоздей, он съест и их. Возможно, он уже давно их ест, но не должен останавливаться

– империус! –

пока не закончит.

Вилка звякает по пустой тарелке.

- Спасибо, - говорит Барти, повернув голову к матери. Его голос по-прежнему пуст.

- Тебе не понравилось? – беспокоится она, взволнованно заглядывая ему в глаза.

- Ему понравилось, - говорит отец прежде, чем Барти успевает открыть рот, и уже

- империус! –

не важно, что он сам хотел сказать:

- Да, мне понравилось.

Беспокойство не оставляет мать:

- Барти, сынок, я же вижу, что тебе не понравилось. Ты, вон, и не улыбаешься даже…

- Ему понравилось, и он улыбается, - нажимает отец. И на лице Крауча-младшего

- империус! –

возникает улыбка. Цветущая, радостная, с морщинками вокруг глаз. Пустых

- империус! –

глаз.

- Мне понравилось, мама, - повторяет он, и видит, как она успокаивается, обнимает его за плечи, целует в щеку. Ему хочется отшвырнуть ее, пнуть так, чтоб отлетела к стене, а потом, смеясь, смотреть, как кровь хлещет из ее разбитого носа, пусть тогда она попробует также упорно делать вид, что сын любит ее и делает это по своей воле.

- Барти поможет тебе убрать со стола, - говорит отец. Крауч-младший все еще улыбается, хоть и знает, что это дело для домовых эльфов.

- Я помогу, мама, - повторят он. Мышцы сводит от улыбки.

...

За окном дождь. Мокрое стекло холодит полыхающий лоб. Чтобы расслабиться хоть на мгновение, ему приходится еще сильнее напрячься, лишь бы оттолкнуть империус. В голове также пусто, как и в то время, когда он был Азкабане. Там все сжирали дементоры, здесь у него нет сил ни на одну мысль, кроме империуса.

- Барти! – слышит он

- империус! –

голос отца, и виски прошивает болью. Иногда ему кажется, что вместо империуса Крауч-старший произносит круцио. Может, пожаловаться на это в Министерство магии? Безумная улыбка – еще одно пронзающее усилие.

- Да, я иду, - за то мгновение у окна приходится платить трясущимися руками и раскалывающейся головой.

- Я не хочу, чтобы ты был один в своей комнате, - отец, подозрительно щурясь, смотрит на него. – Будешь сидеть рядом с матерью. Если она что-то захочет, ты – сделаешь.

- Хорошо, - кивает Барти. Его мутит от того, сколько приказа

- империуса! –

отец вложил в свою речь. Барти понимает: он боится, что сын выйдет из-под подчинения, если он передаст управление жене, и поэтому ставит такое заклятье, силы которого хватило бы на десяток Пожирателей Смерти. Но от этого понимания не легче. У него кружится голова, когда империус сжирает его собственные мысли, разъедает независимость, уничтожает волю.

Когда он приходит в себя, то уже сидит на диване рядом с матерью. Отец поддерживает его за плечо, чтобы он опять не упал.

- Прости, сынок, так надо, - слышит он слова отца и подчиняется:

- Я прощаю тебя.

...

- Может быть, показать его врачу? – обеспокоенный голос матери.

- С ним все хорошо, - сердитый голос отца.

- Как с ним может быть все хорошо, Бартемий! – возмущается она. – Ты же видишь – он не в себе!

- С ним все хорошо, - с еще большей злостью отвечает отец.

Она чуть не плачет:

- Может, он под проклятьем? Или подцепил какую-то из магловских болезней?

Отец молчит.

- Бартемий! – она пытается до него докричаться. – Ты что, не замечаешь, что Барти может сидеть и смотреть в одну точку целый день?

- Так для него будет лучше, - ворчит отец.

- Что ты несешь, Бартемий Крауч?

- А ты, миссис Крауч, разве не помнишь, что наш сын – прислужник Сама-Знаешь-Кого? – наконец взрывается он. – Ему бы сидеть до скончания жизни в Азкабане и кормить дементоров.

Она начинает плакать. Барти слышит ее всхлипы даже через стенку и запертую дверь.

- Успокойся, - требует отец, но она все равно плачет, потому что весь империус он приберег для сына. – Не надо, ладно?

- Не смей так говорить больше, - она шмыгает носом. – У нас лучший сын. Не наговаривай на него.

- Хорошо, - лжет Крауч-старший, как и каждый день, а жена, как и каждый день, делает вид, что верит ему, ей так спокойнее. – Я завтра съезжу за доктором.

Барти слышит скрип кровати, наверное, мать прижимается к отцу.

- У нас с тобой хороший сын, - добавляет муж. – Послушный.

В своей комнате Барти чувствует, как покрывается холодным потом. Отец приказал

- империус! –

ему спать, но кошмары не дают этого сделать. Он сжимается в углу за кроватью, прижимает колени к груди, обхватывает их руками и закрывает глаза. Ему снится Азкабан – последнее место, где он мог быть собой.

...

Сообщение отредактировал Brainfucker - Пятница, 07.08.2009, 08:37
 
BrainfuckerДата: Четверг, 06.08.2009, 19:59 | Сообщение # 34
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №6

Название: Первый день. Порт Роял.
Фандом: Пираты карибского моря. Фильм первый.
Персонажи: Джек Воробей
Рейтинг: G
Жанр: дниковая запись. Анекдот.
Время действия: первый фильм.
Количество слов: 547 слов
Саммари: Одна запись из дневника Джека Воробья. Если бы он его вел. Некоторое АУ.
Дисклеймер: отказываюсь.

День хх.хх.хх Порт Роял.

Я сидел на камне. Мой обед был скуден, по-моему, даже мыши в приходе при самой-самой глухой деревне питаются лучше, настолько скуден, что мне было жалко себя, приговоренный мною обед и мышей – возможно, им все же приходилось куда хуже, чем мне. На обед у меня был кусок черствого ржаного хлеба – видишь, очень скудный, весьма скудный. Но это единственное, что у меня было.

Грустно.

Хотя, стоит, наверное, радоваться – я выплыл из той передряги, куда дружеским толчком в спину отправил меня мой самый лучший друг. И если я имею кусок хлеба – пускай даже черствого и немножко заплесневелого – на обед, это уже хорошо. Лучше не бывает. И не только выплыл, за что уже спасибо Морскому Дьяволу сказать надо, но и благополучно прибыл в этот чудный солнечный городок. Меня тут даже поприветствовало мое место на виселице. Впрочем, я его тоже. Это было… мило.

Зря я вспомнил Дэви Джонса. Аппетит пропал.

Вовремя пропал. Из-за угла выбежали два солдата, остановились и огляделись. Вида они были придурковатого. Всегда знал, армия до добра не доводит. Грустно.

- Добрый день, джентльмены, - я само очарование.

- День, - запыхавшись, ответили они хором, - но не добрый.

Мне их стало жаль. Моя натура, нежная и добрая на самом деле, иногда доставляет мне несколько неприятных минут.

- Что же так? – в непритворном ужасе спросил я. У кого-то сегодня – нехороший день?! Непорядок.

- Мы пирата ловим, - признался тот, что потолще. – Он должен где-то тут пробегать.

- О, как интересно. Может, я могу вам помочь?

Играть с огнем мне тоже нравиться. Зря, кстати. Но иначе жить не интересно.

- Расскажите, как он выглядит?

Солдаты переглянулись. И явно решили, что помощь им не помешает.

- Хорошо, мистер, - начал второй. – Он довольно высокий.

Первый жестами показал рост преступника. Как интересно – пират был со мной одного роста.

- …Он был одет в белую блузу и черные брюки… - подхватил первый.

Какая неожиданность… Мои черные брюки были немного протерты. А блузу стоит подшить… И, кажется, солдаты совсем не заметили, что я завернулся в мой серый широкий плащ еще сильнее. Решили, что я мерзну. В сорок градусов в тени.

- А его лицо?

- Разве это интересно? Вполне обыкновенная пиратская харя, - бросил второй.

- Не харя, а морда, - перебил его первый.

- Не морда, а лицо, - заметил я. В конце концов, даже у морского братства в преобладающем большинстве все же лица. Но и хари, и морды тоже есть. Не поспоришь.

- Именно, лицо! – согласился со мной первый. – А вообще, обыкновенное лицо. Темные глаза, прямой нос, пухлые губы…

- А борода и усы?

- Ну… у него длинные черные волосы. Ужасно лохматые. Космы…

- Не космы, а просто немного неровно отросли, - пробурчал я. К счастью, солдаты кроме того, что были придурками, были глухими придурками.

- А еще он носил бандану. Ярко-рыжую, - припомнил второй.

Так и знал – они искали меня. Смешно.

- Я видел этого ублюдка, - кивнул я. – Он бежал по улице, - я махнул произвольно рукой, - туда. Я уверен, вы его схватите!

- Спасибо, мистер, - снова хором отозвались солдаты и бодрой трусцой побежали в указанном направлении.

Я еще немного постоял, достал из-за камня треуголку и бандану. И снова принялся за свой скудный обед.

Еще с утра я приметил хороший корабль. Пообедаю и ознакомлюсь.

И все же, что им так не понравились мои волосы?

...

 
BrainfuckerДата: Пятница, 07.08.2009, 04:52 | Сообщение # 35
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №7

Название: Мальчишка
Фандом: Transformers (movie verse)
Персонажи: Сэм Уитвикки, Бамблби
Рейтинг: G
Жанр: дневник
Время действия: после Revenge Of The Fallen
Дисклеймер: не умею, да
Саммари: он ввязался в эту игру, мальчишка. Наивный, глупый мальчишка, который любит машинки и стрелялки.

***
Это всё игра. Это всё наши проклятые, чёртовы, дурные игры. А он ввязался, как мальчишка.Наивный, глупый мальчишка, котрый любит машинки и стрелялки. Сколько бы он себе не говорил, что цель должна оправдывать средства, что он спасал мир бок о бок с нами и что оно того стоило... Не стоило. Ничего не стоило этих шрамов, этих потерь, этих смертей. Уничтожишь одного - наползет десяток новых, спасешь мир раз - впереди ещё сотян угроз человечеству, скажешь "я тебя люблю" - и ещё тысячу раз придется доказать, что это не просто слова.

А он так устал.

Он устал начинать каждый раз новую жизнь, которую, казалось, ломали мы раз за разом словами "нужна твоя помощь". Его тело ломали раз за разом, ему даже страшно иногда было смотреть на себя в зеркало. Шрамы украшают, как же! Ему было страшно смотреть в глаза Микаэлы и видеть, что она любит его каждый день немного меньше. Ему было страшно знать, что с каждым разом Оптимус Прайм уважает его немного меньше. Ему было страшно замечать, что родители относятся к каждому новому инциденту немного холоднее.Он казался себе беспомощным глупым мальчишкой, когда время шло, а бутылка в его руках тряслась немного сильнее.

Он не понимал, как из этого всего выпутаться, как это всё прекратить. И срывался на тех. кем дорожил. Винил их, терял их: смотрел, как они постепенно ускользают от него. Он боялся остаться одним в конце, боялся, что всё вернется на СТАРТ в конце.

Он бросался в самое пекло каждый раз, когда не было пути к отступлению. Он казался себе плаксивым ребенком каждый раз, когда пытался выйти из игры и оттянуть развязку. Он кричал, что это не его война, не его жизнь. Что он - обычный парень, купивший желтый Camaro за четыре сотни. Он боялся потерять всё и мечтал, чтобы всё закончилось здесь и сейчас. Он чувствовал себя на десяток лет старше, но ему казалось, что он выглядел всего лишь запутавшимся мальчишкой.

Журнал А-та Бамблби. Январь 2012.

 
BrainfuckerДата: Пятница, 07.08.2009, 21:35 | Сообщение # 36
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №8

Название: Вместо послесловия
Фандом: Эффект бабочки
Пейринг: намеки на Эван/Келли
Рейтинг: PG
Жанр: дневник
Длина: 439
Время действия: пост-фик
Дисклеймер: все не мое

У каждой истории должен быть эпилог. Я никогда не считал свои дневники историями, но сейчас я понимаю, что они именно ими и были, только их не знает никто кроме меня. Никто другой не может сказать, в какой момент и на какой странице альбомного листа в мелкую клетку, на какой строчке и на каком слове среди торопливо выведенных букв скрывается невидимый глазу коридор, с дрожащими стенами и быстро менявшимся калейдоскопом цветов, коридор, ведущий в иную реальность и в иную жизнь. Иную каждый раз, но каждый раз одинаково страшную для меня или для нее… И одинаково несчастную для нас.

Я боюсь писать эти строки, боюсь настолько, что не смею даже возвращаться глазами в начало страницы и перечитывать написанное. Я боюсь это писать, но я должен об этом сказать, но ведь никто не поверит мне, как это уже было не раз. Нет… Возможно поверит мама… Но я не имею права рассказывать ей, она и так пережила слишком много…

За все эти годы меня так и не покинуло чувство вины. Разумом я понимаю, что всего этого не было, не было и никогда не будет, но в памяти навек отпечатался мамин взгляд, когда она хрипло шептала вслед моей инвалидной коляске: «Нет…». Слишком хорошо я помню ее мертвенно-белое лицо и синяки под темными впадинами глаз… Пустые глаза Ленни и фиксаторы на его койке… Визг Крокета и запах горящей шерсти… Жуткую полусумасшедшую улыбку и уродливую полосу шрама на ее щеке…

У меня трясутся руки всякий раз, когда я думаю, чем все это могло бы закончиться. Если бы тогда в клинике я не смог выкрасть кинофильмы, вернуться в начало и все изменить. У меня был один шанс из миллиарда, и Судьба все же дала мне его. Я никогда не верил в Судьбу, но после пяти реальностей, в каждой из которых мы с Келли не могли… не могли, не могли, не могли быть вместе в этой гребаной жизни, а вокруг нас сходили с ума, болели, спивались, убивали и умирали… Совпадений слишком много.

Я никогда не считал себя трусом, но когда я сегодня встретил ее на пути к остановке, я мог бы пойти за ней… я мог бы начать все сначала… Теперь нету их с Томми ублюдка-отца и нет опасности… Но я не пошел… Сейчас, когда дневники уже восемь лет назад сгорели в бочке на свалке, я не имею права ошибаться снова. Когда этот лист бумаги закончится, я сожгу его даже не вставая из за стола, рядом с моей рукой уже лежат спички и коробок…

Я сожгу его еще и потому что с другой стороны лежит открытый телефонный справочник, в котором карандашом обведено ее имя… И даже придумана причина звонка…

Этого не будет, я не должен… я не могу…

 
BrainfuckerДата: Суббота, 08.08.2009, 11:29 | Сообщение # 37
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №9

Название: Сказка о любви
Фандом: Шрек 1-3
Пейринг: Шрек/Фиона
Рейтинг: PG
Жанр: романс и флафф
Длина: 231 слово
Время действия: пост-фик
Саммари: сказка о любви Шрека и Фионы.
Дисклеймер: все не мое

Любая сказка о любви начинается неизменно с простой фразы: «Жили были дед со старухой». Но история совсем не о старике и старухе.

Любая история о любви повествует о красавице, которая волей судьбы оказывается в затруднительном положении.

Какая связь между стариком и старухой и красавице?

Самая прямая. Она – их дочь. Или внучка.

А если нет ни старика, ни старухи, и позаботиться о красавице некому? Нет, отец и мать есть, но они немыслимо далеко и совсем забыли о своей дочери.

Да и не красавица она вовсе… Так, просто обычное лицо. По крайней мере, ей так кажется.

Без чего еще не может обойтись любая сказка о любви? Конечно, без прекрасного принца на белом коне.

А в просто истории о любви принц тоже есть. Только не обязательно он принц. Сойдет за него добрый, понимающий, богатый…

И конь не всегда конь.

И принц не всегда… человек?

Но какая разница, если любишь и желаешь быть любимой?

Хорошо-хорошо, любовь пришла тоже не сразу. Впрочем, как в любом хорошем романе о любви. Что там? Сначала ненависть, а уж только потом нежные чувства.

Чем заканчивается любая сказка о любви? Глупый вопрос! Свадьбой. Это любая знает.

Свадьба и у них была. До ужаса романтичная. С приключениями.

И медовый месяц был.

А уж только потом знакомство с ее родителями.

Но какая история о любви кончается тем, что «жили они долго и счастливо в окружении трех своих детей»?..

Не любая, а только их.

...

 
BrainfuckerДата: Воскресенье, 09.08.2009, 13:54 | Сообщение # 38
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №10

Название: New blood joins this earth
Фандом: Сверхъестественное
Герой: Дин
Рейтинг: PG
Жанр: триллер
Время действия: между 3 и 4 сезонами
Дисклеймер: не мое

What I've felt
What I've known
Never shined through in what I've shown
Never be
Never see
Won't see what might have been
What I've felt
What I've known
Never shined through in what I've shown
Never free
Never me
So I dub thee unforgiven
(с) Metallica “Unforgiven”

Когда мягкая свежая земля будет заполнять его легкие, страх покажется глупой шуткой.

Корни будут впиваться в кожу, высасывать оставшуюся грязную кровь из его сопротивляющегося тела.

И кто-то будет громко смеяться, насмехаться, ржать от удовольствия прямо над ухом Дина.

- Ну, что, сученок, нравится?

- Пошел ты,- сплевывает Дин в сторону.

Посылают обычно к черту.
А он, благо, не далеко.

Когда кожу сдирают одним движением руки, как пластырь, плоть еще долго кровоточит и кровь сочится, как сок из перезревшего фрукта.

Ногти вырывают с такой силой, что лучше вовсе не иметь ни рук, ни ног.

- Согласен? – все еще тот противный голос не дает забыться.

- А сильнее, слабо? – с яростью кричит Дин, корчась от невыносимой боли.

Аластар только надрывно смеется.

Когда его рука вонзается в грудину, кажется, что дыхание вот-вот остановится.

И Аластар нащупывает сердце, сжимает его в своей ладони.

Мечта только одна – лишь бы эта костлявая мерзкая ручонка застряла и никогда, никогда бы не вырвалась из груди Дина.

Боль такая, что все пройденное, все прожитое за эти дьявольские годы лишь подготовка к самому главному мучению.

Подготовка к настоящему ужасу.

- Ты согласен?

Дин молчит. Глаза закрыты и только веки подрагивают от каждого движения тела.

- Да, - он с трудом произносит это слово, - согласен.

Когда Дин сдирает кожу какому-то парню, тот стонет от боли и молит о помощи.

Дин сжимает в руках свое холодное оружие, дрожит от какого-то странного ощущения удовлетворенности и готов воткнуть этот нож миллионы раз в практически бездыханное тело бедняги.

Удар в сердце.
В свое сердце.

Без боли, без судорог, без крика…

Только ненависть.

Глухая ненависть к себе.

Самое страшное в аду не слабость перед демоном, не издевательство над остальными для собственного спасения.
Самое страшное потерять возможность чувствовать боль и навеки забыть, что такое - чувствовать грань между жизнью и смертью…



Сообщение отредактировал Brainfucker - Понедельник, 10.08.2009, 23:52
 
BrainfuckerДата: Понедельник, 10.08.2009, 01:16 | Сообщение # 39
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Фанфик №11

Название: Им дела нет
Фандом: ГП
Герой: Лили Эванс
Жанр: дневник
Дисклаймер: не мое

7 сентября 1977

Все изменилось.
Если меня спросят, что именно, я не смогу ответить. Может быть, я повзрослела, стала спокойнее, может быть, наоборот, стала рассеянной и мечтательной, и поэтому мне всякое чудиться.
У меня нет четкого объяснения даже для самой себя. Только это чувство – уверенность. Уверенность в том, что как прежде уже не будет.
На первый взгляд может показаться, что все как раньше: тот же Хогвартс, те же учителя, те же ученики.
Северус все так же кривиться, смотря на мой гриффиндорский значок, но идею с добавлением в заживляющую мазь десяти грамм чертополоха он одобрил. В своей манере, конечно. То есть проскрежетал сквозь зубы, что это не так бредово, как можно было от меня ожидать.
Квиддичный сезон еще не начался, а все уже носятся вокруг Поттера с криками поддержки. Я тоже хочу, чтобы наш факультет победил, но ведь можно выражать свои восторг не нанося урон школьному имуществу.
Девчонки только и болтают о том, кому быстрее удастся заполучить Блека. Нашли о чем беспокоиться. Уверена, Блек уже составил список на полгода вперед. Так и хочется сказать – не торопитесь, все успеете.
Все как обычно.
Но все измениться.
И от нелепой уверенности становиться так страшно, что я едва могу дышать. Страх накатывает волнами, и когда он отступает, я пытаюсь уверить себя, что это – просто взросление, естественная боязнь будущего, в котором нет определенности.
Если я обману себя, мне удастся обмануть судьбу?
Я как никогда четко понимаю, что это кончиться плохо.

12 сентября 1977

Все так странно. У меня есть друзья, семья, учителя. Я двадцать четыре часа в сутки окружена людьми. И двадцать четыре часа я чувствую себя одинокой. Все мои друзья разговаривают о косметике, Блеке, моде. Петунья никогда не отвечает на мои письма – она на дух не переносит все, связанное с волшебством. Учителя не замечают, что я задыхаюсь от приступов паники на их уроках. А Северус все разговоры, не касающиеся зелий, находит скучными.
Как получилось, что постоянно находясь среди людей, я остаюсь одна?

23 сентября 1977

Приступы паники прекратились так же резко, как начались. Настолько резко, что я начала сомневаюсь, не было ли это сном.
Как в детских сказках – когда злая фея нашептывает принцессе заклинание, чтобы сжить девушку со света, но в последний миг девушку спасает прекрасный принц.
Злой феи-крестной у меня нет, есть только ворчунья - сестра, а вместо принца и вовсе Северус.

2 октября 1977

Со мной происходит то, что происходить не должно. Мне не нравиться это. Как будто кто-то против моей воли заставляет меня смотреть на него чуть дольше необходимого. Думать о нем. Мечтать.
Это просто дождливая осень.

7 октября 1977

Интересно, есть какой-то способ не обращать внимание на человека, который постоянно рядом с тобой? У Блека ведь получается. Значит, способ должен быть.
Что бы не слышать его глубокий голос, его звонкий смех, не видеть его карих глаз и это их непередаваемое выражение, когда Поттер на меня смотрит.
Способ не влюбляться.

17 октября 1977

Северус перестал приходить на дополнительные занятия по зельям. Сказал, что нужно начать готовиться к экзаменам по другим предметам. Он, конечно, прав, но ведь он так любит зельеваренье. С самого детства, сколько я его помню, он был увлечен ими. Я бы даже сказала – влюблен в них. Как бы я хотела быть влюбленной во что-либо не живое, или хотя бы не носящее фамилию Поттер.

23 октября 1977

Девчонки говорят, что влюбиться в Поттера не страшно, потому что есть шанс обратить его внимание на себя. Потому что у него не так уж много романов, а если он и встречается с кем-либо, то это всегда выглядит серьезно. В отличие от его дружка Блека. Вот в кого влюбляться опасно – в этом соглашаются все девчонки всех факультетов. Потому что для Блека нет понятия постоянство. Есть

развлечение
. Блек ни с кем не бывает серьезен, и все давно это знают. И все равно, каждый месяц, а иногда и чаще его можно увидеть с очередной девушкой, считающей, что у них-то точно дойдет до свадьбы. Да, как же.
Влюбиться а Блека – это как нырять с аквалангом. Открываешь для себя новый мир, удивительный, полный ярких красок. Но время, которое ты можешь провести в этом мире строго отмеряно запасом кислорода в баллоне. И хотя Сириус куда привлекательнее, влюбляться в Поттера выгоднее. Вот что думают мои соседки.
Дурочки.
Поттера – это как чума. Нет никаких страховок, никаких гарантий. Никакого баллона с кислородом.
При первых признаках болезни кажется, что это легкая простуда, и все еще пройдет, а когда понимаешь, что это на самом деле, становиться слишком поздно. Тело охвачено жаром, и все, о чем ты можешь думать – это собственная болезнь. И самое мерзкое в том, что шанс выжить остается. Крохотный, почти незаметный. Но даже если из всех сотен людей этот шанс выпадет именно тебе, и горячка отпустит твое тело, вылечиться до конца ты никогда не сможешь. Шрамы на теле останутся на всю жизнь.
И это самое верное описание любых взаимоотношений с Поттером.

26 октября 1977

Этим можно просто переболеть. Так сказали все, кто когда-либо встречался с Блеком. И сочувственно на меня смотрели – видимо решили, что и я увлеклась этим недоразумением.

31 октября 1977

Это была нелепая случайность. Ничего более. На праздниках всегда возникают толпы, теснота и неразбериха.
Я немного неуклюжая. Подумаешь – споткнулась. С кем не бывает. Ничего странного в том, что Джеймс меня поймал – у него отличная реакция, он же в квиддич играет. К тому же никому не хочется играть роли подушки для неуклюжих однокурсников.
О том, как близко было лицо Поттера, какими выразительными оказались его глаза, и как нежно он держал меня, я думать не буду. А то превращу случайность в паранойю. Дам своей фантазии волю и напридумываю невесть что.
О том, что если бы я не сбежала, то мы, наверное, поцеловались бы на виду у всего Хогвартса, я думать тоже не буду. Это был просто праздник. Последний Хеллоуин и все такое.

1 ноября 1977

День всех святых начался с гробового молчания. Я поначалу даже испугалась, что случилось что-то страшное. Как выяснилось позже, случился Поттер. Семь секунд общения с этим лохматым, как я уже враг всех хогвартских девиц. Давайте меня еще на костре за колдовство сожжем!
Хотела поговорить с Северусом о зелье для зрения, но он не стал со мной разговаривать. Презрительно хмыкнул, услышав мой вопрос, и ушел. Ни ответа, ни привета. Здорово. Просто здорово. Семь секунд общения с Поттером, и со мной во всех Хогвартсе никто кроме него и его шайки не разговаривает!

5 ноября 1977

Помните заговор против короля Якова? Предательство доверенных лиц всегда неожиданно, но предательство самой себя – омерзительно.
Я потратила кучу сил и все свое красноречие, чтобы убедить девчонок, что у меня с Поттером ничего нет.
Но между нами что-то происходит. Я не хочу этого, но не могу бороться. Не хочу его видеть, слышать, ощущать. Не хочу, чтобы он существовал, потому что когда он рядом, я себя теряю. Мои цели, мысли убеждения – все исчезает и остается только одно – желание еще раз прикоснуться.
не.хочу.не.хочу. Думать. Чувствовать.
Это не я.

9 ноября 1977

Наверное, если бы был кто-то, кому я могла рассказать все, что думаю и чувствую, все, что мучает меня, мне было бы легче.

14 ноября 1977

Разговор с Северусом не получился. Опять. Я пыталась объяснить ему, что происшествие на Хэллоуин было случайностью, и что ни для меня, ни уж тем более для Джеймса, оно ровным счетом ничего не значит.
Северус сказал, что я глупая дура. Глупее всех тех, что сохнут по Джеймсу. Потому что могу получить все, чего хочу, и выпендриваюсь. Он прямо выплюнул мне это в лицо – «можешь получить все, о чем мечтаешь».
«Это не глупость. Это болезнь». Я не думала, что он услышит. Просто не могла держать в себе это дольше. Не знаю, что в моем голосе было не так, но Северус никуда не ушел. Наоборот, он сел рядом, и начал гладить меня по голове. Неловко. Осторожно. У него получалось ужасно, пальцы все время запутывались в моих волосах – сразу чувствовалось, что он не привык прикасаться к людям, а уж ко мне – особенно. Конечно – я же нечистокровная, а он – слизеринец.
Это было так на него не похоже.
Как же я нуждалась в чьей-нибудь поддержке.
Я не выдержала, уткнулась ему в плечо и расплакалась, как маленькая. А он сидел, ничего не говорил, и просто гладил меня по волосам.

15 ноября 1977

Я поблагодарила Северуса за то, что вчера он вытерпел мой нервный срыв, не сказав ничего ехидного, вопреки свей привычке. Он вновь назвал меня дурочкой, и я согласилась. Зачем мне какой-то Поттер, если у меня есть такой замечательный друг, как Северус?

18 ноября 1977

Я читала список погибших в рейде, и ничего не чувствовала.
Где-то идет война. Доглая, изнурительная, страшная. Где-то умирают люди. Чьи-то дети, отцы, любимые.
А я сидела, читала список погибших, и думала о том, что овсянка немного подгорела, и ее невозможно есть, что в задании по трансфигурации можно было сделать ряд дополнений. Думала о Северусе, о Джеймсе. И мне было все равно, что умерла семнадцать человек.
Со мной что-то не так?
Или что-то не так со всем миром?

21 ноября 1977

Я думала, что Северус - лекарство, а оказалось, это был просто временный рецидив.
И Северус опять со мной не разговаривает. С ним-то что происходит?

23 ноября 1977

Помогите мне кто-нибудь, потому что сама себе я помочь уже не в состоянии. Кто-нибудь, пожалуйста.

27 ноября 1977

Я как будто бы подсела на наркотик.
Я понимаю, что происходящее добром не кончится.
Я даже не хочу, чтобы что-то начиналось.
Но с этим желанием я, кажется, опоздала.
Потому что когда Джеймс появляется в пределах видимости, я не могу заставить себя уйти. И смотрю на него, и он смотрит на меня таким взглядом, что все внутри вмиг застывает, и я даже вдох боюсь сделать. Потому что каждое лишнее движение может разбить это. Блек ухмыляется и шепчет Поттеру что-то на ухо, а Джеймс от него отмахивается, смеясь. И пока он отвлечен, пока не смотрит на меня, я убегаю в свою спальную, в библиотеку, на улицу. Куда угодно. И я занимаюсь - уроками, чтением, не важно чем, лишь бы отсрочить тот момент, когда все станет безразличным и неинтересным, а желание увидеть Поттера – невыносимым. Я стараюсь не думать о нем, о его странном поведении, о его постоянном внимании, об этом его взгляде, от которого хочется немедленно, сию секунду оказаться ближе к нему, прикоснуться. Почувствовать. Стараюсь хоть как-то контролировать эту зависимость.
Поттер никогда не ищет меня. Он знает, что я всегда возвращаюсь сама. А еще он знает, что время моих прогулок становиться все короче.

8 декабря 1977

Вообще-то уже девятое. Наверное. Я не знаю точно.
Сегодня был квиддич. Гриффиндор – Слизерин. Я на матч не пошла, потому что никогда не могла понять, что интересного в общей погоне за мячями, некоторые из которых могут запросто снести тебе голову. Но не смотреть я тоже не смогла.
Потому что летал Джеймс.
Мне всегда казалось, что восхищение его талантом носит исключительно гриффиндоский характер – приятно, когда у тебя на факультете есть кто-то, чье сносное умение держаться на метле может принести команде очки, а факультету кубок.
Я ошибалась.
Во всем.
Полет – это его душа. Он играет не из-за славы, не из-за долга, и уж тем более не из-за факультета.
Он летает, потому что только полет дает ему ту свободу, о которой он мечтает. Я не знаю, что это за свобода, но уверенна – он желает ее всем сердцем. Каждого из нас связывают тысячи нитей, которые мы не в состоянии порвать: родство, законы, мораль. И только на время полета, безумно быстрого, невероятно прекрасного, их не существует. Потому что ни одной цепи не угнаться за этой скоростью. Я бы тоже села на метлу, если бы хоть на секунду могла порвать ту нить, что сдавливает меня все сильнее.
Любовь. Удивительно, как то, о чем каждая из нас мечтает с детства, может причинять столько боли.
То, что он хочет избавиться от этого так же сильно, как и я, утешает.
Неправда. Мне горько и обидно.
Он начал это.
Из-за него я места себе не нахожу.
Я от этого страдаю.
Он просто не имеет права быть настолько несчастным.
Когда он поймал снитч, я видела, как всего на секунду на его лице появилось разочарование.
Матч закончился и я поспешила уйти, поэтому не увидела, что произошло. Я просто услышала крики, и обернулась.
И началось снова. Страх, который не давал двигаться, дышать, который сжимал пространство вокруг меня, останавливал само время. Я думала, приступы закончились в сентябре. А они вернулись. С той лишь разницей, что теперь у них была причина. Джеймс падал. Почему-то невероятно медленно. Но это было не важно. При падении с такой высоты нельзя выжить. Будь ты хоть трижды Поттером.
Я могла вытащить палочку, я ведь не так далеко находилась, могла помочь ему, но была не в состоянии пошевелиться. Кажется, я кричала. Я не помню.
В себя я пришла намного позже. Рядом стоял Ремус и что-то говорил. Судя по всему, он был здесь уже давно. На трибунах кроме нас никого не было. Он говорил долго, но я ничего не помню, кроме фразы о том, что к полуночи станет ясно, с каким из повреждений не сможет справиться лечебная магия.
«Это не важно», - ответила я Ремусу. Мне и вправду было неважно, насколько сильно этот дурак окажется искалечен. Только бы он жил. Мне очень нужно, чтобы он жил.
У меня весь день все из рук валилось, я ничего не могла толком сделать и отвечала невпопад, а к вечеру стало только хуже.
И я не смогла справиться с собой. Сбежала к нему.
Я, образцовая староста, кралась по ночной школе, как нашкодивший второкурсник.
В лазарете было тихо и мерзко пахло смесью шалфей, корня солодки, крови слизней и еще чего-то, что я не смогла разобрать. Северус бы смог, но мы с ним так и не разговариваем.
Надо с ним помириться. Не хочу терять друга из-за недоразумения.
Только бы с этим недоразумением все было в порядке.
Джеймс лежал на больничной койке и был таким…другим. Незнакомым. Все привыкли видеть в нем лидера, победителя, а сейчас он лежит совсем один и в лунном свете его кожа кажется смертельно бледной. Он выглядит изнуренным чем-то, и я спрашиваю себя, не ведет ли он такую же внутреннюю борьбу, что и я. И что стало ее причиной? И на секунду мне становиться стыдно от мысли, что я заставляю его так страдать.
Но в этом нет моей вины. И его тоже нет. Это просто ошибка судьбы. Всего полгода, и мы никогда друг друга не увидим. А если и встретимся случайно, то почувствуем только неловкость из-за того, что когда-то чувствовали. Возможно, все эти душевным метанья будут казаться нам такими детскими, и мы сможем от души посмеяться над всем этим. Так и будет.
Поэтому, пожалуйста, Джеймс, живи. Сегодня, сейчас, преодолей болезнь так же, как вскоре преодолеешь привязанность ко мне.

9 декабря 1977

Уже утро, а я так и не ложилась спать. Хорошо, что завтра суббота, и не надо идти на занятия. Я бы не смогла, а потому пришлось бы оправдываться перед Макгонагл.
Теперь я знаю еще одну причину, по которой не стоит связываться с Джеймсом. Откликается на Блек.
Он был там. В лазарете. Все то время, что я сидела с Джейсмом, писала в дневнике – он был там. Стоял за моей спиной. Как я не почувствовала его присутствия? Должна же я была подумать о том, что эта подозрительная шайка не бросит Джеймса одного после такого тяжело ранения. Конечно, о его плаще-невидимке, напугавшей меня до чертиков, я знать не могла. Но все же…
Не страшно, что он видел мою слабость. Не страшно, что он видел мою уязвимость. Страшно то, что он читал мой дневник. Стоял за моей спиной, и читал. И то, как он отреагировал, тоже страшно.
«Ты упрямая дура, Эванс». Говоря это, он напомнил мне Северуса. Те же слова, те же интонации.
«Наверное, ты прав. Но это – мой выбор».
Блек рассмеялся. Беззвучно. Страшно.
«Нет у тебя никакого выбора. У Джеймса еще есть, а у тебя – нет».
Я хотела возмутиться его отношением к девушкам, но не успела. И хорошо, что не успела, а то выглядела бы совсем идиоткой. Потому что он говорил о другом.
«Не тогда, когда убивают просто за то, что твои предки вместо махания палочкам занимались куда более полезными вещами».
И ушел.
Интересно, такой свободолюбивый человек как Блек может верить в судьбу, предназначение? И если да, что ему видеться?

11 декабря 1977

Я все время думаю о том, что сказал мне Блек. О том, что у меня нет выбора.
Я никогда не думала о войне, как о чем-то реальном. Я осознавала, что она идет и, что люду умирают. Но это всегда было по ту сторону Хогвартских стен. Ненастоящая жизнь. Не наша.
А ведь всего пол года, и я стану неотъемлемой частью той «ненастоящей» жизни.
Неужели Блек настолько взрослее меня?
Его поведение не изменялось в последнее время. Значит, он понял это раньше. Но когда?

12 декабря 1977

Нашла идеальный подарок для Северуса. «Книга зелий на крови». Автор Авинский, XV век. У самой от одного лишь оглавления голова кругом пошла. Не книга – мечта. Для ценителей. Для Северуса. Уверенна, Джеймс бы и предисловия не осилил – заснул бы на середине.
Она безумно дорогая, так что новое платье на рождественский бал отменяется. Как и туфли. Ерунда, мне и то, что есть, нравиться. Платья у меня еще будут, а вот шанс купить такую книгу выпадает раз в жизни.
Надеюсь, этот подарок положит конец всем недоразумениям между нами.

14 декабря 1977

Я шла в кабинет чар – забыла там свою тетрадь. Я даже не сразу увидела Джеймса. Он стоял у окна, и у него в руках была забытая мною тетрадь. Он повернулся, посмотрел на меня, и началось – дыхание сбилось, и сердце начало стучать так, что весь Хогвартс наверное слышал. Ну почему он должен был оказаться в этом кабинете?!
"Лили?" – видимо, он уже что-то спрашивал, но я не ответила. – "С тобой все в порядке?"
Он подошел ближе и мне стало совсем плохо. Я как будто распалась на множество разных частей – сердце, дыхание, голова. И мне самой хотелось убежать, а тело как будто примерзло к полу, и я не могла сдвинуться.
Он протянул руку и коснулся ладонью моих волос. И все вдруг стало неважно.
"Да".
Джемс смотрел на меня долго и внимательно, а потом тихо спросил:
"На какой вопрос ты отвечала, Лили?"
Этот неожиданный вопрос меня так испугал, что я смогла совладать со своим телом.
"Все со мной хорошо. Тетрадь отдай", - я выхватила из его рук свою тетрадь и убежала.
За день мы друг другу больше не сказали не слова, но его вопрос мучает меня.
На что я соглашалась?

16 декабря 1977

Это как будто два разных мира. И их разделитель – стены Хогвартса. Здесь самое важное - правильно выучить материал и сдать экзамен, там – выжить самому и спасти своего друга. Здесь самое страшное – исключение; там – смерть.
И у нас есть только шесть месяцев, чтобы повзрослеть.
Шесть месяцев, чтобы научиться выживать так же хорошо, как мы умеем колдовать бесполезные заклинания.

20 декабря 1977

Я отказалась. Джеймс пригласи меня на бал, а я отказалась. Потому что Блек не прав, и выбор у меня все-таки есть. Я хочу помириться с Северусом. Я знаю, что он никогда не пригласит меня на бал, но и никого другого тоже. А с Джеймсом с радостью пойдет половина девчонок.
Я хочу провести Рождество со своим единственным другом.
Даже если иногда мне кажется, что отказ был ошибкой, я знаю, что это не так.
Потому что влюбленность, увлечение проходят, а дружба остается.

25 декабря 1977

На самом деле уже утро двадцать шестого. Но я хочу еще немного продлить эту сказку. Потому что утром она закончиться.

Я не следила за временем – партнера у меня не было, а значит и торопиться не стоило. Поэтому я не помню, во сколько вышла из комнаты. Мне казалось, что уже поздно, и все должны быть на балу.
Но они не были.
В гостиной было полно народу, а в центре этой толпы людей стояли Джеймс с Сириусом. Они о чем-то болтали, но увидев меня, замолкли. Возникло ощущение, будто все, находящиеся в комнате, смотрят на меня. Укорив себя за мнительность, я стала спускаться, и в то же мгновение Джеймс подошел к лестнице. Стало тихо.
«Лили Эванс, согласны ли вы оказать мне честь и провести этот Рождественский бал со мной?»
По комнате поползли шепотки. Кто-то смотрел на меня с удивлением, кто-то с завистью, кто-то с открытой неприязнью. И только Блек смотрел на меня с иронией. Как победитель на побежденную.
Потому что он оказался прав, а я ошибалась.
Потому что выбора нет.
Потому что это сказка на одну единственную ночь.
«Да».
В гостиной раздались громкие крики, поздравления и свист, а я не могла заставить себя отвести взгляд от лица Джеймса и посмотреть на происходящее. Потому что Джеймс улыбался. Так трогательно, так радостно.
Так неожиданно.
Джеймс улыбался мне.

Мы танцевали, и я чувствовала себя золушкой. Принцессой на одну ночь. И это было совершенно неважно.
Мы танцевали, и Джеймс держал мою руку так крепко, что казалось, он никогда ее не отпустит.
Мы танцевали, и в этой музыке, в близости Джеймса, его взгляде, было самое настоящее волшебство.
Мы танцевали весь вечер. Я стерла ноги, на них теперь мозоли в кровь, но мы не останавливались. Я подарила себе эту сказку.
Бал закончился и все разошлись по гостиным, чтобы продолжить праздник там. Откуда-то появилось море выпивки, и я уверенна, что знаю, что ответственен за ее появление. Мы играли, гадали, пили и смеялись. Знаете, это самое невероятное ощущение – смеяться вместе с любимым.
Сириус рассказывал истории с Джеймсом в главной роли, и все они были смешными и сумасшедшими. От чего-то Джеймс отмахивался, с чем-то соглашался. Было так уютно сидеть рядом с ним, слушать его и смотреть на огонь.
Я не помню, как заснула. Вот я сижу рядом мо всеми, слушаю их басни, и в следующий момент я просыпаюсь. В гостиной никого, огонь в камине едва тлеет, за окном – серое небо. Моя голова лежит на плече Джеймса, и он прижимает меня к себе крепко-крепко, и мне так тепло и хорошо, что ходить совсем не хочется. Я смотрю на тлеющие угли, перебирая в голове события это ночи.
Любая сказка, должна иметь хороший конец, поэтому надо уходить, пока Джеймс еще спит.
Я осторожно приподняла голову, и сразу услышала:
«Проснулась?»
«Я тебе разбудила?»
«Нет. Не мог заснуть. Все смотрел. Во сне ты еще красивее».
Я подумала, что это шутка, и попыталась улыбнуться. Это должна была быть шутка. Это же Джеймс Поттер. Он не может быть серьезным. Просто не умеет.
Я поднялась, чтобы уйти.
Чтобы сбежать.
И он меня поцеловал.

27 января 1977

Я теряю Северуса. Не могу понять, почему так происходит. Я чувствую, что он все дальше от меня.
Сегодня я подарила ему книгу. День подарков был вчера, но я его проспала.
Я подарила ему ту самую книгу, на которую ушли все мои карманные деньги, и даже те, что прислали родственники. Я сказала ему, как он мне важен, что он мой единственный друг. А он ответил, что раз я так ценю его, могла бы подарить подарок получше!
Я сказала, что он- единственный, кому я сделала подарок, и это должно для него хоть что-то значит. Северус назвал меня лгуньей и сказал, что подарок, который я подарила Джеймсу гораздо ценнее замшелой книжицы.
Но я ничего не дарила Джеймсу.

Сообщение отредактировал Brainfucker - Понедельник, 10.08.2009, 23:52
 
BrainfuckerДата: Понедельник, 10.08.2009, 01:30 | Сообщение # 40
Постоянный зритель
Группа: Проверенные
Сообщений: 60
Статус: Offline
Название: Им дела нет
Фандом: ГП
Герой: Лили Эванс
Жанр: дневник
Дисклаймер: не мое

1 января 1978

Белым бело, и в этом белом гимне
Приходит к нам, болезненно остра
Необходимость тут же стать другими.
Уже совсем не теми, что вчера.

9 января 1978

Я глупая дура. Мне говорил об этом Джеймс, Сириус, и Северус.
Бесчувственный болванчик. Закрылась в своем мирке, и ничего больше не замечаю.
Я ничего не подарила Северусу. Просто не знала, что дарить. Прошлый мой подарок он выкинул. Я пришла просить. У него был день рождения, а я просила его о подарке. Я просила дружбы. Потому что Северус для меня важен.
А он сказал, что этого никогда не будет. Н.И.К.О.Г.Д.А.
И поцеловал меня.
Как я могла не замечать, все это время?
Я стояла на морозе и плакала. Почему он ничего не говорил? Даже тогда, в середине ноября?
Я бы смогла. Тогда еще смогла бы. Остаться с Северусом и быть счастливой.
А сейчас это невозможно.
Потому что когда он меня целовал, я ничего не почувствовала.
И каким-то неведомым образом он это понял. Я даже сказать ничего не успела, как он ушел.
А я осталась стоять на морозе. Я совсем не чувствовала холода.

13 января 1978

Человек управляет своей судьбой? Блеф, глупая обманка. Уверенна, директор Дамблдор находит подобное высказывание невероятно забавным.
Что мы можем? Думать. Но наше мнение формирует общественность. Громко смеяться на улице, когда ты счастлив от всей души – плохо, но изображать скорбь на похоронах человека, которого ты никогда не знал – хорошо.
Тысячелетия истории, а мы до сих пор не можем совладать с основными элементами жизни. Кого ненавидеть? Кого любить?
И мы продолжаем бороться, ища ответ. Сходим с ума, убиваем, но ищем.
Кто умрет завтра?
Я хочу ошибаться, но перед глазами стоит пустой дом Снейпов, с темными окнами. Покинутый. Заброшенный.
Навсегда.
В войне, начатой Тем-кого-нельзя называть, я уже проиграла.

30 января 1978

Я не знаю, это мило или смешно. Наверное, и то и другое.
Я не ждала подарков – только вежливых поздравлений, ведь единственного друга я потеряла.
Когда я вернулась с занятий, в нашей комнате было море лилий.
Море – это буквально. К собственной кровати мне пришлось пробиваться с боем. Цветы были везде: на столе, на полу на кровати. Даже на стенах! Сначала мы пытались их собрать и раздаривали соседкам. Когда в каждой женской комнате оказалось по огромному букету цветов, пришлось дарить их мальчишкам. Те, кончено, не обрадовались, но после небольшого спора с Ремусом в каждой мужской комнате в обязательном порядке появился букет белых лилий.
Только вот в нашей комнате их не убавилось! Кто-то, не будем показывать пальцем, хотя все и так знают, кто это был, что-то не так заклял, и на месте цветов, которые мы выносили, тут же появлялись новые.
Мы их дарили, выбрасывали в окно, сжигали.
На войну с лилиями ушел весь вечер. Алиса подпалила себе волосы, у Деми началась сильнейшая аллергия, а я до смерти устала.
И когда, после пятичасовых цветочных боев, мы наконец, избавились от лилийного проклятья, на своей кровати я обнаружила конверт. Не было ни подписи, ни инициалов, но я и без этого знала, от кого он.
«Я тебя люблю»
Это был лучший подарок за все мои семнадцать лет.

2 февраля 1978

Сегодня видела, как наши третьекурсники избивали второкурсников – слизеринцев.
«Потому что они все присоединяться к Тому-кого-нельзя называть и будут убивать». Я не смогла ничего возразить этим детям. Это настолько неправильно, когда дети стремятся избить друг руга до смерти, что бы не умереть самим в далеком будущем, и все же я не нашла слов, что бы возразить. Потому что так и будет.
Слизеринцев не любят. Потому что Гриндевальд – слизеринец. Потому что Темный Лорд – слизеринец. Потому что они – хитрые, скользкие и склонные к обману. Я дружила с Северусом, и тем не менее, разделяла эту точку зрения.
Мне нужно было потерять Северуса, и стать свидетелем бессмысленной детской жестокости, что бы задать себе один - единственный вопрос. Почему? Почему соперничество факультетов все больше становиться похожим на кровную месть?
Почему учителя ничего не делают, они ведь не могут не замечать. Почему Дамблдор, лидер светлых магов, не остановит эту нелепую детскую вражду?
Мы не знали вторую часть стереотипа. Если все слизеринцы – темные маги, то все гриффиндорцы – лицемеры. И не известно, что страшнее.
Я думала, что мир за хогвартскими стенами сильно отличается от нашего. Не правда. Хогвартс - это миниатюрная модель настоящего «взрослого» мира.

13 февраля 1978

Надеюсь, это будут не цветы. Девчонки сказали, что если в комнате появиться букет больше, чем в три ветки, меня выселят без права возвращения.
Я купила Джеймсу шоколад. Ремус сказал, что он его ест, но я в этом не уверенна.
Может, полить его зельем, улучшающим вкус?

14 февраля 1978

Мы встречаемся. С Джеймсом. И об этом теперь знает весь Хогвартс.
Я не против поцелуев, но не у всех же на виду! Думаю, позерством Джеймс заразился от Сириуса.
Интересно, видел ли Северус?

15 февраля 1978

Я столкнулась с директором. Совершенно случайно. Ничего необычного не произошло – я извинилась, он меня простил. Но эта короткая встреча беспокоит меня весь день. Директор выглядел таким усталым. Таким старым. Нелегко пережить даже одну войну с темными силами. А нынешняя – вторая для Альбуса Дамблдора. Я никогда прежде не задумывалась, что он за человек. Есть сформированный давно образ Альбуса Дамблдора – героя войны, сильнейшего мага столетия, доброго, мудрого.
Но сегодня мне пришло в голову, что это очень удобно. Иметь сформированное о тебе мнение. И использовать его, как ширму. Человек. Столько проживший и столько переживший, наверняка знает больше нас всех. И, тем не менее, война идет уже восемь лет.
В его взгляде было столько всего. Век истории. Как многое он знает, и не говорит? Мне показалось, будто бы он избегал моего взгляда.
Что он знает про меня?

3 марта 1978

Во мне как будто живут два совершенно разных человека. Одна из них – трус и паникер, а другая – неисправимый романтик.
Одна часть меня понимает, что это пустая затея, и ничего у нас с Джеймсом не выйдет. Потому что он всегда в центре внимания, а мое имя даже не все соседки по комнате помнят, потому что он лучший ловец, а я ненавижу квиддич, потому что он – Джеймс Поттер, а я – Лили Эванс.
И все эти доводы исчезают, стоит ему оказаться рядом со мной. Я смотрю на него, он улыбается мне в ответ, и я верю, что все будет хорошо.
Ровно до тех пор, пока он не отворачивается.
И меня вновь терзают сомнения.

27 марта 1978

Я сумасшедшая. Потому что позволила этому случиться. Потому что ни о чем не жалею.

14 мая 1978

Наверное, мы все делали не так. И уж точно, это не был роман моей мечты. Не было прогулок под луной, не было вечеров у камина.
Безумие, боль, страх, мнительность.
И наслаждение.
Я все так же больна, но теперь меня это только радует. Потому что я знаю, что Джеймс изнывает от той же болезни.

19 декабря 1979

Сегодня я узнала две вещи.
Джеймс идет добровольцем на войну.
Я беременна.

22 декабря 1979

Бесцеремонность Блека не знает границ. А я уже не могу сказать, плохо это иди хорошо.
Я проснулась, а он сидел в моем кресле, курил какую-то дрянь, и читал мой дневник. И даже не попытался сделать вид, что ему стыдно. Разговор у нас тоже получился бесцеремонным.
«Одевайся».
«Уходи».
Сириус докурил мерзко пахнущую дрянь и продолжил.
«Не хочешь ребенка – делай аборт».
«Я люблю Джеймса».
«Эванс, мне не улыбается сюсюкаться с тобой. У меня друг уходит на войну, и я должен успеть напиться с ним до зеленых Волдемортов и протащит его по борделям. Поэтому напяливай свои шмотки и отправляйся либо к врачу, либо к Джеймсу».
«Идет война».
«Да, я заметил».
«Я нечистокровная»
«И даже не полукровка. Долго будешь пичкать меня известными истинами?»
«Если он свяжется со мной, то окажется под ударом».
«Надо было думать об этом до того, как залетела».
«Почему ты пришел?»
«Так уж получилось, что мой бестолковый друг умудрился влюбиться в ничем не примечательную занудную почти-магглу. И сейчас он думает только о том, что эта его рыжая его игнорирует. А мы тут, видишь ли, немножко воюем. И мне хочется, чтобы мой друг умудрился выжить как можно дольше – какой уж я сумасброд».
«Сириус Блек, ты самый странный человек, из тех, что я знаю».
«Эванс, со мной уже поздно флиртовать. Беременными не интересуюсь. Хотя, может, на поздних сроках – такого опыта у меня еще не было».
Я кинула в него подушкой, но он успел аппарировать.
Я никогда не задумывалась раньше, но ведь Сириус – маг из древнего чистокровного семейства. Почему он ушел из семьи? Почему вообще стала возможна эта война?

23 декабря 1979

Дольше, чем навсегда. Гораздо сильнее, чем навечно.
Принадлежать кому-то всем своим существом – думала, что это глупость. Что никогда на этой не пойду.
Оказалось, что этот день – день моей свадьбы – самый счастливый.
И пусть говорят, что это безумство – выходить замуж за аврора, отправляющегося воевать. Не наша вина, что мы родились в век катастроф. Но в наших силах прожить жизнь так, как мы сами того хотим. Создать свою собственную историю.

6 января 1980

Со стороны это должно быть похоже на шахматную партию.
Действия, продуманные на года вперед, диалоги, разыгранные как по нотам. Игра гроссмейстеров. Изящнее, чем любое волшебство.
Сильнейший маг столетия, избегающий дуэли с Тем-кого-нельзя называть.
Сильнейший маг столетия, отказавшийся стать хранителем тайны, «потому что я очевидный кандидат. Это не безопасно».
Джеймс согласился. Джеймс вам верить. Его вера тоже часть вашей партии?
Альбус Дамблдор, почему вы не смотрите мне в глаза?
Действия, продуманные на года вперед, диалоги, разыгранные как по нотам.
Чего нам будет стоить ваша победа в партии?
Я люблю Джеймса, но верить Дамблдору не могу. Потому что он, как никто другой знает, чем приходиться платить за мирное время.

13 февраль 1980

Ни одна цель не может оправдать убийства. Потому что, убивая, мы не просто стираем человека с лица земли. Мы уничтожаем его историю. Все его воспоминания, чувства, мысли уходят в небытие вместе с ним. Детям его сможет заменить приемный отец, возлюбленной – новый муж. Но его место в истории навсегда останется пустым. Он не совершить открытий, не объездит весь мир, не признается той, которую так любил, в своих чувствах.
Кто мы такие, что бы решать, кто нужен истории, а кто нет?

3 марта 1980

Я варю зелья до тех пор, пока тошнота не станет непереносимой. И все равно я не справляюсь. Стоит мне найти антидот на существующее зелье, как мне приносят новое зелье, схожее по эффекту, но с невообразимым составом. И пока я пытаюсь понять, из чего оно сварено, пока я вновь и вновь соединяю едва совместимые ингредиенты в поисках антидота, я не могу не задаваться простым вопросом.
Кто?
В мире не так много зельеваров, способных за считанные дни создавать новые зелья. И среди них есть только один безумец, способный смешать компоненты животного не магического происхождения с компонентами неорганическими. Смесь, сама по себе безумная. Что бы найти точку равного взаимодействия компонентов надо быть истинным мастером. Таким, как Северус.

12 марта 1980

В мире, сошедшем с ума, у меня есть тот, кто дарит мне спокойствие. Мой ребенок. Сын. Джеймс уверен, что будет девочка. Рыжая кариеглазая негодница. А я знаю, что будет мальчик.
Сегодня он пошевелился, и от этого простого, закономерного действия мне захотелось расплакаться. Даже когда Джеймс по несколько суток пропадает на заданиях, я не одна.
Я больше никогда не буду одна.

19 апреля 1980

Сколько бы я ни пыталась, я не могу понять, как власть Того-кого-нельзя называть стала возможной. Почему конфликт, случившийся тысячу лет назад, стал причиной войны сегодня?
Почему такие как я – угроза магическому миру? Дело не в безопасности – не-магов можно связать клятвой, равной по силе магической, и те при всем желании не смогут передать кому-либо свои знания.
Мы, маги в первом поколении, не задумываясь делимся с остальными информацией мира магглов. Но чистокровные – они другие. Даже родителя мужа, относясь ко мне со всевозможным теплом и любовью, не посвящают меня в родовую магию. «Потому что ты принадлежишь миру извне». В чем же настоящая причина конфликта?

2 мая 1980

Похоронили Деми и Сэма.
Погода была ясной. Я всегда думала, что когда люди умирают, когда их хоронят, должен идти дождь. Как символ утраты. Как отражение душевной боли. А сегодня было солнечно. Как будто природа, насмехалась над нами, показывает, насколько ничтожна для нее наша существование.
Как я защищу своего сына?

18 июня 1980

Все, чему нас учили – бесполезно. Высшая трансфигурация, сложнейшие чары, даже зелье на крови – ничто не вернет жизнь.
Знаете, это жестоко, Альбус Дамблдор. Вы приходите к детям и показываете им ярмарочные чудеса. И они вам верят. Верят в магию.
А никакого волшебства нет. Потому что смерть одна на всех. Почему вы не говорите нам об этом? Вы вырвали меня из мира магглов, но я так и не стала принадлежать миру магов.

21 июля 1980

Он начнет колдовать рано – годика в три. Просто в один самый обычный день патлы его крестного станут розовыми кудряшками. И начнется. Исчезнувшая посуда, феерическая окраска домашней мебели и молоко вместо огневиски в баре. Я познакомлю его с детьми Молли и ребенком Алисы – и у него появятся верные друзья.
Джеймс купить ему метлу, когда Гарри исполниться пять лет. Притащит домой тайком, потому что знает, что я буду против. И я не буду знать об их секрете до тех пор, пока Гарри не упадет и не сдерет кожу с коленок. Он прибежит ко мне жаловаться, и мы с Джеймсом немного поругаемся. И я буду дуться на мужа до тех пор, пока не увижу, как летает Гарри. Немного неуклюже, еще не слишком уверенно, но уже свободно. Так же, как его отец. Я извинюсь перед Джеймсом, он извиниться передо мной, и мы установим на метлу ограничитель скорости и высоты.
Который Гарри взломает к семи годам.
Я помирюсь с Северусом. И он будит учить Гарри зельям. Конечно, он будет ворчать, что интеллект Гарри достался от отца, будет пугать мальчика грозным взглядом и постоянно хмуриться. Но через пару лет Северус обнаружит, что полюбил Гарри. Общество Джеймса станет не так уж невыносимо, особенно, если Сириуса нет рядом.
Гарри пойдет в Хогвартс, и уже через пару недель к нам прилетит сова от его декана, рассказывающая о проделках маленького негодника и его друзей. Я покачаю головой, а Джеймс победно улыбнется – он будет гордиться новым поколением мародеров.
И лишь директор Дамблдор будет всезнающе сверкать глазами из-за своих очков-половинок – он на своем веку повидал не одного Поттера. И вновь разгорится соревнование между факультетами, и трибуны будут застывать в ожидании момента, когда мой сын поймает снитч, и какая - нибудь глупышка будет так же мучаться из-за Гарри, как я в свое время из-за его отца.
А однажды, приехав на лето, Гарри узнает, что у него будет сестренка. Он смутиться, будет отмалчиваться, потом ревновать, но постепенно полюбит малышку всей душой. И как же тяжело придется всем ее ухажерам.

5 августа 1980

Ну почему
Любой из нас всегда один?
У неба есть
На это тысячи причин.
Ну почему
Забыли ангелы наш свет?
Простой вопрос – простой ответ:
До нас с тобой
Им дела нет.

13 августа 1980

Я устала. От всего. От постоянно орущего ребенка, от вечно усталого мужа, от Блека, который пьет все больше, и от Ремуса, который становиться похожим на тень. Я не хочу видеть никого из них.
Я вообще никого не хочу видеть.
Мне двадцать один, и я просто хочу жить. Хочу ходить по магазинам и любоваться на красивые вещи, хочу влюбляться, мечтать, разочаровываться.
А я заперта в старом фамильном доме Поттеров, как в склепе.
Джеймс говорит, что надо перетерпеть. Ремус говорит, что это послеродовая депрессия. Блек просто пьет, и я бесконечно благодарна ему за это.

17 августа 1980

Почему я так хотела этого ребенка?

23 августа 1980

Джеймса нет третий день.
Мы поссорились.
Сильно. Страшно.
Я просила помочь мне с ребенком, а он сказал не отвлекать его по мелочам.
«Если ты не хотел ребенка, мог бы сказать об этом до того, как Гарри родился».
«Как будто ты дала мне выбор!»
Я заперлась с сыном в детской и сидела там до тех пор, пока Джеймс не ушел, громко хлопнув дверью на последок.
Я сидела над колыбелькой ребенка, и думала, что он никому не нужен. Даже мне.

24 августа 1980

Я сижу на кухне и пью чай. Я не ухожу отсюда уже 11 часов и тридцать одну минуту. Рядом мо мной стоит колыбелька, но даже Гарри ведет себя на удивление тихо.
На кухне есть огромные волшебные часы.
За это время стрелка Джеймса перешла из состояния опасность, в состояние ранен, а потом и тяжело ранен.
Последние два минуты стрелка указывала на слово мертв. Я кладу в чай сахар и методично размешиваю его.
Я знаю, что мозг человека может восстановить через три минуты, после того, как сердце перестало биться.
Я сижу на кухне, мешаю сахар в давно остывшем чаем и считаю секунды. Тридцать четыре, тридцать три…

25 августа 1980

Я ни разу в жизни не видела плачущего Блека. Это как зеленое солнце. Как красная трава.
Счастье гораздо проще и ближе, чем думают все философы мира.
Просто жить – уже счастье.

8 сентября 1980

Все можно пережить. Все можно исправить. Пока ты жив. Все заблуждения, все иллюзии. Спасибо, что вернули мне мужа. Живым. Реальным.

3 октября 1980

Это удивительно. Я могу с ним разговаривать. С моим сыном. Я пеленала его, и когда я произнесла его имя – Гарри – он схватил меня за руку своими малюсенькими пальчиками и сказал «ма».
Он смотрел на меня своими зелеными глазками, и я впервые поняла, что он мой. Родной. Самый близкий.
Я не была хорошей матерью ему первые месяцы его жизни, но теперь я исправлю это. В наше время ошибки нужно исправлять сразу.

16 ноября 1980

Джеймс сказал, что Северус стал упивающимся, и что в этом нет ничего удивительного – ему туда и была дорога.
Я знала. Когда делала антидоты к зельям. Хотя, наверное, еще раньше.
Последний год в Хогвартсе я думала лишь о собственных проблемах, но мир не вертится вокруг одного человек.
Северус – мой друг. Он им был, когда я мужа еще знать не знала.
Он был им все время, он открывал для меня этот чуждый мир магии, посвящая в настоящие чудеса.
Я просила помощи у Северуса, хотя, на самом деле, это он нуждался во мне.
В том, что я потеряла своего единственного друга, есть только моя вина

22 декабря 1980

Почему мы не можем быть честными друг к другу? Ненавидеть, когда ненавидим, любить, когда любим, плакать, когда нам больно, и смеяться, когда нам весело? Почему необходимо претворяться, быть кем-то другим, более жестоким, более прагматичным? Почему мы не можем быть самими собой?

1 февраля 1981

Мы все одиноки. Пусть для каждого это собственное одиночество, собственная проблема и наказание, но это так. Даже в окружении самых близких мы остаемся одни. Мы одни, когда принимаем самые важные решения, мы одини живем и одни умираем. Нам не за что держаться. Потому что мы боимся довериться кому бы то ни было.
Всегда есть что-то, чем мы никогда не сможем поделиться с другими. Тайна. Страх. Предчувствие.

19 июня 1981

Я совсем не скучаю по тем, кого потеряла. Не уверенна, что у меня хватило бы сил терпеть неуклюжесть Алисы или занудные рассказы Фрэнка.
Но я сожалею. Буквально обо всем. О том, что не дружила с Алисой раньше, о том, что не высказала ей в лицо все, что думала о ее идеи идти в авроры сразу после рождения сына, о том, что сама не могу сделать ничего для их сына.
Не могу вернуть его родителей.
Невилл никогда не увидит радости или печали на лицах родителей, никогда не услышит слова одобрения или порицания.
Когда он вырастит, и спросит у меня, почему родители его друга живы, а его – даже спокойного посмертия не получили, что я отвечу?
Мне не страшно. Уже нет.

31 октября 1981

Впервые за долгое время я думаю, что возможно, у нас все-таки есть шанс. Тот самый, как у больного чумой. Выжить. Любить. И изменить мир.
Я беременна. Опять.
Интересно, как отреагирует Джеймс? Наверно он будет вне себя от радости. Или растерян от неожиданности. Мы этого не планировали. Но ведь жить по заранее придуманному плану невероятно скучно.
Господи, спасибо, что дал мне эту жизнь, Гарри, Джеймса, и даже Сириуса с Ремом. Спасибо.
Надо накрыть на стол – кажется, я видела тень Сириуса во дворе. Блек всегда зверски голоден, вне зависимости от времени суток. Странно, что не слышно его адской машины.
Впервые за долгое время нет давления, страха.
Я верю, что все закончиться хорошо.

Сообщение отредактировал Brainfucker - Понедельник, 10.08.2009, 01:40
 
Мультифандомный форум » Обсуждение, фанарт, флуд, ссылки » Конкурсы » Нае*и соседа: Работы
  • Страница 2 из 3
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • »
Поиск:

Copyright MyCorp © 2006
Бесплатный хостинг uCoz