… 2.
…
… он догоняет.
(как фильм; или как игра – отпусти и поймай.)
Он удерживает меня за руку.
Наши пальцы сплетаются. Это называется – замок; и действительно – как замок. Теперь я понимаю почему – потому, что не вырвешься. Не так то просто выбраться, когда твои пальцы сплетены с его пальцами.
У него серые глаза.
…
– В чем дело, Мэри?
Я не вырываюсь.
Я просто стою, и мои щеки мокрые от слез.
Я не хочу вырываться. Я больше не хочу бежать.
Мне все равно.
– Ты плачешь, - говорит он. И его голос, тон его голоса, непривычно мягкий. Почти нежный. И он подносит руку к моему лицу и стирает слезы. Большим пальцем, с левой щеки. – В чем дело?
Я беззвучно плачу.
…
Он тянет меня за собой.
Свет из окон падает на лужайку – длинные белые полосы, в которых пляшут темные силуэты. Музыка и смех.
Я плачу.
Он тянет меня за собой, туда, где темно.
(и я знаю зачем; и я должна сказать – нет.)
…
– Что ты делаешь?
Но он не делает ничего.
Мы останавливаемся – маленький чайный домик, запертая дверь. Его пальцы все еще переплетены с моими, он не отпускает меня. В этот раз не отпускает – видимо, не хочет догонять.
(Дин меня никогда не ловил.)
Он не отвечает.
Он открывает дверь.
Внутри темно и пахнет какими-то восточными благовониями. Он хочет зажечь свет; я перехватываю его руку.
– Что ты делаешь?
– Я хочу, чтобы ты успокоилась.
И мне кажется, что в этом есть подтекст.
…
Его губы касаются моих.
Снова.
Его язык касается моего.
Снова.
Он прижимает меня к себе; и от запаха прогоревших благовоний кружится голова. Я думаю – это от благовоний.
…
Странное чувство.
Я не сразу понимаю, что это такое. Тогда, в комнате с фортепиано, я еще не понимала. Теперь, в темноте, понимаю. Это называется – приятно.
(первый поцелуй – осторожный и неловкий, странный и непонятный; что это было, разве это должно быть так?)
Но сейчас мне просто хорошо. Приятно.
С ним, с Тристаном, не с Дином – мне хорошо.
Голова кружится.
…
Его руки теперь на моих бедрах; платье мешает. Он тянет его вверх, нетерпеливо.
Влажно и вязко, там, внизу, теперь влажно и вязко. Какая-то лишняя, и словно бы чужая влага; какие-то странные ощущения. Я пытаюсь плотнее сомкнуть бедра и понимаю – каждое движение отдается. Отзывается вспышкой чего-то непонятного, какого-то нового ощущения.
Он задирает мне платье до талии.
(и тут я должна была бы смутиться.)
…
– Почему? – выдыхаю я.
Мне и правда интересно – здесь, сейчас – почему он это делает. Почему со мной?
Он не отвечает.
Он снова целует меня.
И его руки опускаются вниз, к молнии на брюках.
…
– Нет.
(нет, нет, нет, нет – не здесь, не сейчас, не в чайном домике Мэделин, не тогда, когда я все еще плачу.)
Я повторяю еще несколько раз – нет.
И мне кажется – очень долго – мне кажется, что он не остановится. Что мне придется кричать, вырываться и звать на помощь.
Но он останавливается.
– Хорошо, Мэри.
И он опускается вниз. Разводит мне бедра. Скользит рукой по внутренней стороне. А потом его язык касается меня. Там.
Я содрогаюсь.
Я пытаюсь вырваться, но он удерживает меня.
Я пытаюсь отшатнуться, отстраниться, наконец – убежать; но он не позволяет мне.
И я замираю…
(я никогда не чувствовала себя такой – почти женщиной; никогда не ощущала того, что могла бы ощущать.)
… а он шепчет – ничего дурного, я не сделаю ничего дурного.
И почему-то – почему? – я не верю ему.
…
end
…